– Когда жулики терпят неудачу, – пробормотал он, – честные люди берут дело в собственные руки – должны, во всяком случае.

С обратной стороны высокой стены, отгораживавшей и укрывавшей сад Перротс, с простиравшихся за ней пашен, прилегающих к особняку, донеслись два выстрела подряд, а затем еще с полдюжины. Стая ворон поднялась в воздух, издавая пронзительные протестующие крики, и облетела вокруг высоких деревьев в саду; к их гвалту добавились пронзительные крики мелких птиц. Затем из-за угла дома выбежал Адриан Маколей, с белым лицом, взъерошенными волосами и одним не завязанным шнурком. Он не увидел Флеминга и бросился через лужайку к отцу, восклицая:

– Они снова делают это! Палачи! Сволочи! От-от-отъявленные сволочи, – и он бросился на землю и заплакал. Его отец поднял его с земли и утешал его, будто тот был четырехлетним ребенком, который упал и ушибся, сконфуженно сказав Флемингу через плечо:

– Неподалеку охотятся на куропаток. Это абсолютно выводит его из себя.

– Разве вы не вышли бы из себя, – всхлипывая, воскликнул Адриан, – если бы увидели, как птицы падают вниз окровавленным комком перьев?

С другой стороны стены послышался еще один выстрел, и Адриан закричал от гнева и бессильной ярости. Затем он вырвался из хватки отца и убежал в дом.

– Бедный парень, – сказал Флеминг. – Бедняга.

– Да, полагаю, это одна из точек зрения, – ответил Людовик Маколей с оттенком презрения в голосе. – Но я предпочитаю считать беднягами убийц куропаток.

– Это правда, – ответил Флеминг. – Да, вы совершенно правы. Есть что-то поистине впечатляющее в столь сильном негодовании. Человек, который может так глубоко чувствовать, должно быть несет в себе что-то значительное.

Людовик Маколей странно посмотрел на детектива.

– Вы странная разновидность полицейского, – сказал он. – Еще никто… разве что за исключением одного человека… никогда не говорил о нем ничего подобного. Большинство людей просто думают, что он сошел с ума. Но в нем есть проблеск гения. Однажды он напишет действительно хорошие вещи. Удачно, что он быстро успокаивается после каждого приступа ярости. К завтрашнему утру он совсем забудет об этом.

– Однако охотничий сезон, должно быть, довольно тяжелое время для вас, – сказал Флеминг.

– Этот был худшим, что у нас когда-либо был. Я больше никогда не позволю Адриану остаться здесь снова в этот период. Все дело в их субботней охоте на куропаток. Они идут через пахотные поля по жнивью каждую субботу, и, конечно, это тут же – по другую сторону этой стены. В следующем году я сниму дом у моря, где нет никакой стрельбы.

– Они проходят здесь каждую субботу, – задумчиво повторил Флеминг. – Они были здесь и в прошлую субботу, к примеру?

– Да. Каждую субботу на протяжение всего сезона. Прошлая суббота была особенно болезненным днем – раненая птица упала по эту сторону стены. Я бы предпочел не говорить об этом.

– Довольно, довольно, – поспешно сказал Флеминг. Он мог понять, что, хотя Людовик Маколей мог гордиться чувствительностью сына, были моменты, когда он находил это скорее поводом для огорчения, нежели для гордости. Поэтому он молча поклонился, медленно прошел по лужайке и вышел за ворота в Садок. Там он сел на поваленный пень, достал трубку, зажег ее и мысленно промотал все дело от начала до конца. На это ему потребовалось более двух часов, и, прежде чем он закончил, опустились длинные сентябрьские тени, дюйм за дюймом захватившие мшистый дерн, и солнце начало теряться в ореоле светящихся золотых облаков. Его трубка уже давным-давно погасла, но он был слишком погружен в размышления, чтобы заметить это. Возвращающиеся в гнезда грачи кружили, кричали, опустились на верхушки деревьев, снова тревожно взлетели и снова опустились, но он не замечал всего этого. Громкое жужжание возвращающегося домой, к своей семье жука, подобное звукам миниатюрного мощного самолета, также осталось им не услышанным. Первая смутная дымка вечернего тумана тихо поползла среди серебряных берез, прежде чем детектив поднялся, потянулся и убрал свою остывшую трубку в карман. Он закоченел и порядком устал. В течение двух с половиной часов он размышлял со всей сосредоточенностью, на которую был способен, и это утомило его. Но его это не беспокоило. Его старания стоили потраченного времени и сил – теперь он знал, кто был убийцей.

