Значит, плохо следишь за хозяйством! – ухмыляясь, начальник охраны поправил пистоль за поясом.
Как – «плохо»? Вчера ещё бочка была. Что же мне? Спать в обнимку с нею, сторожить?
Выходит, надо было так и делать.
Ты царскую печатку вон как сторожил! И то украли!
От злости и удивления «тигровый глаз» чуть не выпрыгнул из-под брови. Лицо побледнело. Усы затряслись.
– А ты откуда знаешь?
Да про твою печать уже весь город…
Тихо, дурак! Даже царю пока что неизвестно!
Не дурачь, не дурнее тебя.
– Прости, Фалалейчик, прости, – Охран Охранович помог ему отряхнуться, поглаживая по спине и переходя на мягкий тон заискивания. – Мы найдём печатку. Обязательно. Ты не проболтайся только… Ладно? Я человек суровый, но справедливый… Я тебя Христом Богом прошу… Мы найдём!
– Дело ваше. Мне бы дёготь найти. Какая сатана его слизнула?! – Фалалей фуражку приподнял в недоумении. Лысина заполыхала странным серебристым лысиянием, точно месяц во мраке прорезался над головою кучера. Паутина сверху завиднелась кружевами. Воробьиные гнезда. Пушинка белела в запылённом паутинном кружеве.
«Тигровый глаз» прижмурился.
– Фу ты, чёрт, напугал. Я давно уж не видел твоего лысияния. – Охранник попятился, перекрестился, а потом как будто озарило этим сказочным огнём: самое главное вспомнил. – С дёгтем опосля разберемся. Царь тебя хочет с пакетом отправить. Скорее, он ждёт!
С пакетом? Куда?
Под конские уда! Не задавай дурацкие вопросы. Будет царь мне докладывать, что да куда.
А сразу почему не сказал?
– Забыл. С этим чёртовым дёгтем…
Фалалей поспешно скинул грязную одежду, пропахшую человеческим и лошадиным потом. Кряхтя, залез в парчовые штаны. Лапти древесной коры поменял на башмаки из доброго турецкого сафьяна.
Розовая новая рубаха, расшитая серебрецом и золотыми нитками по вороту, по краям рукавов, преобразила кучера. Лошади смотрели и сердито фыркали, не узнавая, принюхиваясь к «новенькому». Охран Охранович тоже как будто рассердился, покачивая головой: был приятно удивлен.
– Гренадёр! Гусар!.. Гусак!.. Ха-ха…
Пропустив мимо уха «тупую остроту», покидая конюшенный двор, Фалалей сполоснул лицо и руки в прохладной лошадиной бадье, где голубело опрокинутое небо с одиноким облачком. «Кучерявую» голову причесал по привычке. Спохватился, плюнул:
– Паразиты! Снова гребешок подсунули в карман!
«Тигровый глаз» лучился ехидненьким весельем.
– Твоя работа? – буркнул Фалалей.
Ага, ночь не спал, обдумывал, как тебе ловчее гребешок подсунуть.
На, забери, тебе нужнее. Усы причесывать.
Да мы уж как-нибудь, благодарствуем.
– Ну, как хочешь. Гривы конские буду расчёсывать.
Фалалей поправил кепку.
Вышли за ворота. Охран Охранович приотстал – на несколько секунд залюбовался Кучерявым Кучером. Глядел с нескрываемой завистью на щеголеватого беззаботного парня. (А что ему: знай себе, дёргай вожжи). Потом сказал, вздыхая и прищуривая «тигровый глаз»:
Кудрявый, тебя хоть жени!
Ну да, – задумчиво ответил Фалалей, глядя в сторону царских палат.
Хоть жени, – язвительно продолжил охранник, – вон на той кобыле!
Что ты сказал?
– Царь, говорю, дожидается. Шевелись! – Усы охранника тряслись от смеха, «тигровый глаз» купался в весёленькой слезе.
Фалалей серьёзен был. Шагая, под ноги смотрел. Турецкий сафьян, мягко и нежно обнимая ноги, скрадывал шаги на мраморных ступеньках дворца.
5
Не изменяя распорядку своего рабочего дня, царь сидел в роскошном рабочем кабинете. Бумаги подписывал. Время от времени рука его тянулась к дорогой шкатулке – малахит с травяными и листвяжными разводьями. Крышка открывалась. Царь вынимал печать с гербом и двуглавым орлом – осторожно припечатывал к бумаге.
