— Не взрывайся только, как бомба, на то, что я тебе скажу. Но от твоей влюбленности попахивает чем-то нехорошим. Что он за человек — никому не известно. Нигде не работает, на что живет — темное дело. Какие-то иконы, иностранцы. В любой стране мира людей наказывают по закону, если они занимаются нелегальными делами.

— А что ты хотела, мамочка, чтобы я влюбилась в слесаря, что ли? Конечно, мне хочется кого-то необыкновенного. Потому что я сама не какая-то «маня»!

Мать улыбается, поправляет почти высохшие волосы.

— Я никогда не умаляла твоих данных, способностей и прочего… Почему же необыкновенность — ее находят и в слесаре те, кто его любят, — должна быть противозаконной? То, чем он занимается, называется у нас криминалом, а не бизнесом! Я уже словами тети Вали заговорила.

Да не знаю я толком, что такого необычного в Александре! Но лучше заниматься иконами, чем ходить на работу к восьми каждый ебаный день. И влюбиться интересней в вора, убийцу… не знаю, в кого, но не в «петрова».

— Ты сама, мамочка, влюбилась в папу во время войны, когда он за тобой шел в военной форме с медалью. Ты в героя влюбилась, а не в отсиживающегося в бомбоубежище.

— Вот именно — в героя, защищавшего свою Родину!

— Тогда хоть на войне отличиться можно было. Сейчас даже во Вьетнам не поедешь — кончилась!

— Если бы ты знала, что такое война, ты бы не восторгалась возможностью отличиться на ней. Что же героического в Саше? То, что он уволакивает тебя на юг втихаря, поощряет твое курение, употребление алкоголя?… Любовь людей лучше делает, чище. На хорошие поступки их ведет. А ты даже не скрываешь уже, что живешь с ним. Я тешила себя иллюзиями. Но теперь-то я вижу — ты женщина, а не девушка… Вот тебе и «Алые паруса», вот тебе и Ромео и Джульетта…

Это уже ни в какие ворота не лезет — выражаясь языком тетки.

— Ты наивный человек, мама, если думаешь, что Ромео и Джульетта… не… не спали. Даже ее мать, уговаривая дочку замуж выходить, говорит, что сама родила в тринадцать. Ты, наверное, забыла, сколько Джульетте было? Четырнадцать! Сколько раз они встретились? Влюбились и отдались друг другу. И удрать хотели. И вот тебе пример — они были против своих родителей, представляющих общество. Так что выбирай другие сказки…

Мне жалко маму. И стыдно. Я так все это говорю, будто Александр для меня первый мужчина. Если бы она догадывалась…

— Ладно, идем есть. Жизнь продолжается. К сожалению, я иногда думаю. Но она берет свое. И самое ужасное, что все пройдет, и ты будешь пожинать плоды своих ошибок, но ничего уже не переделаешь.

— Вы только и мечтаете сделать из меня практичного циника… А в бабкину комнату я не пойду.

— Бабушка грубая бывает, нетактичная, но ты сама знаешь, что желает она тебе только добра. Ох, ну я тебе сюда принесу поесть. Не кури ты столько — все вещи в шкафу пропахли табаком!

«Уж замуж невтерпеж» — запомнилось с пятого класса из русского языка. Хоть что-то запоминается. Что такое замуж? Печать в паспорте? Жить можно и так вместе. Если есть где.

Всего два дня отсутствовала в школе, а ощущение, будто вообще здесь никогда не была. Всё чужое, и я всему чужая. Получается, что я веду двойную жизнь. Да даже тройную — дома одна, с Александром другая, в школе — третья. А ведь есть еще состояние, когда я сама с собой.

Мать бьет во все колокола. Директриса меня вызывает. Хорошо, что во время урока проклятой физики. Как глупо все же привлекать общественность! Я с матерью-то обо всем не говорю, а тут какие-то посторонние люди.

— У вас усталый вид, Наташа. Это плохо. Значит, вы не можете быть достаточно сконцентрированы для занятий.

