Спиртодон поглядел на хмельного парнягу. Разозлиться хотел, разгон учинить. Но вдруг повеселел и сплюнул под ноги. Ружьишко за плечо закинул и сказал:

– Здесь царские владения. Пальнешь, потом на плаху поведут, – старшой потянулся. – Хорошее утречко, так его! В нашем Дурохамском Дуролевстве я никогда не видел такого утра!

Да ты вообще дурохамец ли?

Наполовину. Мамка святогрустная была.

Оно и видно.

Почему?

Не пьёшь, не куришь. Зубров пожалел. Уж одного-то можно было грохнуть.

Спиртодон засмеялся.

Нравилась ему эта земля; родная как-никак, хоть наполовину, а родная. И появилась даже тайная мыслишка: богатства побольше сколотить да пойти с челобитною просьбой к царю – пускай принимает к себе. Надоело, дескать, жить с дурохамцами. Небось, не откажет, царь добрый здесь.

Поднимаясь над горами, солнце растягивало красную улыбку вдалеке. Умытыми щеками сияли золотые купола Царь-Города. Солнечными зайцами поигрывали высокие окна боярских теремов, купеческих хоромин… Круглые далёкие озера за холмами, налитые светом, желтели, как шляпы огромных подсолнухов. Светло-берёзовые русла ручьёв и рек, отражая зарю, приобретали цвет красноталов, подрагивающих на ветру…

Завиднелись купола и домики соседнего царства-государства, расположенного за хребтом, – захребетники там проживают. Паруса кораблей забелели в безбрежных просторах… Это заморыши – гости заморские – опять зачем-то гребут, спешат в гостеприимную страну Святая Грусть.

Царские Палаты имеют столько закутков, подвальчиков, подвалов, заброшенных комнат, где хранится всякая всячина, – можно легко заблудиться, а при желании очень легко где-нибудь притулиться.

Бедняжка Доедала нашёл себе пристанище в тёплом сухом углу Дворца. Здесь пахло пылью, парчою – тюки разноцветной парчи были навалены под потолок. В другом углу под самым потолком – слабый солнечный свет кое-как протиснулся в игрушечное оконце – чуть больше ладони.

Сегодня в гостях у Бедняжки – фартовый парень Серьгагуля Чернолис. Гостя надо угощать. А как же? Да ещё такого дорогого гостя.

Доедала вытащил баранью ногу, завёрнутую в парчу. Два арбуза выкатил. Зелёный штоф с вином.

Друг познается в еде, как говорил мой покойный тятя. Ну, угощайся.

Да я на минуту к тебе.

Всё равно присаживайся. Шапку можешь снять, здесь жарко.

Нет, я хорошую мыслишку застудить боюсь.

Серьгагуля выпил царского вина. Захорошело под сердцем. И закусить захотелось. Он поправил шапку – сдвинул на затылок. Закатал рукава. Раннее детство его прошло, говорят, среди туземцев на островах Океании. Это было похоже на правду. Пищу Серьгагуля руками хватал из тарелки. Хватал – торопился, как будто из горла могут вырвать кусок. Жир капал на одежду, за рукава затекал желтоватыми ручейками.

Бедняжка Доедала сам был страшен во время еды, но этот парень – ещё страшнее. Вот уж действительно: «друг познается в еде».

– Всё, хватит, некогда. Ещё винца глотну и побежал.

Серьгагуля уже вознамерился рукавом утереться, но Бедняжка протянул ему платок. Богатый платок был – красная парча с махровой кисеёй. А Серьгагуля взял его, будто портянку. Торопливо, как попало вытер лоснящуюся рожу. Наморщил нос и неожиданно сморкнулся.

Куда! Зачем в платок-то?!

А куда? – не понял Чернолис. – На пол, што ль?

Доедала обиделся:

Ну не в такой же платок!

Ничего, разживешься другими платками, – сурово отчеканил гость, сдвигая на лоб шапку из чёрной лисы. – Будь здоров, Бедняжка. Я побёг.

Давай, попутного тебе… Когда обратно ждать?

Загадывать не буду. Скоро, думаю. Печать-то настоящая? Впросак не попадем?

Впросак – это не знаю. А то, што печать настоящая, – клянусь животом.

Серьгагуля похабно улыбнулся жирными губами, плохо вытертыми.

– Эге-е… Животик ты себе наел! Говорят, царица думает рожать? А я дак думаю, што ты скорей родишь.

