Старая женщина (дома ее называют О л я) — седая, светлая, еще статная (как могут быть статными только сильные женщины) — идет в полутемную прихожую открыть дверь на раздавшийся осторожный звонок.
Входит, не глядя на сестру, Д а ш а. Она старше Оли на пять лет. И выглядит тоже старше. Опускается на табуретку, стоящую в прихожей. Пауза.
О л я (после молчания). Зачем приехала?
Д а ш а. Соскучилась.
О л я. После того, что ты устроила в тот раз, я бы на глаза постыдилась показываться.
Д а ш а. Я и стыжусь.
О л я. Но все-таки приехала?
Д а ш а. Приехала. (Роется в сумке, стоящей у ее ног.) Я Мише сигареты болгарские купила. «БТ».
О л я. Он на советские перешел.
Д а ш а. У нас в Русановке очередь за ними. Я думала…
О л я. Ну оставь… Что ты тут сидишь? Пойдем в кухню.
Д а ш а. Миша-то дома?
О л я. Спит.
Д а ш а. Опять?
О л я. Что «опять»?
Д а ш а. Я ничего не говорю…
О л я. Нет, ты говоришь. Пойдем, я тебя покормлю…
Д а ш а. Сейчас. Отдышусь…
О л я. Ну, что я около тебя стоять должна? У меня там суп гороховый варится. Миша любит.
Д а ш а. Идем, идем… Знаешь, в электричке такая толкучка. Думала — не доеду! (Идет на кухню.)
О л я (накрывая на стол). Я тебе рыбки оставила. Мише к празднику давали. Он сказал: «Тетю Дашу угости».
Д а ш а. Так, он добрый.
О л я. А что «не так»?
Д а ш а. Нет, все так.
О л я. Ты руки-то хоть вымой.
Д а ш а. Я уж здесь, на кухне. А то Мише может ванная понадобиться… (Моет руки.)
О л я. Ну, что у вас в Русановке хорошего? Дом-то еще не спалила?
Д а ш а (берет протянутую тарелку). Чего там может быть хорошего? Сидишь, сидишь. Одна, как пес. Обо всякой гордости забудешь! А чего телевизор не включила?
О л я. Барахлит что-то… Я его позже включаю, программу «Время», ну и если фильм какой!
Д а ш а. Жалко, я награждение космонавтов последний раз не видела!
О л я. А я и не посмотрела — какая ты сегодня нарядная. И мамина камея.
Д а ш а (ест). Единственное, что от мамочки осталось. У меня.
О л я. Как будто у меня много. Нет, не просто ты сегодня приехала! Не просто — «соскучилась»! Ты все прекрасно помнишь! Все!
Д а ш а. Но разве de rigueur выговаривать мне? Да помню, что сегодня Виктор должен звонить.
О л я (передразнивая). «De rigueur» — тут же маму вспомнила.
Д а ш а. А что касается этих… безделушек, так ты все Лиде даришь. Все в добрые хочешь попасть.
О л я (взяла себя в руки). Ой, не зли меня… (Села напротив сестры.) Сколько раз я давала себе слово — не обращать на тебя внимания.
Пауза.
Д а ш а (ест рыбу). Au fond[2], одно удовольствие осталось — поесть.
О л я. Не торопись, не хватай. Смотреть противно.
Д а ш а. Была я сегодня… в одном месте.
О л я (насторожилась). Где же это?
Д а ш а. Чаю налей, пожалуйста.
О л я (наливает чай). Я тебя спрашиваю — где была?
Д а ш а. Да справки тут кое-какие…
О л я. Какие еще справки!
Д а ш а. Ну… с квартирой-то что-то надо делать.
О л я (сдерживаясь). С какой квартирой?
Д а ш а. Не могу же я на старости лет… одна… без удобств! Тебе-то хорошо… Тебе не понять.
О л я. Опять ты за свое?
Д а ш а. Мне полагается…
О л я. Что тебе полагается? Тебе дали комнату в Ангарске… Ты ее бросила.
Д а ш а. А что я в Ангарске стала бы делать? Здесь вы все… Виктор, внуки… А сюда из Ангарска не обменяются.
О л я. Люди как-то меняются!
Д а ш а. Чего вспоминать — когда это все было. Десять лет прошло.
О л я. Неужели уже десять лет ты мне здесь голову морочишь?! Каждый твой приезд — это год здоровья для меня потерянного. Виктор после того случая, как уехал в Москву, так ни слуху ни духу. А ты знаешь, какой он аккуратный — или письмо, или позвонит. А уж в субботу обязательно.
