Она не спала несколько ночей, сидя у своей двери и наблюдая в темноте за ногами снаружи, пытаясь найти порядок прихода и ухода стражников. Сир Джейме не всегда стоял там, и часто он менялся с другим охранником, чтобы поесть, отдохнуть или что он ещё там делал. Это происходило ночью, и Лианна обратила на это внимание.

Наступила ночь побега, и боги были её последней надеждой. Лианна поднялась с колен и подошла к стулу, где сложила всё, что им понадобится. Она вырезала из простыни перевязь и надела её через плечо; затем тихонько подняла Элию, чтобы не разбудить, и поцеловала её в гладкий лобик. Она была такой милой, её любимая дочь. Она мало плакала и не просила много. Её хрупкая красота, это прелестное розовое личико, очаровательное пятно на щеке и милое, неглубокое дыхание завораживали Лианну. Ни разу она не усомнилась в том, что она будет жить; она была сильной, как женщина, в чью честь её назвали. Элия спала, когда её опустили в перевязь, не проснувшись и не хныкая.

— Джон, дорогой, — прошептала она спящему сыну, потерев руку, чтобы разбудить его. Он вяло раскрыл глаза и посмотрел на неё спокойным взглядом Неда. — Джон, нам нужно ехать.

— Куда? — спросил он с детским любопытством.

— Куда-то далеко, — легчайшим шёпотом ответила она. — В волшебное место. Мы будем счастливы. — И они будут; будут, если попытаются.

— Папа тоже едет? — Этот вопрос едва не разбил ей сердце. Она осторожно, чтобы не ударить мальчика о сестру, посадила его к себе на колени и поцеловала его кудрявую голову.

— Нет, дорогой, — грустно улыбнулась она. — Он не едет.

Джон ничего не сказал. Он не заплакал и не вскочил. Он принял это лучше, чем ребёнок в два раза старше его, или, может, он просто устал.

Когда стражник отошёл от двери, Лианна перекинула сумку через плечо и тихонько выскользнула с детьми, осторожно прикрыв за собой дверь. Она зашагала по коридорам и проходам, которые несколько лет назад вывели её из комнаты прямо в руки Рейгару.

Туфли утонули в мшистой подушке богорощи. Она была наполнена своими обычными звуками: криками воронов, шелестом листьев, звучащими в её ушах тихими голосами. Когда показалось сердце-дерево, чья кора бледно голубела в ночи, Лианна не смогла не улыбнуться.

Лошадь, которую она выбрала накануне, всё ещё дожидалась её, привязанная к ветке. Она объездила каждую, прежде чем выбрать эту. Она имела длинный шаг, была вынослива, и, что лучше всего, спокойна. И, естественно, это была кобыла. Лианна всегда ездила на кобылах. Она подошла к ней и погладила её по носу, на что лошадь подняла свою прекрасную голову и уткнулась ей в ладонь.

Повернувшись, чтобы взять Джона и посадить его на кобылу, Лианна оказалась лицом к лицу с клинком.

Она поняла, что это он, ведь в темноте он сиял столь же ярко, как Рассвет сира Эртура днём. Кончик его смотрел ей в лицо, и какое-то время Лианна смотрела на него. Через несколько секунд она подняла глаза, переместившись взглядом от меча к его носителю.

— Сир Джейме, — пробормотала она на выдохе. Да, он был её охраной, но во многих отношениях это было не так. Он выглядел измождённым, его прекрасное лицо устало и постарело от чего-то невидимого глазу. Волосы, всегда идеально уложенные, растрепались. Но всё это мало что значило по сравнению с его глазами. Они были безжизненными, холодными, невидящими. Взгляд этот пронзил её, словно нож во тьме. Лианна смотрела на всё это, пока не почувствовала, как бешено забилось сердце у неё в груди.

Она крепче сжала руку Джона; Элия по-прежнему спала в перевязи. Джон отпустил её руку и обнял Лианну за ногу. Она положила ладонь ему на голову, прижимая лицом к юбкам.

— Прошу, сир Джейме, — сказала она белому, усталому рыцарю. Кончик его мерцающего клинка был в нескольких дюймах от её носа, но ей хватало духу говорить. — Умоляю тебя, позволь нам ехать. — Он должен был понять, почему она должна уехать; он видел предпринятые королём действия, знал, что будет, если она останется, слышал её тихие стенания. Сир Джейме понимал это, или она так думала.