Бедняжка Доедала стал багроветь.

Тебе одной печати мало? – тихо спросил, поднимая упитанный сочный кулак. – Могу ещё одну печать… Тоже настоящая!

Ты смотри, обидчивый какой?!

А ты думал, я стану молчать? Врежу в ухо так, што и серьгу свою днем с огнём не найдешь!

Серьгагуля не скрывал удивления:

Молодец, Бедняжка. Отъелся, осмелел.

Ладно, чертов зубоскал. Иди, иди скорее, покуда Охра не пожаловал сюда.

А што ему здесь надо?

Почуял, видно, што-то, кривоглазый.

Надо прижать его где-нибудь в темном местечке и это… Надо вылечить его от косоглазия.

Говорил Серьгагуля по-доброму, даже сочувственно.

Бедняжка Доедала растерялся.

Как вылечить?

Просто! – в руке у Серьгагули вдруг возникло синеватое лезвие. – Р-раз! И в глаз!

А-а, так-то? Можно. А то уж я подумал, што ты всурьёз…

Да можно и всурьёз. Я видел одного заморыша со стеклянным глазом. Красиво, бляха-муха, от живого хрен отличишь. Толку, правда, мало от такой стекляшки. Зато красиво.

Серьгагуля спрятал нож. Бумагу с царскою печатью за пазухой проверил, покидая пыльный душный закуток.

Старинный Кремль посажен мастерами на воздушные подушки: под землею тайные ходы пробиты на случай осады, пожара и во избежание другого лиха.

Сумрачно. Сухо. Покойно. Плесень кое-где цветёт, паутина выткалась широкими холстами, украшенными крылом стрекозы, изумрудиной усохшей крупной мухи, непонятно, как сюда забравшейся.

Горизонтальный ствол – неширокий, но длинный проход – раскидал направо и налево большие «ветки», ведущие в тупики, ловушки для непрошеных гостей. Каменистые чёрные «дупла» в этом стволе заняты мышиными гнездами – земными тварями. А кое-где приютилась летучая мышь – жуткий вампир-кровосос. Давненько люди здесь не проходили. Старая мышь запищала, предупреждая свой многочисленный выводок. Мышата сыпанули в темноту – затаились в норах.

Подземный ствол забронзовел, будто покрылся вдалеке сосновой корою, – свет затрепетал. Дымком запахло.

Серьгагуля Чернолис факел запалил. Торопливо шагал и всё время оглядывался. Пыль под ногами пыхала, раскручивая кольца… Фиолетово-красные капли с факела тянулись кровавою соплей – слетали, по-мышиному попискивая впотьмах…

Кое-где он пригибался, опасаясь как бы ни стукнуться. Серьга сверкала в ухе – блики брызгали на щеку. Шапка из чёрной лисы, надвинутая на брови, вдруг обретала размеры какой-то необъятной шапки Маномаха.

Иногда ходок неожиданно остановился, брезгливо смотрел под сапоги. Ему казалось – мышь раздавил.

Родившийся на островах Океании и какое-то время проживавший среди туземцев, Серьгагуля Чернолис привык терпеть невзгоды, ночевал, где придётся, и жрал, что подвернётся. Только мышей он не переваривал – в буквальном смысле слова и в переносном. У него привычка спать с полуоткрытым ртом. И вот однажды в детстве мышь залезла в рот…

– Тьфу, в рот бы ей! Хорошего кота сюда бы! – пробормотал он, снимая паутину со щеки. – А лучше бы голодную лису. Помышковала бы, курва, порадовалась.

Серьгагуля Чернолис торопился к Фартовой Бухте.

Биография была у него очень пёстрая. Родившись в Туманном Заморье, он сиротой остался к трём годам. В шесть лет – уже геройский парень! – на корабле с командою заморышей попал он в Дурохамское Дуролевство, в безумно веселящийся город Дурохамск. Дураки и хамы очаровали его, научили на голове ходить, жить без креста, без совести. В Дурохамске судьба свела его с могучим парнем Коронатом Самозванцевым, который почему-то считал себя некоронованным царём Святогрустного Царства. Коронат говорил, что корону у него украли. «Кто? Царь Грустный Первый и он же последний!» – говорил Коронат, похохатывая и показывая свою жуткую пасть; у него там было не 33, а целых 66 зубов, которые сверкали таким сатанинским оскалом, как будто 666…