Её глаза обернулись к чёрному балдахину сверху, и внезапно ей овладел холод. Атласные простыни под ней вдруг показались ледяными, уже не тёплыми и мягкими. Повинуясь импульсу, она встала из постели и выбежала из комнаты. Она не была её, никогда. Серсея услышала, как за ней тихонько последовал сир Барристан, но ей было всё равно. Пусть он идёт за ней, куда бы она не пошла, ей всё равно.

Она шла по коридору, пока две белые фигуры не заставили её остановиться. Прояснив свой затуманенный взор, она обнаружила, что это два рыцаря, королевских гвардейца, стоящих у двери. Серсея подошла ближе, пока не встала перед ними. Это были сиры Эртур и Герольд; они стояли неподвижно, словно камень, но в два раза его холоднее.

— Это… — сорвалось с её губ слабым шёпотом. — Это её комната. — «Её». Серсея не сказала бы её имени.

Рыцари не ответили. Казалось, от них пользы не больше, чем от статуй, чем от двух каменных львов, сидящих у входа в Утёс Кастерли и просто глядящих вперёд. Она потянула ручку двери, порадовавшись тому, что они не остановили её, и позволила себе пройти всю переднюю, пока не дошла до спальни. Затем, втянув воздух, она снова открыла дверь и нашла своего мужа в постели другой женщины — Лианны.

Он крепко, неподвижно спал, лёжа на бледно-синих простынях. Его лицо было спокойным, тело не металось, не поворачивалось и не шевелилось. Серсея могла только смотреть на эту давно не виденную ей картину спокойствия. Она наблюдала за тем, как вздымается и опускается его грудь при каждом вдохе и выдохе, а затем он повернулся на бок и обхватил подушку, прижав её к груди и зарывшись в неё носом.

Серсея больше не могла на это смотреть. Она повернулась и вышла в коридор так быстро, как позволял большой живот, направившись к своей спальне, где спала всего несколько лун, пока не оставила её ради спальни Рейгара. Она была красная, словно кровь, позолоченная и декорированная львом с драконом, переплетающимися над кроватью. Серсее захотелось обрушить эту проклятую фигуру, разбить её и посмотреть, как разлетаются осколки, но поняла, что не сможет, ведь Рейгар сделал это для неё, когда ещё заботился о ней, и Серсее хотелось бы помнить об этом. Голова начала кружиться, а дышать становилось всё тяжелее, пока она не начала потеть, чувствуя невыносимый жар.

Она дрожащими руками сняла халат, порвав кусок ткани, и осталась в сорочке, которую не снимала ночь за ночью, ведь Рейгар не хотел прикасаться к ней, не хотел заниматься любовью. Неуклюже шагая, она подошла к зеркалу, охватывающему её с головы до пят, и стала разглядывать отражение женщины перед ней.

Её глаза покраснели и увлажнились, но Серсея не плакала, ведь она была королевой и львицей, а они не плачут. Её тусклый взгляд окинул розовые щёки, набухшие груди, жаждущие нежных прикосновений, большой вздувшийся живот и стройные ноги ниже его.

— Почему он не хочет меня? — спросила Серсея тонким, надломившимся голосом. Она была прекрасна, даже с этим большим животом, красивее, чем Элия или Лианна. Она заботилась о муже; более того, она любила его больше, чем могла бы сказать. Рейгар был её солнцем, за которым она следовала, чтобы согреться в его лучах и быть освещённой его светом. Она никогда не прекращала его желать, позволяя ему те редкие ночи, когда он не хотел ничего, кроме как брать её раз за разом, и, несмотря на то, что она могла хотеть спать, всегда стонала и достигала пика для него. Она не требовала от него многого, не навязывалась и не беспокоила его, позволяла ему писать письма, когда хотела быть в его объятиях, и позволяла объятия, когда хотела, чтобы он взял её. Она чувствовала, когда он хотел чего-то, а когда не хотел, и исполняла его желания.

И теперь она проигрывала глупой, простой девчонке, которая скулила и завывала, которая была эгоистична как жена и любовница, которая выкидывала своих детей одного за другим, но по-прежнему получала свою любовь. Она мертва, её нет, и никогда она не вернётся, а Серсея была живой женщиной, и всё же её Рейгар желал больше.

