— Когда Вы заметили, что её нет? — спросил он беспокойным, но не безотлагательным тоном.

— Поздно вечером, Ваше Величество. Я только заглянул внутрь, как обычно, когда охранял её. — Это не было ложью.

— Были ли открыты окна? Были ли какие-то признаки борьбы? Какой-то шум до этого? — Его вопросы внезапно посыпались и сделались почти безжалостными, как будто он обвинял его.

Если бы вы только знали, Ваше Величество, хотелось ему сказать.

— Ничего, Ваше Величество. Просто пустая кровать, — вместо этого ответил он.

— А Вы искали её?

— Повсюду. Хотя, думаю, её брат потратил на это больше часов. — Лорда Старка мотивировало его опустошение. Он выезжал рано утром и возвращался поздно вечером, когда его симпатичная леди-жена ждала у ворот, в беспокойстве скручивая руки. Каждый вечер он возвращался с измождённым лицом — бедствие, казалось, подчёркивало каждую его черту. Лорд Старк любил свою сестру. Джейме любил Серсею больше.

— Как она могла просто бесследно исчезнуть? — в раздражении прошипел Рейгар. Джейме подумал, что для его любимой сестры у него не находилось ни единой эмоции.

— Такое случалось прежде, Ваше Величество, — коротко напомнил ему рыцарь. Ему не подобало так говорить с королём. К счастью для него (и, в некотором отношении, к несчастью), Рейгар не набросился на него.

Вместо этого он застыл в чём-то между шоком и негодованием, прежде чем просто нахмуриться.

— Да, но тогда у неё не было двоих детей, — проворчал он и махнул Джейме рукой.

Его беспокоило, что он не упомянул Серсею, ни разу.

Её дрожащая рука коснулась его щеки, и он знал, что это из-за страха. Но лицо… Лицо её было неукротимым. Смелые глаза смотрели на него, губы и челюсти сжались. Боевое лицо.

Король всё ещё был в Винтерфелле, когда Джейме вернулся в Королевскую Гавань. Его встречали без фанфаров, без аплодисментов, без комплиментов хорошо выполненной работе. Даже без сочувствия. Он прошёл в ворота, а в его голове сражались голос Лианны с лицом Серсеи.

Ему так хотелось увидеть её сейчас. В конце концов, он сделал это. Лианны нет, её детей нет, и теперь у Серсеи есть кровавый трон, её глупый муж и фиалковоглазый сын, который в один день станет королём. Это всё, чего она хотела. Это всё, чего она ожидала от Джейме.

Бледно-розовые камни Красного Замка словно размывались перед ним. Он остановился, чтобы протереть глаза, и продолжил путь. Он осознал, что его броня слишком тяжела. Её вес казался совершенно очевидным, когда она лязгала и шевелилась на нём. Каждый шаг давался с трудом, он чувствовал вялость, он просто устал, устал пытаться, устал защищать, устал от давящих на него наследия и чести. Стены, казалось, становились темнее, тёмно-красными, как кровь невинных.

У её покоев стоял сир Барристан. Джейме почувствовал, как сердце ушло в пятки при виде человека, который непреклонно оставался честен, человека, обещавшего обвинить его, если с королевой что-нибудь случится. Что-нибудь случилось, и в этом был виноват он. Но, кажется, Джейме был к этому ещё не готов.

Барристан не сказал ему ни слова. Он только нахмурился и ушёл, словно ему было отвратительно далее выполнять свою работу. Джейме был благодарен за это презрение.

Волосы выбивались из её косы, короткие тёмные кудри вырисовывались в темноте. Лунный свет играл на её бледной коже и танцевал на переносице. «Мы друзья, не так ли, сир Джейме?»

Он вошёл без стука, зная, что она может быть неодета, но на кратчайший момент ему захотелось никогда не входить туда.

Она повернулась посмотреть на него. Её живот сильно вырос с тех пор, как он видел её в последний раз, почти достигнув размеров Лианны перед тем, как она родила. Нежная ручка Серсеи лежала на его идеальном изгибе. Она была в светло-розовом платье, подходящем под цвет её высоких скул, закрывающим полностью руки, но не шею, где её плоть была обнажена до линии набухшей груди. Она казалась богиней, словно Дева, с которой он часто сравнивал её, хоть его сестра и не была девицей, а Дева, конечно, никогда не имела ребёнка. Но она была прекрасна, несравненно прекрасна.

