Они проводят Рождество вместе, Уилл долго думает, стоя перед полками в шкафу, что из одежды может ему понадобиться — он собирается остаться у Ганнибала до начала нового семестра, потому что домой возвращаться больше нельзя. Родители узнают, что он больше не принимает лекарства, что стал тем, кем его сделала природа, и не хочет говорить об этом прямо сейчас, когда сам не до конца со всем разобрался. Лектер готовит говядину в эле, традиционную рождественскую индейку с клюквенным соусом, несколько тарелок разнообразных закусок, в том числе и типичные для Вирджинии устрицы, а за столом сидят Марго и Алана. Грэм чувствует странную двойственность собственных ощущений. Потому что эта женщина, сидящая по левую руку от Ганнибала, сейчас та Алана, с которой его подруга выстраивает отношения, но через два месяца она превратится в мисс Блум, читающую лекции их курсу, о строгости которой ходили самые настоящие легенды. Странно, дико и непривычно видеть Алану Блум такой, с раскрасневшимися от домашнего пива щеками и улыбающуюся глупым шуткам, поднимающую тосты и танцующую в центре гостиной под рождественские песни. На памяти Уилла это лучшее Рождество за двадцать один год его жизни.
Ганнибал берет его в третью течку, за полторы недели до начала нового семестра. Разжигает огонь в камине, отгоняя февральские холода, укладывает омегу в постель, застеленную чистыми, еще хранящими запах кондиционера для белья простынями, и стягивает одежду слишком медленно, заставляя мучиться от желания, скрутившегося болезненным клубком внизу живота. Уилл почти ничего не помнит о той ночи, так хорошо ему было. Помнил властные, грубоватые прикосновения ладоней к своей коже, жар чужого сильного тела, запах, сильный и терпкий, забивающийся в нос. Он видел во взгляде альфы самодовольство, восхищение самим собой, касавшимся омеги первым и последним, и не мог закрыть рот, чтобы сдержать хоть один требовательный стон. Последней яркой вспышкой в памяти остался укус острых зубов, оставленный на шее, нестерпимый, до крови, и шорох разрывающейся фольгированной упаковки, прежде чем Уилл перестал что-либо соображать от удовольствия, наполнившего его с проникновением члена. Они просыпаются к обеду, и Ганнибал готовит для них что-то быстрое и простое, чтобы вернуться в постель. Лектер впервые не моет посуду, просто складывая ее в раковине, собираясь заняться этим позднее.
Твердость каменных ступеней под спиной сменилась мягкостью кровати. Горячее солнце больше не жгло кожу, сменившись полумраком комнаты и гулом работающего кондиционера. Ганнибал осторожно поглаживал его запястье, прямо под тонким браслетом на правой руке, и Уилл попытался убрать руку, избавляясь от щекотки. Он был расслабленным и все еще сонным, сам не понял, как задремал, разморенный июльской жарой. Он потянул мужчину на себя, безмолвно прося лечь рядом, и с наслаждением скользнул пальцами по голым предплечьям. Было так замечательно забыться в стенах спальни, отстраниться от всех забот, что тяготили в последние дни. Грэм сдвинулся, сминая простыни, и заглянул альфе в глаза, просовывая колено между его ног. Так было ближе и теснее.
— Скажи, что я проспал, и мы никуда не едем, — он позволил Лектеру снова поглаживать кожу под браслетом, теперь уже с большим нажимом, в этом было какое-то особенно успокоение.
— Ни за что, mano brangusis[3], у нас еще пара часов до отъезда, не получится отказаться. Наберись смелости, в конце концов, они тебя не убьют за это, — мужчина легко воспользовался податливостью чужого тела, опрокинул омегу под себя, вытягиваясь между его ног и устраивая подбородок на худой груди.
— Лучше бы убили, — Грэм тяжело вздохнул, отводя на секунду взгляд. — Моя мать так разговаривает, что хочется пойти и выкинуться в окно, так что смерть куда предпочтительней ужина с ней за одним столом.