Д а ш а. Это Лида его настраивает.
О л я. При чем тут Лида? Лида-то как раз страдалица. Вроде меня…
Д а ш а. Грех тебе себя страдалицей называть. Чего тебе? Два сына — таких удачных.
О л я (смягчаясь). Я иногда в очереди кому рассказываю, так не верят. Одна дама в молочной мне так ехидно отвечает: «А что они у вас оба гении, что ли?» «Почему гении?» — спрашиваю. «Ну как же! Один — журналист, другой — начальник. В семье всегда уж один, да никудышный. А у вас оба светятся!» А я отвечаю: «Так получилось, что оба хорошие!» Ты ешь, ешь… Масло-то бери…
Д а ш а. Возьму, возьму…
О л я. Не нравится, что ли?
Д а ш а. Аппетита как-то нет. От усталости, наверное… На тот свет пора.
О л я. Да я тоже не против. (Рассмеялась.)
Д а ш а. Это ты только так говоришь. Помнишь, как папа говорил: «O, altitudo!» — «О, высокие чувства!» А мне действительно другого выхода нет. Никому я не нужна.
О л я. Как это не нужна? У тебя сын… Виктор.
Д а ш а. Какой он мне сын? Ты его воспитала. Тебя он мамой зовет. Мне и не позволит.
О л я. Ох и неблагодарная ты… И как у тебя только язык поворачивается. Уж Виктор к тебе плохо относится?!
Д а ш а. Не знаю уж, как относится, а умирать, видно, одной. В одиночестве. В своей Русановке. В конуре этой… Двенадцатиметровой…
О л я. Почему! Там и кухонька есть. И электричество…
Д а ш а. Тебя бы в эту кухоньку. (Вытирает слезы.) Вот зима катит… я уж не переживу там…
О л я (раздражаясь). Ну куда, куда я тебя возьму? К Мише в комнату, что ли? Или на одной кровати вместе спать? У меня в клетушке и поставить ничего нельзя. Даже раскладушку некуда… (Злясь на сестру, на себя.) Нет уж… Я тоже старуха! Всю жизнь за всеми ухаживала. Хватит! Хочу хоть умереть спокойно — в своем углу.
Д а ш а. Да я к вам и не хочу…
О л я. А куда ты хочешь? De rigueur обязательно. К Виктору, что ли?.. Ох, Дашка… дождешься ты у меня…
Д а ш а (пряча глаза). Ему же все равно в Москве квартиру большую дадут!
О л я. Ну а ты-то кто ему?
Д а ш а. Сама говоришь — мать.
О л я. Так это только мы с тобой знаем. А по документам ты ему тетка. Да еще — фамилии у вас разные.
Д а ш а. Но это же так, условности — le convenances[3], как папа говорил.
О л я. Ты все-таки где была сегодня?
Д а ш а. Справки кое-какие нужны были…
О л я. Сколько раз я тебя просила. Не вороши прошлое! Нам умирать пора! Детям же жизнь испортишь! Виктору тому же… Начнут копать… Что, откуда, метрики разные… Хранятся же они где-то!
Д а ш а. Ну и что? Столько лет прошло!
О л я. Неужели тебе сына своего не жалко? У него сейчас такой ответственный момент! В Москву переводят…
Д а ш а (машинально повторяет). В Москву…
О л я. Ведь такие люди, как он… Они же должны быть самые-самые… Без сучка и задоринки! А если что всплывет? Ведь всегда найдутся люди, чтобы этим воспользоваться! Потопить его!
Д а ш а (неестественно). Подумаешь, тайны какие…
О л я. Мы с тобой свой век прожили… Плохо ли, хорошо… Все было… с нами и умрет. Пусть детей за собой не тянет.
Д а ш а (после паузы). Да я уж заявление оставила.
О л я (села как подкошенная). Иногда мне кажется, что я могла бы тебя убить.
Д а ш а (покорно). Убей.
О л я. Ой, мурашки какие-то… перед глазами. (Машет рукой перед закрытыми глазами.)
Д а ш а (испуганно). А у тебя лекарства где?..
О л я. Какие там лекарства! Господи! Пришла… Все так хорошо было, спокойно… Так нет, явилась!
Д а ш а. У меня тоже так вот… подступит к горлу… Думаю — все, конец… Никто и не услышит.
О л я. А я тоже ночи не сплю. Когда Миша задерживается. Дверь хлопнет, думаешь — он… Нет! И так часов до четырех проворочаешься… Подожди! (Идет в коридор, прислушивается.) Спит. Спокойно, кажется.
