Чуть помолчав, Олег добавил:

   — А стращать нас печенегами, тем паче вашим союзом с ними, не следует. Вам для того печенегов сыскать надобно. Разве до вас не дошли слухи, что сталось с большой ордой хана Кучума? Ты слышал, посол, мой ответ, и, коли хаканбек примет его, мы с радостью будем видеть в хазарах наших друзей.

И даже за трапезный стол киевский князь Рувима не позвал.

Ушли послы каганата, а Олег сказал боярам:

   — Не от хорошей жизни хаканбек посольство слал. Аюб псом побитым приполз, раны зализывает, а у хаканбека голова оттого трещит. Теперь пусть наш ответ переваривает.

Сколько лет Олег помнил себя, он никогда не был во хмелю. Даже на весёлых пирах, какие устраивал для дружины, или когда звал бояр и старейшин, чтобы отпраздновать какое-либо радостное событие, он не хмелел, пил вино или сладкую, но крепкую медовуху, заедая куском жирного мяса и запивая холодным кислым молоком. Может, оттого голова у князя всегда была свежая.

Выпроводив хазарских послов, князь с боярами уселись за трапезу. Она получилась шумная и долгая. До самых сумерек хватило разговоров.

Речи всё больше вели о печенегах и хазарах. Да оно и понятно: кто чаще всех хлопоты Руси причинял, разор приносил? А когда вспомнили, как орду Кучума по Дикой степи гоняли, то сожалели, что ушёл от них сам хан.

Потом заговорили о темнике Аюбе. Освещали путь русичам горящие хазарские поселения по Саркелу...

Закрыл глаза Олег, молчал, слушал. И вспоминал городок на берегу чужой земли за морем, где в огне увидел Лауру. Он, совсем отрок, варяг, тогда впервые познал женщину. Сколько их потом перебывало! Но с появлением Лады все они для него исчезли. А может, в заботах и тревогах ушло всё. Лада же всегда с ним. С ней он делит и огорчения и радости.

   — О чём думы, великий князь? — спросил сидевший рядом Ратибор.

Олег усмехнулся, но не ответил. Разве поймёт его воевода? Мысли переметнулись на княжича Игоря. Полгода, как тот в Плескове, воротится по первопутку. Что за княгиню в Киев привезёт, коей суждено будет упрочить род Рюриковичей?

Сгущались сумерки, и в гриднице, где широко трапезовали бояре и старейшины, зажгли жировые плошки. Они чадили, освещая стол, заваленный объедками, и пол, устланный соломой. Олег поднялся, выбрался во двор, глотнул чистого воздуха. Увидев отрока, сказал:

   — Веди коня, Рогволод, поскачем в Предславино.

От Плескова-города рукой подать до чуди и ливов, а в четырёх днях пути — Новгород. Потому и говаривают: Новгород и Плесков — братья, Новгород — брат старший, Плесков — младший. Ударят в набат плесковичи — новгородцы слышат, бьют в било в Новгороде — Плесков откликается.

Стало известно новгородцам, что берёт молодой княжич Игорь в жёны дочь князя плесковского, одобрили: зело разумна княжна. Слухом земля полнится: грамотой владеет, греческий язык уразумела.

Говорили:

— Такая и надобна будущему князю.

В Плескове у Ивашки дни тянулись утомительно медленно, за все годы отоспался. Наконец позвал его княжич и сказал:

— В Плескове тебе делать нечего, можешь отправляться в Новгород к отцу: когда ещё побывать доведётся! К осени воротишься...

Доволен гридень. Игорь верно заметил: как ещё он, Ивашка, из Киева в Новгород попадёт? У князя Олега проситься? Но что Зорька скажет?

Из Плескова выехал с купцами, они тоже в Новгород направлялись. В пути купцов плесковских сопровождали с десяток пеших ратников. Без сторожи гости торговые в те лета не ездили: лихие люди не только на водном пути, но и на лесных дорогах подстерегали. Их разбойный посвист Ивашка не раз слышал, пока до Новгорода добирались...

Плесков удивил Ивашку своими постройками. Всё здесь из камня: стены городские и башни, хоромы князя и даже некоторых бояр. На Руси он таких не видывал.