Инспектор Флеминг быстро направился к себе, в «Тише воды». Когда он обогнул высокую кирпичную стену Перротс, чтобы выйти на дорогу, ведущую обратно в деревню, то увидел идущих рука об руку среди уже затененных деревьев мужчину и женщину. Приблизившись к ним, он тактично повернул вправо и был удивлен, когда мужчина окликнул его по имени. Он остановился, посмотрел на них сквозь поднимающийся туман и увидел, что это был Людовик Маколей, которого он оставил на лужайке почти три часа назад в расстроенных чувствах, и миссис Коллис. Воинственный поэт расплылся в улыбке.

– Поздравьте меня, инспектор! – воскликнул он. – Знаете, что сделали эти мошенники, мои сыновья? Они пригласили миссис Коллис к чаю и сказали ей, что меня не будет дома. И не сказали мне о том, что она придет. И в результате… что ж, вы сами видите, что получилось в результате. Поздравьте меня, мой друг.

– Поздравляю вас от всего сердца, – серьезно ответил Флеминг. – Надеюсь, что вы будете очень счастливы. Если с вами произойдут какие-то неприятности, по крайней мере, вы будете поддерживать друг друга.

– Что вы имеете в виду? – спросила Ирен Коллис, слегка сморщив безмятежный, белый лоб. На ней не было шляпы, и последние лучи заходящего солнца озаряли ее золотистые волосы. – Что вы имеете в виду? – повторила она, так как Флеминг, казалось, колебался с ответом.

– Я имею в виду только то, что я говорю, – медленно ответил он. – Я знаю, кто убил Сеймура Перитона.

– Вы знаете? – воскликнул Маколей. – Но я ведь считал, что мы все это знаем – это сделал тот человек, Лоуренс.

– Нет, – сказал Флеминг, довольно мрачно глядя на два сияющих лица перед ним. – Нет, это был не Лоуренс.

– Тогда кто это был? – нетерпеливо спросила Ирен Коллис.

– Это станет всеобщим достоянием завтра, – ответил Флеминг. – Еще раз повторю, надеюсь, что вы будете счастливы вместе.

Он поклонился и направился дальше через лес. Дойдя до дороги, он обернулся и осмотрелся. Влюбленные снова держались за руки, и в этот момент в спокойном сумеречном воздухе разлился тихий серебристый смех. Они уже забыли о внешнем мире и его бедах.

В «Тише воды» Флеминг вызвал сержанта Мэйтленда и приказал ему мобилизовать всех полицейских работающих под прикрытием. Когда они собрались в гостиной, которая служила инспектору в качестве штаб-квартиры и офиса, он дал им общее представление о плане операции, а затем предоставил Мэйтленду дать отдельные инструкции каждому из них.

– Положение таково, – объяснил он в общих чертах. – Есть по крайней мере четыре человека, которые причастны либо к самому убийству, либо к отдельному преступлению, преступному сговору. Когда я говорю, что они причастны, я имею в виду, что все четверо имели возможность совершить убийство, по меньшей мере, трое имели мотив для совершения убийства и, по крайней мере, трое – мотив для участия в сговоре. Я предлагаю распространить по деревне определенную информацию – между прочим, это правдивая информация – и в результате, как я очень надеюсь, виновные могут совершить опрометчивый поступок. Поэтому я хочу, чтобы за этими четырьмя наблюдали днем и ночью. Я договорюсь с персоналом почтового отделения в Пондовере, чтобы устроить одного из вас на телефонную станцию Килби и на время принять почтальона из Килби в Пондовер так, что один из вас сможет выполнять его обязанности здесь. В каждом пабе должен быть дежурный, который сможет услышать что-нибудь за исключением обычных разговоров. Сержант Мэйтленд организует дневные и ночные смены дежурных. Четверо подозреваемых – Теодор Мандулян, Дидо Мандулян, Адриан и Роберт Маколеи.