Долго бился Мак-Интайр над партией, затем сложил наконец фигуры в шкатулку, подпер голову руками и погрузился в мысли. Вдруг он сунул правую руку под матрац, медленно вытащил револьвер и извлек из него барабан Три патрона поблескивали в нем.
Неужели он хочет застрелиться? Встревоженный, я повернулся на другой бок, каждую секунду ожидая выстрела Татуировка на предплечье, даты рядом с изображением рыбы-молота и этот ужас после проигранной партии. Сколько ни раздумывал, я не мог отыскать в этом никакой взаимосвязи. Какая же здесь кроется тайна Словно читая мои мысли, Мак-Интайр вдруг заговорил, и слова его четко звучали в тишине:
— Ты думаешь обо мне и не можешь заснуть. Но ты абсолютно ничего не знаешь о дубляже и о том, каково бывает, если его получают дважды.
Я не понял ни слова, но почувствовал, что Мак-Интайр готов раскрыть свою тайну Я отдернул занавеску, уперся локтем в край койки и вопросительно посмотрел на него:
— Дубляж? Что это такое, Мак’ Я никогда не слышал этого слова, но полагаю, что оно французское.
— Ты сказал сегодня, что жалеешь меня. А раз так, я объясню тебе, почему я расспрашиваю о рыбе-молоте. Ты услышишь, почему я так бесцеремонно обошелся с донкименом и зачем согнул кочергу в кочегарке. Но только не здесь. Пойдем на бак. Сейчас ночь, и я не хочу, чтобы это услышал кто-нибудь еще.
Стараясь никого не разбудить, я вылез из койки и направился за ирландцем, захватив с собой табак и папиросную бумагу. Я полагал, что для рассказа Мак-Интайру потребуется некоторое время, а кроме нескольких «бычков», курева у него не было.
— Почему ты хочешь рассказать об этом именно мне’ — поинтересовался я.
— Потому что, как я заметив, ты непохож на них и способен мне поверить, — ответил он.
На баке мы уселись на кнехты, и я свернул две сигареты. Молча сделав несколько затяжек, Мак-Интайр начал:
— Перед тобой сидит преступник, дважды убийца. Если хочешь, у меня на совести даже больше людей, ведь я служил в Иностранном легионе. Но за два убийства я получил дубляж.
Все случилось только лишь из-за моей проклятой богом силы. Я родился неподалеку от Дублина Еще молодым парнем я уже мог пригнуть быка к земле, ухватив его за рога. Но на суше для меня не было работы. Тогда я пошел в море, плавал на маленьком ирландском суденышке. Как-то раз в Корке, в портовом кабачке, я влип в драку с английскими солдатами и вынужден был обороняться. «Томми», которого я сбил с ног, так больше и не поднялся Мои дьявольские руки с одного удара отправили его на тот свет. Меня засадили в каторжную тюрьму. Если ты попадешь когда-нибудь в окрестности Талламора, то увидишь большое красное здание. Я просидел там четыре года за убийство Срок кончился, и я поклялся никогда больше, ни в каких стычках не пускать в дело свою правую руку. Вот она, посмотри повнимательней.
Мак-Интайр поднес сжатый кулак к моему лицу, и я отметил, что он был не очень-то большим и к тому же вовсе не походил на кулак убийцы.
— Кому-то мешало, чтобы я оставался жить в Ирландии, поэтому меня попросту вышвырнули из страны. Я нанялся кочегаром на «голландца», и в конце концов этот ржавый горшок пришел в Алжир. Вот там-то я и загремел ненароком в «Легион этранже». Пьян был смертельно, — первый раз в жизни не смог пустить в ход кулаки, когда нужно. Меня уволокли в пустыню и дрессировали там — учили всевозможным гнусностям. Мы должны были убивать людей, а нам за это обещали хорошо платить
Однажды нас перевозили на грузовике: мы зачем-то понадобились в Марокко. Когда машина въехала на пограничный мост, я спрыгнул в воду. Вместе со мной удрали еще три легионера. Вслед нам стреляли. В живых остался один я. В погоню тут же послали лодку. Можешь мне поверить, я плаваю как дельфин, до спасительного берега оставался всего какой-то метр, и тут меня ударили веслом по голове.
