— О чём мысли твои, князь? О времени ль том, а может, ещё какая кручина?
Олег нахмурился:
— Печалюсь, Ладушка, что не суждено мне оставить на княжении род мой, Ольговичей.
Лада вздохнула. Однако Олег поспешил успокоить её:
— Не твоя вина в том, а моя, и то мне известно.
Лада долго не отвечала, потом взяла его руку:
— Не горюй, князь, с тобой сын Рюрика. Ты его воспитал и Рюриковичам дорогу на княжение проложил. Но знай: имя твоё выше их стоять будет, ибо не они — ты единую Русь создаёшь.
Ночь пролетела незаметно. К рассвету выпала роса, стало прохладно. Лада поднялась.
— Пора, князь.
Олег встал, прижал её к себе:
— Да ты, Ладушка, озябла.
Они возвращались в город, когда ожило торжище и в ремесленных кварталах застучали молотки. На торжище Лада вдруг шепнула:
— Случилось что-то, князь. Видишь, как на нас поглядывают.
Олег поправил меч, сжал Ладе руку:
— Вижу. Иди спокойно.
Он не знал, что вчера на капище раздавались злые голоса жрецов:
— Олег — варяг и не поклоняется нашему богу!
Им вторили из толпы:
— Он не признает великого Перуна!
— Обманом на Горе сел! Не пора ли иного князя Киеву обрести, веры с нами единой?
Едва миновали торжище, как князя и Ладу встретил Никифор.
— Случилось что, воевода?
— Волхвы народ смущают. Следовало ли тебе покидать город в день жертвоприношения?
Подошёл Ратибор с несколькими гриднями, поддержал Никифора:
— Разве не говорил я тебе, князь, ещё в Новгороде? Ты сел княжить у славян, так и богу их поклоняйся.
Олег потёр шрам, ответил хмуро:
— Передайте волхвам, вечером буду на капище.
Воеводы закивали одобрительно:
— Давно бы так, князь. Кудесники сильны, не обижай их, к ним народ прислушивается.
— Ты князь русичей, Олег, и их бог — твой бог, — промолвила Лада.
До самых хором шли молча. Уже поднялись на крыльцо, когда Олег сказал:
— Пусть будет по-ихнему...
На заходе солнца сошлись на капище бояре и мужи старейшие, волхвы в белых холщовых одеждах. Олег стал вблизи жертвенного огня, положив руку на плечо Игорю. За последние годы княжич вытянулся, возмужал.
Олег молчал, но мысленно обращался к Вотану: «О Вотан, ты велик, и я создан тобой. Ты привёл меня в эту страну и оставил здесь навсегда. Ты говорил мне: «Народ, живущий на Руси, — твой народ». Разве мог я ослушаться твоего голоса?»
Олег обращался к Вотану и, кроме него, никого не видел и не слышал: ни большой боярской дружины, ни кудесников, которые уже подвели к огню жертвенного быка. Олег продолжал молить Вотана: «Ты всегда был со мной, Вотан. Но сегодня ты велишь мне признать бога русичей Перуна своим богом. Я исполню твою волю, но не покидай меня в час трудный, и я всегда буду молиться тебе, ибо я рождён с верой в тебя».
Взревел бык, его горячая кровь брызнула Олегу в лицо, и он очнулся. На капище раздались радостные вопли:
— Перун принял жертву князя!
— Слава князю Олегу, князю русичей!..
С капища возвращались, когда Киев уже освещался множеством факелов. Рядом с Олегом шагал Игорь. Поодаль следовали бояре. Они не слышали, о чём князь говорил княжичу:
— Ты, Игорь, рождён в краю русичей и с детских лет принял их образ жизни. Мне же с колыбели пели песню ветры фиордов, а морские брызги омывали моё лицо. Я навсегда запомнил их солёный вкус. Я ложился и пробуждался с именем Вотана, и сегодня для меня был горький день, ибо меня приневолили признать Перуна моим богом.
Игорь молча внимал словам Олега, а тот продолжал:
— Не забыл ли ты отца своего Рюрика? Он был истинным викингом, и ему Вотан вручил землю словен и Новгород. Отец хотел видеть тебя князем русичей, и ты им станешь — я поклялся в том Рюрику и Вотану. И детям твоим, и внукам суждено княжить на Руси.