Ганнибал опирается на руки, подтягиваясь вверх, и целует неспешно, лишь скользя губами по чужим губам, ловя теплое дыхание. Уилл цепляется пальцами за его плечи, обтянутые тонким хлопком рубашки, и разводит ноги шире, давая больше простора для действий. Он все еще чувствует возбуждение после сна, и колено мужчины коротко и ритмично надавливает на его пах, вызывая острые вспышки удовольствия. Омега силится стянуть с себя шорты, но руки будто чужие, продолжают удерживать плечи, пока Ганнибал мягко облизывает его шею и углубление между ключицами. Уилл бесстыдный и распаленный, справляется, наконец, с непослушными пальцами и торопливо расстегивает пуговицы рубашки, чтобы развести ее полы в стороны и коснуться ладонями широкой, покрытой светлыми, жесткими волосками груди. Он чувствует мерное движение грудной клетки, жар кожи, его сознание плывет от сильного запаха возбужденного альфы. Его белье пропитывается смазкой, неприятно, липко, и он ерзает, безмолвно прося избавить от мешающейся одежды. Ганнибал стягивает с него шорты вместе с трусами одним долгим, плавным движением, оглаживает пальцами свод стопы, ведет ладонью вверх, по худой голени и нежной коже внутренней стороны бедра. Уилл вскидывается навстречу ласке, мышцы пресса резко сокращаются, когда мужчина властно ласкает низ живота. Омега подается вперед, задыхаясь, стоит ладони надавить сильнее. Ганнибал почти такой же, как обычно, довлеет над ним, но с едва уловимой осторожностью, которую обычно не проявляет. Грэм приподнимает ногу, и его стопа упирается альфе между ног, сквозь ткань брюк поглаживая вставший член. Лектер позволяет себе отпустить один короткий сиплый стон, прежде чем расстегивает ремень и выпутывается из штанов. Ганнибал терял рядом с ним весь хваленый контроль и рассудительность. Он остервенело избавлялся от одежды, бросая ее на пол, неосторожно и торопливо, выполняя горячее желание омеги. Теперь, когда они оба были обнажены, все чувствовалось острее и правильней, и руки Уилла нашли свое место на спине альфы, чуть пониже лопаток, оглаживая влажную от пота кожу. Лектер ткнулся губами в изгиб его шеи, повел по плечу, оставляя короткие, жгущие поцелуи, и не сдержался, вцепился зубами в метку, обновляя посветлевший след. Омега под ним выгнулся, подался навстречу, впиваясь ногтями в спину, оставляя краснеющие полулуния отметин. Грэм задышал громче, разгоряченная кожа просила прикосновений, и он не знал, что на него нашло. Обычно он не бывал таким требовательным и настойчивым, но сейчас не мог удержать себя в руках, извивался, стоило ладоням сжаться на его боках, и вскидывал бедра, почти выпрашивая ласку. Будь Ганнибал его врачом, он бы сказал что-то о том, что Уилл хочет почувствовать себя защищенным из-за волнительного ужина, но он его врачом давно не являлся, так что все эти психологические уловки оставались вне спальни. Мужчина скользнул пальцами по его грудной клетке, пересчитал ребра сначала справа, затем и слева, останавливая ладони на животе. Он испытывал почти эйфорию, зная, что его омега носит его ребенка, даже если сам Уилл об этом пока не догадывался. Грэм обвил его ногами, притягивая к себе, подразнил быстрым касанием ногтей на шее, скользнул руками выше, сжимая светлые, с чуть заметными проблесками седины волосы на затылке альфы. Ганнибал продолжал целовать его грудную клетку, прихватывая губами затвердевшие соски и ведя ладонью по животу, к напряженному члену. Уилл развел ноги в стороны, мышцы бедер заныли, и он почувствовал, как смазка тягучими каплями падала на простыню. Касаться Грэма было восхитительно. У него была нежная, мягкая кожа, лишенная любых лишних волосков, как подобает омеге, а еще он отзывался на любую ласку исступленно и жадно, словно все еще не знал своего тела. Серебро браслета поймало отблеск солнечного света, пробившегося сквозь тяжелые шторы, Ганнибал тут же мазнул языком и губами по коже запястья, оглаживая свободной ладонью мошонку и промежность. Член Уилла дернулся, оставляя на животе влажное пятно. Желание было общим, они не знали, где начинается свое и чужое, сплелось в одно целое, и альфа низко рыкнул, звук шел откуда-то из груди. Грэм перевернулся, упираясь плечами в постель, почувствовал руки на ягодицах, а после и язык на истекающем смазкой отверстием. Он заскулил, царапая простыню, подался назад, стремясь получить больше, но Ганнибал крепко удерживал его, мешая шевелиться. Уилл ощущал себя слишком открытым, поданным к столу словно редкий десерт, пока мужчина вылизывал его, добавляя пальцы. Один за другим, они проникали в него, растягивая, омега заскулил, когда они настойчиво потерли простату. Омега снова попытался насадиться, завертел бедрами, принимая пальцы полностью, надрывно вскрикнул, стоило языку обвести края его растянутого отверстия, пока его растягивали, мучительно подготавливая. Он больше не мог терпеть, готовый принять своего альфу в любой момент. Мужчина потянулся к прикроватному столику, но Грэм схватил его за руку, останавливая.