Стоял Плесков в низовье реки Великой, впадавшей в Чудское озеро, и тем водным путём можно было плыть до самого моря Варяжского.

Княжьи хоромы красовались на холме, на самом мысу, где речка Плескова впадала в реку Великую. Хоромы княжьи и стены с башнями плесковичи именовали Кромами. Здесь держали казну и хлебный запас на случай осады города. А от Кром тянулся ремесленный посад, укреплённый рвом и валом.

Плесков вёл торг широко, купцов плесковских видели в Новгороде и Изборске, в Константинополе и Скирингсаале...

А ещё подивился Ивашка жизни здешних смердов. Избы у них почище и даже встречаются каменные, поля ухоженные, и скота не одна-две головы на погост — целое стадо на сочных выпасах бродит. И в каждом дворе по одной-две лошади...

Понял Ивашка: смерды здесь живут хорошо, их ни хазарин, ни печенег не разоряют.

И подумал он, что если бы князю Олегу удалось обезопасить Киевскую Русь от набегов степняков, то у смерда жизнь, поди, полегчала бы...

На крутом возвышенном берегу рукава, что соединяет море Сурожское с Русским, стоит древний городок Тмутаракань, Таматарха. Стены его из белого ракушечника, из такого же ноздреватого ракушечника дома хазарского наместника и счётчиков, хранилища — и всё это в крепости, а за ней посад, избы тмутараканского люда, потомственных рыбаков и искусных мореходов. Оттого постоянно над всей Тмутараканью висит солёный дух осетровых балыков и вяленой рыбы.

В ясный день через пролив виднеются белые домишки из ракушечника. То жмётся к морю городок Корчев, где добывают руду и плавят металл — отсюда и название.

В Тмутаракани деревья редки, всё чаще кустарники. Леса — они за Кубань-рекой, к горам ближе.

Издревле жили в Тмутаракани касоги, селились русичи, а когда усилился Хазарский каганат, распространивший своё влияние на Тмутаракань, то посадили хазары в ней своих хищных счётчиков. Брали они дань с каждого гостевого корабля, бросавшего якорь у Тмутаракани. А здесь приставали корабли торговых варягов и гостей из Руси, причаливали византийские купцы, ведущие торг по всему Кавказскому побережью.

Едва стаивал лёд, как рыбаки выходили в море, ловили осётра и белугу, судака и кефаль, рыбцов и шемаю[103], а уж тарань за рыбу не считали. Путина тянулась до самой зимы, а когда замерзали лиманы и плавни, рыбу брали подлёдно.

Весной объявился в Тмутаракани торговый гость из Итиля, хмурый, молчаливый. Знали о нём лишь, что зовут его Ив и плывёт он в Киев.

Ив в Тмутаракани не задержался: как только море успокоилось и повернуло на хорошую погоду, его корабль снялся с якоря и поднял паруса.

Посол из каганата своим приездом подтвердил Олеговы сомнения в силе хазар. Теперь, мыслил киевский князь, настала пора, когда печенеги и хазары на время оставят Русь в покое и он, Олег, может подготовиться к походу на Царьград.

Предстояло в ближайшие годы срубить достаточное количество ладей и урядиться с князьями и старейшинами.

Зимой должен возвратиться Игорь, и Олег намерен посадить его с женой в Предславине, а для того начали ставить в селе вторые хоромы. Иногда Олег думал, что настанет тот день, когда на великом княжении окажется Игорь. Каким-то он будет князем, удержит ли власть?

Однажды, возвращаясь из Предславина, одолеваемый этой мыслью Олег остановил коня у излучины реки. Передав повод гридню, присел на выброшенную в разлив корягу. Берег был пологий, порос зеленью. Рассветное солнце загуляло по глади Лыбеди. Тихо и спокойно текла она. Гридни спешились в стороне и не мешали князю своими разговорами. А он думал о Руси, её единстве. Добился ли он того с той поры, когда овладел Киевом?

На память приходило и то, как покидал Новгород, как брал Смоленск и покорял города, какие на пути встречались. Потом древлянского князя в повиновение привёл, да левобережные племена от хазар отстоял, и заставил всех признать Киев матерью городов русских...