Начальник дворцовой охраны первым вошёл в кабинет. Царский кучер за ним…
Постояли у порога, стараясь не дышать – не мешать государеву делу. Но когда увидели печать в руке царя… Фалалей-то ещё ничего – только плечами пожал в недоумении. А «тигровый глаз» едва не лопнул: так набычился, так увеличился.
– Печать?! На месте?! – едва не закричал Охран Охранович.
Светло-соломенные брови государя сердито сбежались над переносицей. Неохотно отрывая глаза от бумаги, он задумчиво спросил:
– А где же быть ей? Коль не на месте? – внимательные умные глаза государя вдруг наполнились лукавыми искорками, и, подражая голосу Терентия, своего слуги, он проворчал: – Работаешь, работаешь не подкладая рук…
Глава одиннадцатая. Высокая работа седого звездочёта
1
Певучее сердечко петуха томилось тревожным предчувствием. Горло странно зуделось последнее время, точно топор почуяло. И ни пить, и ни есть не хотелось ему. И за подружками-несушками не хотелось бегать. И солнце на восходе – на пороге побудки – уже не радовало так, как прежде.
И оказалось – это не напрасно.
Сегодня ночью кто-то заглянул в царский курятник.
Будимир насторожился, кококнул, слетая с насеста.
– Тихо, тихо, дружок, успокойся, – промолвил чей-то голос, фальшиво-ласковый.
В темноте шуршал мешок.
Петуха накрыли. Он отчаянно сопротивлялся, когтями раздирая мешковину, царапая чьи-то вонючие лапы. Но что он мог поделать в тесноте мешка? Его сдавили – начали душить. Ещё минута, если не меньше – и всё, и хана бы ему… Но что-то помешало вертопрахам…
Бросай! Идут! – раздался шепот.
Кто? Где?
Охрана! Близко!
Подожди, сверну башку ему…
Бросай, покуда не свернули нам самим!
Ночные вертопрахи бесшумно скрылись. И тут же в Курятник заглянул один из гренадёров из команды охраны.
– Да нет, – сказал он кому-то. – Тут всё тихо.
– Значит, показалось. Ну, пошли, вздремнём.
Полузадохнувшийся петух какое-то время лежал, раскинув крылья, на мраморном полу Курятника – рядом валялся брошенный скомканный мешок. Полуоткрытым глазом Будимир видел синеющее оконце. Понимал, что надо встать – скоро заря. Но слабость, противная дрожь одолели его.
«Опоздаю, – толскливо думал он. – Вот будет позору!»
Солнце брызнуло кровью по небу…
Будимир поднялся. Привёл себя в порядок и поспешил на работу – минута в минуту. Горло у него после ночного происшествия немного побаливало. И всё же он пропел зарю. Провел вполне достойно. Хотя, если честно сказать, пропел без того горячего азарта, каким отличался всегда. Но Звездочёт Звездомирович не заметил этого, увлечёнными своими делами. И потому петух получил в награду очередное жемчужное зёрнышко, всегда вызывавшее радость в душе. Всегда, но только не сегодня.
– Что-то случилось? – спросил Звездочёт Звездомирович, глядя в потускневшие глаза певца.
Будимир хотел рассказать Соколинскому о ночном происшествии, но не смог, не захотел; почему-то стыдно ему сделалось. Ночные страхи показались пустяковыми, точно приснились.
– Гарем большой, работы много, вот и не выспался, – сказал он, покидая Утреннюю Башню.
А Звездочёт Звездомирович продолжил свою работу. Нужно было сосчитать небесные сокровища страны Святая Грусть. Здесь не то, что каждая звезда – каждая пылинка звездная должна быть на учёте. Вот почему святогрустные вечера и святогрустные ночи так сильно вдохновляют поэтов, музыкантов и художников. Светло здесь, как нигде! Звездные россыпи – вот они, в целости и сохранности!
2
Основание Утренней Башни – крепкий фундамент и нижний этаж – из камня. А верхний ярус мастера слепили в виде стеклянной светелки, обладающей свойством увеличительного стекла: созвездья, кажется, плавают прямо перед глазами, светлыми щупальцами щупают ресницы – руку можно протянуть, потрогать, коль не боишься звездного ожога. Светелка впечатляет особенно безлунными ночами, когда кругом повызвездит на сотни, сотни вёрст…
Соколинский поднялся на верхний ярус. Разулся в прихожей на коврике из голландской золочёной кожи.