Они все нам «вы» говорят. Относятся вроде как к взрослым. Обман это. Они боятся нас. Знают, какой у нас сейчас возраст, вот и стараются избежать конфликтов, столкновений — что вы? вы взрослые люди, мы нисколько не занижаем вашей взрослости, мы с вами на равных, на «вы». Это чтобы такой вот, как Флер, например, не дал по роже математику, как он сделал в бывшей школе. Математик сказал ему: «Фролов — ты дурак!» Флер встал, прошел между рядами парт и должен был выйти из класса — так мы все думали: ну, обиделся на «дурака» и вышел. А Флер размахнулся и как пизданул математика! Из класса вышел математик. Через несколько секунд Зося заорала «Урра!» и вывела нас всех из оцепенения. Что творилось! Мы тарабанили кулаками по партам, скандировали лозунги, вроде: «Даешь свободу! Да здравствует Флер! Мы не рабы, рабы не мы!» А пизда одна — отличница и жополизка — побежала за завучихой. Когда она уже к дверям подползала, кто-то швырнул в нее огрызком яблока и завопил: «Смерть предателям!»

— Школа дает вам общее образование. Элементарные знания, без которых вы никуда не денетесь. В наше время каждый человек должен уметь делить и умножать, быть грамотным.

— Я не говорю, что математика или физика ненужные науки. Я преклоняюсь перед талантом Лобачевского. Но ведь ясно, что я им не стану. А элементарные знания я получила уже в шестом классе. Вряд ли вычисление квадратного корня мне пригодится на сцене или в жизни.

Директриса вообще-то ничего, не сюсюкает.

— Кстати, о сцене. Вы не сможете поступить в театральный институт без аттестата.

— На вступительных экзаменах в театральный математики, по-моему, нет…

Как-то неуютно. Дипломы, аттестаты, сертификаты. Бумажки, бумажки.

— Наташа, вы захотели получить полное среднее образование — получайте. То есть посещайте школу регулярно.

Да уж что говорить! Нечего было в школу возвращаться! Шла бы работать… в булочную.

Возвращаюсь из школы одна. Иду вдоль канала Грибоедова. Вода зелено-желтая, и в ней листочки с лип, не зеленые уже. Дождь заморосил, а я и не почувствовала. По воде поняла. По маленьким кратерам, образуемым каплями дождя.

Хорошо, если бы за Горбатым мостиком, в огромном деревянном подъезде с тяжелыми дверьми, с низким фонарем над ними, жили бы мы — я и Александр. Я бы пришла сейчас, и он бы вытирал мне мокрые волосы, поцеловал бы в мокрое лицо… Почему он с матерью живет? И Захарчик тоже. Здоровые мужики, а с мамами. Хотя Захарчик очень мамин. Плечи у него не узкие, но опущенные, обиженные — губы такие бывают, уголки рта, — жалующиеся маме. Александру совсем не подходит жить с мамой. Даже смешно сочетание такое — Александр и мама. Он сам, как папа.

— Попалась птичка!

— Володя!

Над моей головой — прозрачный зонт куполом. Над поднятым моим лицом нависают усищи, горбатый нос и веселые голубые глаза.

— Ну что, романтик? Вижу, идет что-то длинноногое. Под дождем, без зонта. Наверняка стихи читала, а?

Он чмокает меня в щеку, берет под руку. Мы не виделись с самой весны. Володька не изменился, как всегда, в хорошем настроении, беззаботная улыбка. На плече — спортивная сумка «Адидас», резинка во рту. Такой же, как в первый раз, два года назад, когда мы познакомились.

Мне тогда только тринадцать исполнилось. Я шла к метро в белых обтягивающих брюках — не из-за моды, а потому что малы были, и в красной маечке. Он меня тогда — цап! — за руку. Свидание назначил.

— У меня тут работа рядом — новая спортивная школа. Погонял ребят и думаю, кого бы на обед пригласить…

Хорошо, что я сняла передник.

— Все вы, педагоги, такие — вам бы только муштру проводить! Я из школы, и меня тоже гоняли…

— Так ты в школу вернулась? Героиня! Удается совмещать? А как же возлюбленный? Вы очень неплохо смотритесь вместе.

Выходим на Театральную площадь. Дождь кончился, и Володька закрывает зонт. Нажимает кнопочку, и зонт съеживается, разбрызгивая с себя капельки веером.

— Но мы тоже неплохо смотримся, Натали.

Он поворачивает меня к витрине, и я вижу наши отражения.

— Володька, у тебя наверняка не меньше двух метров росту.

— Всего метр девяносто три. Ты, моя дорогая, тоже не лилипуточка. Небось мальчишки в школе под ногами болтаются, как футбольные мячи! Ну, так как насчет поесть?