Они поднялись по ступеням на княжий двор. Бряцая оружием, ходила стража. И Олег подумал, что эти гридни, верные ему сегодня, могли вчера по зову волхвов поднять мечи против него, своего князя, и только потому, что он не поклонялся их божеству, Перуну.
С верховьев несёт свои воды в море Хвалынское река Итиль. Величаво течёт, и чем ближе к морю, тем шире разбегается, а в самом низовье, разделившись на рукава, обнимает хазарскую столицу, поит и кормит её.
Город Итиль, столица каганата, жил каждодневно своей особой жизнью. С рассветом пробуждались рыбаки, выходили на лов. Принимался за дело работный люд засолочных и коптилен, оживали ремесленные слободы, в греческой церкви служили заутреню, купцы открывали свои лавочки, и появлялись первые счётчики в длинных халатах и круглых шапочках, с медными чернильницами у поясов, принимались за строгий учёт взимаемой торговой пошлины. Взревел и загудел многоязыкий базар, поскакали по пыльным улицам всадники, потянулись караваны верблюдов, груженных тюками с восточными товарами, прошагали ушастые ослики, покачивая большими головами. Покрикивали погонщики, скрипели двухколёсные повозки, всё вокруг шумело и горланило.
На острове прятался в густой зелени дворец кагана. Там день и ночь журчали струи фонтанов, в бассейнах плавали лебеди и золотые рыбки, стояла грозная стража. Стража и у дворца хаканбека на правом берегу Итиля...
Со страхом подъезжал Аюб к дворцу хаканбека. Чем ближе, тем страх сильнее. Предстояло держать ответ за бегство от русских дружин, за потери, какие понесли арсии. Погиб Нияс и почти вся его тысяча. Половины недосчитались тысячники Марзет и Оса. Где непобедимые воины Аюба? Он оставил их в земле славян. Что скажет Аюб хаканбеку? Что князь Олег победил его. Но разве виноват он, что удача отвернулась от него? Думал ли Аюб, что киевский князь разгадает план темника?
Пока ехал, всё перебрал в уме, помышлял даже бежать к печенегам, которые кочуют в степях на левобережье Итиля, но отказался от такого желания: печенеги не примут его или, того хуже, возьмут в рабство. Да и как убежишь, если отряды арсиев повсюду, и они постараются угодить хаканбеку и доставят Аюба в Итиль.
Но не только за потерянных арсиев Аюбу держать ответ: хаканбеку уже известно, что тот оставил Олегу левобережье Днепра, платившее прежде дань кагану. Это главное, в чём обвинят темника. И хаканбек уже знает, как наказать его.
У ворот дворца хаканбека Аюб спешился. Его встретила стража. Суровый сотник молча отобрал саблю, проводил во дворец. В мраморных покоях полумрак и прохлада. Гулко отдавались шаги.
Впустив Аюба в просторную залу, где на мягких подушках восседал хаканбек, сотник остановился у двери, а темник подошёл к хаканбеку и низко поклонился.
Морщинистое лицо хаканбека было невозмутимо, и только на тонких губах скользнула усмешка.
Долго молчал хаканбек. Ноги у Аюба подкашивались.
— Ты порадовал меня молодой красавицей, Аюб? — наконец раздался скрипучий, насмешливый голос хаканбека. — Ты привёз кагану весть о новых данниках? Хе-хе! Нет, Аюб, я не дождался красавицы северянки, а каган потерял тех данников, что платили ему дорогими мехами. Ты недостоин командовать арсиями, слышишь, Аюб? Но я не велю казнить тебя, твоё место в яме!
Проводив послов с левобережья, Олег заявил боярам:
— Мы хазар разбили и отбросили, теперь настал час побывать у вятичей и радимичей.
Не обременяя себя обозом, с малой дружиной он отправился на Десну, а потом добрался до Оки, в края лесные, болотисные, богатые пушниной и ягодой.
Ехал Олег с миром, и о том от погоста к погосту слух шёл. Радимичские и вятичские князья и старейшины встречали киевского князя с радостью, признавали его братом старшим, а он обещал им защиту от хазар. Подписывая с Киевом ряд, вятичи и радимичи обязывались быть с князем киевским заодно...
Только по первому снегу возвратился Олег в Киев. Едва в городе появился, как Ратибор сообщил: Ивашка с засеки пропал, по всему видать, печенеги в плен уволокли.