Посмотрев ей в лицо, он обнаружил, что оно светится печалью. Но, когда в её глазах мелькнуло узнавание, эта маска скорби рухнула, и она засияла с яркостью, затмевающей солнце.

— Джейме, — выдохнула она и протянула руки, открыв ему свою грудь. Джейме захотелось бежать в её объятия и похоронить нос в её волосах, почувствовать её знакомый запах и постараться игнорировать то, что её живот раздулся из-за ребёнка от другого мужчины. Джейме хотелось сделать всё это и многое другое, но невидимые верёвки удерживали его. Он сделал шаг вперёд, но почувствовал головокружение и нехватку воздуха. Нос наполнил запах горящей плоти. Джейме сделалось больно.

Серсея сама преодолела расстояние между ними и обняла его, как смогла, с его доспехами и своим внушительным животом. Его дрожащая рука поднялась и запустила пальцы в её длинные, золотистые волосы.

— Я знала, что ты это сделаешь, — промурлыкала она, и её красивый голос заглушил для него всё остальное, как это часто бывало. — У отца были сомнения, но я верила в тебя. Я знала, что ты не разочаруешь меня. — Она поцеловала его в подбородок, уголок рта, но не в губы. — Скажи мне, как ты это сделал? Ты, должно быть, подлил ей его вечером, чтобы она умерла во сне. Ты слишком милостив, брат, но это разумно. Час волка был бы лучшим временем для её смерти. — Она усмехнулась и широко улыбнулась.

Джейме потянулся к сумке на бедре и отдал её ей. Серсея осматривала её с любопытством и восторгом, наверняка ожидая увидеть какое-то свидетельство той ночи. Кристальная склянка с розовой, как её платье, жидкостью внутри, упала ей на ладонь, и она улыбнулась всеми своими зубами.

— Ты не использовал его, — сказало она, мелодично хихикнув. — Тебе всегда хотелось окропить свой меч. Она проснулась, когда ты это сделал? — Джейме кивнул, и в её глазах загорелось ликование. — Она просила о пощаде? Плакала, тряслась, упала на колени? Она торговалась? Зная эту маленькую соблазнительницу, она наверняка предложила тебе то, что у неё между ног, в обмен на жизнь. О, ты должен сказать мне!

Она коснулась кончиками пальцев его напряжённых костяшек, держащих меч. Он увидел принца, цепляющегося за юбки, и его глаза всё ещё глядели на него вверх; глаза, которых он по-прежнему избегал.

Серсея взяла его ладонь одной рукой и скрестила пальцы, в другой держа склянку. Джейме не знал, что сказать, чтобы угодить ей. Он не знал, нужно ли ему говорить, что она просила, что она умоляла, чтобы он убил только её, а затем — чтобы убил её первой. Он не мог забыть тишину той ночи, когда не было слышно ни шороха, как был тих её младенец, а принц оставался устрашающе спокойным. Серсею всё это не волновало.

— Тебе не нравится быть простым. Я знаю, как ты любишь произвести эффект, мой дорогой братец. Ты наверняка дразнил её и заставил умолять и плакать. Ты убил её младенца…

— Она ничего не сделала, — мягко прервал её Джейме. Она приподняла брови и убрала свою руку из его ладони.

— Ничего?

— Ничего.

Это огорчило её. Она фыркнула, отвернулась и подошла к своему письменному столу. Нет, не своему; короля, напомнил себе Джейме. Это были покои короля, с красными покрывалами и чёрными гобеленами, этим богато украшенным столом и инициалами их с Лианной имён в камине — букв Р и Л, переплетённых друг с другом.

Серсея вынула чистый лист бумаги и окунула перо в чернильницу, несколько раз звякнув им о края.

— Я еду домой, — сказал Джейме словно сквозь стеклянную завесу.

— Домой? — рассеянно переспросила сестра.

— В Утёс Кастерли. — Серсея больше ничего не сказала, слишком занятая письмом. Джейме продолжал: — Повидаю нашего брата.

Это привлекло её внимание. Она сморщила нос и усмехнулась, но бумаги её глаза не оставили.

— Зачем тебе это? — с презрением спросила она.

— Потому что я хочу, — прямо ответил он. Серсея не реагировала, она только писала и писала, и боги знали, кому. Но ему хотелось, чтобы она говорила, хотелось, чтобы показала какие-то чувства, кроме возбуждения от хорошо выполненной им работы. Джейме хотелось, чтобы она касалась его, целовала, обнимала и разговаривала, а не игнорировала.