Г о л о щ а п о в. Кто? Выборнов, что ли?
В а ж н о в. И спрашивает меня так тихо, пытливо. Но приветливо. Ну, как в кино довоенном… «А вы, товарищ… сами полностью понимаете очередные задачи Советской власти?» Я отвечаю вроде: конечно. Головой киваю. А он смеется так недоверчиво. И пальцем мне грозит…
Г о л о щ а п о в. А мне вот иногда хочется… чтобы другой из-за этих елей вышел! Да посмотрел бы вокруг! И не на наш только район! А как он… умел. На весь мир! Орлиным взглядом. И одним махом — «от края и до края»! По горным, так сказать, вершинам… «Или мы — их, или они — нас!»
В а ж н о в (бросился к окну). Да прекрати ты мотор сжигать! Какой же дурак там в сугробе газует?!
Г о л о щ а п о в (не сразу понимает, что раздражение Важнова вылилось на застрявшего на заметенной улице шофера). О! И скажу я ему заветное слово! (Устремляется к двери. Распахивает ее.)
Врывается шум метели. В прихожей раздается мужское покашливание. Потом появляется кто-то в полушубке с поднятым воротником. Скидывает полушубок, потом мохнатую шапку. Это немолодой, лысый, чуть оторопевший человек. Наконец, к счастью или к ужасу домашних, они узнают в этом старичке самого Г е н н а д и я Г е о р г и е в и ч а В ы б о р н о в а. И только потом различают тоненькую д е в о ч к у.
В ы б о р н о в. А где же… (Повернувшись к Важнову.) Вот! Вот он, Павлуша! Что так смотришь? Не признаешь?
В а ж н о в (справился с собой). А я как знал! Еще Крониду говорю… Узнаёшь Кронида?
В ы б о р н о в. Ну ладно, ладно… (Хлопнув Голощапова по плечу.) Люди смотрят!
В а ж н о в. Геннадий Георгиевич!
В ы б о р н о в. Ну, приглашай! Куда? (Обводит глазами домашних, видит Калерию, отводит глаза, та и бровью не повела.)
В а ж н о в. Сюда! Сюда!
В ы б о р н о в. Туда так туда!
Выборнов и Павел Романович уходят в кабинет, закрывая за собой дверь. Голощапов проводит Тоню в большую комнату.
У стола.
С и р ы й по-прежнему спит у телевизора.
Г е й (вошедшей с Выборновым девочке). Вас как зовут, деточка?
Д е в у ш к а. Тоня.
Л и д и я. Откуда же вы нагрянули?
К а л е р и я. Как снег на голову!
Т о н я (в окружении женщин). Что вы на меня так смотрите? Я ведь ничего не знаю… Как похоронили Марию Ивановну…
Л и д и я. Как похоронили? Мамашу Геннадия Георгиевича?
К а л е р и я. Когда же?
Л и д и я. Бедная…
Т о н я. Третий день. Геннадий Георгиевич чуть-чуть не успел. Два дня потом дома один сидел. Никого к себе не подпускал. Горевал… Меня не отпускал. А сегодня утром вышел, посмотрел в окно. Метель-то с утра поутихла. «Этак мы с тобой до района доберемся», — говорит. И поехали. Вот и все!
Раздается храп Сирого, уснувшего у телевизора.
Л и д и я. Кто это храпит?
В столовую из кабинета возвращаются Г е й и Г о л о щ а п о в.
К а л е р и я (будит Сирого). Василий Васильевич! Вы все на свете проспите!
С и р ы й. А! (Вскакивает.) Чего?! За стол!
Т о н я. Ой, дядя Вася! (Бросилась к нему на шею.) Ой, как хорошо, что вы здесь!
С и р ы й. Ты-то откуда? Все проспал!
Т о н я (не может прийти в себя). В пятницу бабушке Маше так плохо ночью стало! Стали в район звонить. А связи-то нет…
К а л е р и я (нетерпеливо). Ну а ему-то как сообщили?
Т о н я. Телеграфом! Она совсем затихла! Полтора дня так лежала. Только глаза приоткроет: «Нет?» Я головой мотаю. А потом уж и спрашивать перестала.