Он оставался спокойным, сжав губы в плотную линию. Рыцарь обошёл лошадь, и между ними не осталось препятствий. На более близком расстоянии Лианна увидела боль в его глазах; то была боль, заглушающая чувства.

Она облизнула пересохшие губы и начала снова.

— Ты же знаешь, я не могу остаться. Знаешь, что случится со мной, моими детьми, если я вернусь. — В Королевской Гавани её ждала смерть в виде сладких слов, ещё более сладкого вина и мёртвых детей. Она не могла не уехать. — Без меня они умрут. Я должна защитить их. Но я не могу сделать этого здесь. — Она осторожно, чтобы не споткнуться о корень дерева, шагнула назад. Уголком глаза Лианна увидела лицо сердце-дерева, нахмурившееся, плачущее багровыми слезами. Это выбило её из колеи.

Сир Джейме опустил клинок на её горло, и он оставил на её коже холодный поцелуй. Она задрожала, проклиная себя, и сделала ещё один шаг назад. Джейме был быстрее; одним изящным шагом он ещё ближе придвинулся к ней. Меч надавил сильнее, и Лианна отпрянула, уперевшись спиной в сердце-дерево. Джон крепче сжал её ногу, наверняка такой же напуганный, как она сама.

— Ты не убьёшь меня, — смело сказала она, хотя дрожь в голосе выдавала её. — Почему?

— Я должен, — ответил он наконец хриплым, грубым голосом. Он шагнул снова, согнув руку, чтобы он мог приблизиться, не перерезав ей горла.

— Но мы… — безнадёжно начала она, всё ещё дрожа, всё ещё в страхе. — Мы друзья, разве нет, сир Джейме? — Они разговаривали, они смеялись, они ездили верхом, и им было спокойно вместе. Его присутствие укрощало её суетливые мысли; его защита казалась настоящей, и она чувствовала себя в безопасности. Боги, Лианна думала, что он заботится о ней, по крайней мере, достаточно, чтобы хранить её секреты. Она доверяла ему. Неужели она ошибалась?

Её слова никак не повлияли на него. Ничего не мелькнуло в его глазах, ничего в нём не шевельнулось и не дёрнулось. Он оставался таким же механическим и холодным, холодным, холодным. Это был сир Джейме, но в то же время и не он. Его сумасшествие было слишком сложным, чтобы понять, вызвано оно любовью, страхом или чем-то большим; но он не будет колебаться.

Лианна убрала руку с головы Джона и протянула её, чтобы коснуться пальцев Джейме, держащих меч так близко к её лицу. Она почувствовала в нём напряжение, натянутость, как у тетивы. Она ощутила сострадание. Нет, это был не её защитник сир Джейме; это был сир Джейме, делающий то, что не хочет делать; против чего восставало его сердце, но на чём настаивал разум. Лианна понимала это ощущение.

Её пальцы касались его, но он не пошевелился. Затем, в каком-то приливе мужества, она протянула руку к его щеке. Лианна посмотрела ему прямо в глаза, желая, чтобы он увидел её, по-настоящему увидел. Он оставался равнодушным и холодным, и, коснувшись его, она вздрогнула и поняла. Легко, словно шёпот, кончики пальцев задели его щёку. Она отступила, вернув ладонь на голову Джона.

— Хорошо, сир Джейме, — сказала она ему, пытаясь быть храброй. — Делайте то, что принесёт Вам мир. — Она посмотрела на дремлющую Элию, затем на милого Джона, который поначалу с узнаванием смотрел на рыцаря, прежде чем отвернуться от неподвижного лица Джейме. — У меня есть одна просьба. Прошу, убей меня первой. — Было больно говорить это, быть такой жалкой и совершенно безоружной для того, чтобы бороться, но это была одна эгоистичная просьба, которую она хотела себе позволить. — Я не хочу видеть, как они умирают. — Её малыши, её дорогие дети, которым пришлось сражаться, чтобы родиться, которые пришли в этот суровый мир в удушающих условиях, но всё-таки жили. Они были её плотью и кровью и единственными, кого она любила больше своих братьев и Рейгара.

Внезапно холодный край меча прижался к её горлу, хоть и не с силой. Она ещё могла говорить, могла дышать, хотя скоро не сможет.

Она не закрыла глаза перед смертью, остановив их на Джейме. Как жестоко, что он — тот, кто положит ей конец! Тот, в которого она верила, тот, в котором она нашла добро. Она любила его, как любила бы любого друга, который бы у неё был. Он — единственный из них.