— Обрати на меня внимание, — сказала она ему, хоть он и был далеко. — Обрати на меня внимание, пожалуйста, прошу, взгляни на меня! — рвано, напряжённо раздался её голос, и она сглотнула слёзы. О, как она устала от его холодных прикосновений и мрачной хмурости, от его немногословности и печального лица. Боги видят, она хотела его. Она родилась, чтобы он любил её, как Джейме был рождён для неё, но если Джейме любил её, то Рейгар — нет.

«Ты будешь королевой», раздался в голове голос отца. Серсея всегда добавляла «и король будет любить тебя» всякий раз, когда он это говорил, и теперь она поняла, почему он останавливался на том месте. Теперь она королева, но где же любовь Рейгара?

В волчьей суке, с гневом и горем заклокотала Серсея. В мёртвой потаскухе, которая только и знала, что раздвигать ноги да стонать для него.

Серсея делала больше, чем Лианна когда-либо. Она являлась большим, ибо Серсея была Ланнистер, львицей Утёса, а Лианна просто волчицей, склоняющейся перед холодом Севера. Зубы её были крупнее, когти острее, и сила больше, но даже при этом всём Серсея проигрывала, проигрывала, проигрывала.

Ланнистеры не проигрывают, сказал ей голос отца, и матери тоже.

— Тогда что мне делать? — спросила она обоих, того, кто не мог её услышать, и ту, что была уже мертва, чтобы услышать. Она подошла ближе к зеркалу и оперлась об него ладонью, глядя на своё измученное, но по-прежнему красивое лицо. — Как мне победить?

Она подумала о Лианне и о том, какими способами она добилась Рейгара, и осознала, что испробовала их все. Она отдавала ему свою любовь, предложила своё лоно, была хорошей, надлежащей королевой, а теперь вынашивала его ребёнка. Лианна дала ему двоих, но Серсея даст больше. Её трепещущая рука скользила по животу, чувствуя дитя. Может, нужно подождать, пока не родится ребёнок? Тогда он посмотрит на неё по-другому?

Эта сука потеряла пятерых детей, а он по-прежнему любил её. Серсея очень хорошо помнила победы Лианны и её поражения. После них королева несколько дней оставалась в постели, и Джейме как-то сказал, что Рейгар навещает её каждый раз, когда может, даже не закрывая дверь, целуя её или просто обнимая. Они шептал ей что-то на ухо, и, хотя Джейме не мог слышать, что именно, но совершенно ясно, что слова были добрыми. «Вся нежность в мире», сказал ей тогда брат. «Он любит её больше всего на свете».

Серсея задрожала и затрепетала — ей вновь стало холодно. Она нашла свой халат на кровати и обернула его вокруг себя. Что-то утяжеляло карман. Серсея запустила в него руку и нащупала холодный, твёрдый, маленький предмет. Она вытащила его, и рука внезапно перестала дрожать. Он был розовым и гладким, покрытый кристаллами и увенчанный пробкой.

— Вся нежность в мире, — задумчиво прошептала Серсея, прежде чем вынуть пробку и капнуть на язык несколько капель сладкого яда.

___________________________

Она плавала в своих снах, которые казались несколькими минутами и годом одновременно. Голоса входили и выходили из её головы, как нежелательные посетители, и каждый из них предлагал ей своё мнение, которого она не спрашивала.

Она слышала, как матушка своим сладким, мелодичным голосом говорила: «Ты будешь королевой». Голос её отца произносил то же самое, пока они не слились в преследующее её скандирование, отдающееся по всему телу. Позже она увидела, как они улыбаются, даже её мрачный отец. Они гордились ею. Она сделала то, что они хотели.

И она тоже.

После они исчезли, и их заменил искренний смех Джейме. Это был жестокий, надменный смех, который появлялся, когда он дразнил её. Серсее хотелось крикнуть, чтобы он прекратил, но в своей голове она не могла говорить. Джейме просто смеялся и смеялся, пока в темноте её разума не стало совершенно спокойно, и он прошептал: «Я люблю тебя. Больше, чем он когда-либо». Из тени вынырнули его руки; в одной была золотая корона, грандиозная и украшенная рубинами самого глубокого багряного цвета, в другой — цветочная, розовая и прекрасная. Серсея протянула руку, чтобы коснуться золотой короны, а затем всё исчезло в потоке холодного воздуха.