К а л е р и я. А врачи? Врачи-то где были?
Т о н я. Какие врачи? Одна фершалка наша, Дуня. Буран же… А в субботу вечером уж все… И тут! Дверь настежь! Глаза дикие…
Л и д и я (испуганно). У кого?
Т о н я (смущенно). Ну… у Геннадия Георгиевича. Приехал!
Г о л о щ а п о в. Вездеход-то ему хоть выделили?
Т о н я (горячо и почти радостно). Был! Был вездеход! И еще с ним много народа было! Все помогать хотели! А он как рассердится! Как стукнет кулаком… Всех как ветром сдуло!
С и р ы й. Ну, померла старушка! Дело житейское.
К а л е р и я. Да как вы можете? Как у вас язык…
С и р ы й. Ты что раскричалась, красавица?
Г о л о щ а п о в. Сирый!
С и р ы й (смотрит на него, сдерживает раздражение). Да, осложняется ситуевина. Начальства в доме прибавилось. Широкая свадьба, однако, будет! Или, может, отменим?
Л и д и я (неуверенно). Надо Павла Романовича спросить.
К а л е р и я. Что же, мы все так просто разойдемся?
Г е й (серьезно). Это невозможно!
Г о л о щ а п о в. Что «невозможно»?
Г е й. Невозможно «просто так» расходиться. Надо расходиться — с пользой. Я лично — к Устинье Карповне.
Л и д и я. Да! Спросите маму!
С и р ы й. А ты, доча, по-прежнему? На шестых ролях?
К а л е р и я (показывает на кабинет). Только как их оттуда извлечь? Кто туда-то войдет?
Г о л о щ а п о в (Тоне). Не замерзли в дороге?
Т о н я. Да что вы!
Г о л о щ а п о в. Нет, нет, спинка холодная!
К а л е р и я. Кронид Захарович! Тебе удобно?
Г о л о щ а п о в. Ну, как говорится, гостей баснями не кормят! (Подмигивает жене, поправляет галстук, берется за ручку двери.)
У с т и н ь я К а р п о в н а (появляется на пороге, Голощапову). Ты куда полез? Ты, что ли, здесь хозяин?
К а л е р и я. Да он только…
У с т и н ь я К а р п о в н а (Голощапову). Подвинься! Не засти! (Низко кланяясь, вплывает в кабинет, держа перед собой пирог и соль в солонке. Громко, чуть причитая.) Не обессудь, батюшка! Попробуй нашего хлеба-соли! С приездом! С возвращением!
Все замирают от торжественности момента.
В а ж н о в (появляясь в дверях, машет рукой). Спит! Уснул! Уснул! Чтоб ни звука!
Все невольно отступают назад.
Тсс! (Грозит пальцем.) Выборнов спит. Спит! Спит! На цыпочках! Тсс!
Затемнение.
Из затемнения высвечивается фигура М а р и и И в а н о в н ы.
М а р и я И в а н о в н а. Тебе еще десяти не было, когда мы уже одни остались с тобой… Как-то расплакалась я, уж не помню сейчас отчего, а ты посмотрел на меня так строго: «Не плачь! Теперь я — твой защитник!» Я теперь только на фотографии твои смотрю. Ох, как трудно ты рос! Из школы тебя выгнали… Помнишь, что ты нашему историку ответил, когда он Ивана Грозного да опричнину восхвалял? Вспомнить страшно! Из ФЗУ тоже выгоняли. Подрался с кем-то. Все что-то отстаивал, доказывал… Ох, воитель ты мой!
КАРТИНА ВТОРАЯ
У стола.
Т о н я. Кушать будете? А это вот, Устинья Карповна, вам — по старой памяти. (Передает баян.)
В ы б о р н о в качает головой, смотрит на Тоню. Продолжает улыбаться.
Вот теперь на человека похожи!
Выборнов снова улыбается.
(Смутилась.) Можно, я спрошу?
Выборнов кивает головой.
Теперь мне можно… домой?
В ы б о р н о в (не сразу). Ты сколько лет у матери моей жила?
Т о н я. Три года. С девятого класса. И год в библиотеке работала. После десятого.