Мак нащупал рукой большой шрам, который я уже раньше заметил под его короткими пепельными волосами. Мак-Интайр глубоко затянулся, выпустил дым и продолжил рассказ:
— В сознание я пришел лишь в Боне4. Меня заковали в цепи, целыми днями не давали воды, хотели уморить жаждой, свиньи Но я выдержал — отделался лишь последним предупреждением перед отправкой на каторжные работы Затем меня послали в дальний форт. Это был отрезанный от всего мира четырехугольный «загон» из камня и прессованной глины — в самом сердце раскаленной пустыни Перестрелки с туарегами не заставили себя ждать. Чтобы выжить, мы должны были убивать. В этом гиблом местечке смерть подстерегала нас на каждом шагу — если не от палящего солнца или ночного холода, так от руки бедуина. О побеге нечего было и думать Что можно сделать, если вокруг тебя на сотни километров пустыня?
Вот как раз в Сиди-эль-Бараб — это проклятое название мне никогда не забыть — я вторично пустил в ход свои ручищи. Я был ранен, арабская пуля пронзила плечо. Но свинья Вавэ, лейтенант Вавэ, приказал мне явиться вместе со всеми на поверку и стоять на этой адской жаре целый час с винтовкой у ноги. Кровь текла у меня по спине. Я стоял в луже крови. Это было невообразимое мучение, но Вавэ не позволил меня перевязать. Он был слабак и ненавидел мою силу и непокорность. Он ненавидел меня за то, что я все еще не подох.
В конце концов я не выдержал и упал. Казалось, форт завертелся и рухнул на меня. Последнее, что я увидел, прежде чем потерять сознание, было огромное огненное колесо, бешено вращавшееся перед глазами…
Мак помолчал немного и продолжал:
— Пинок ноги привел меня в чувство. Я все еще лежал на песке во внутреннем дворе В самой середине этого раскаленного, как сковорода, прямоугольника лежал я, а рядом стояли легионеры. Тут я увидел ноги Вавэ. Они надвигались на меня, становились все больше и больше У моей головы эти гигантские ноги остановились. Я услышал ненавистный голос лейтенанта Вавэ — язвительный и подлый голос. Мои руки потянулись вперед. У меня было такое чувство, будто я давно умер, а вся моя жизнь перелилась в руки. Чужие, опасные существа — они без моего приказа сами подобрались к ногам Вавэ, крепко ухватили их и сжали так, что лейтенант грохнулся на землю Не знаю, кричал ли он, — я ощущал только его ноги. А мои руки тянулись дальше, давили, плющили и раздирали тело Вавэ Ничто уже не могло помочь ему. В тени стены форта стояли легионеры и, не пробуя вмешаться, наблюдали, как я расправляюсь со скотиной лейтенантом. Он давно уже не дышал. Но я не останавливался, не мог остановиться: сокрушающее огненное колесо все еще вращалось во мне.
До утра я провалялся рядом с трупом Вавэ Никто не подходил ко мне Всех охватил ужас. От раны у меня началась лихорадка Я никогда не забуду эту ужасную ночь, поверь мне. За забором выли шакачы, они чуяли мертвечину. На следующее утро, когда поднялось неумолимое солнце, Вавэ начал гнить. А я все еще жил — ночной холод принес мне облегчение. Я медленно пополз в тень здания. Больше часа потребовалось мне, чтобы преодолеть пятнадцатиметровый раскаленный плац, и никто не предложил помощи. Все боялись моих рук. Лишь очередная смена занялась мной Они перевязали кое-как плечо и заковали меня в цепи.
— Мак, я никак не пойму, при чем же здесь твоя рыба?
— Yes, — сказал Мак-Интайр, — я рассказываю про свинью Вавэ, потому что с его убийства все и началось. Конечно, для них это было преднамеренное убийство Ведь жертвой-то стал французский офицер! Убей я десять или двести кабилов или берберов, они бы навесили мне орден А теперь меня заковали в кандалы и отправили по караванной трапе в Константину, где заседал военный трибунал. В результате — двенадцать лет каторги во Французской Гвиане. Климат в Гвиане дьявольский. Весь день мы должны были вкалывать в удушливой тропической жаре. Вечером нас отводили в тюрьму Арестанты дохли как мухи. С болот ползла гнилая лихорадка О бегстве нечего было и думать — чистое самоубийство!
Потом нас послали строить железнодорожную ветку близ Сен-Лорана. Я таскал и укладывал шпалы и тяжелые рельсы, толкал груженые вагонетки, и сила моя росла с каждым днем. Никто не осмеливался схватиться со мной. Однажды вечером Луи, наш ублюдочный надсмотрщик, огрел меня плетью из кожи бегемота. Ему показалось, что я слишком медленно поднимаюсь на платформу. Попробуй защитись, когда на руках и ногах у тебя кандалы! Ведь после работы нас тут же заковывали снова Все-таки я попытался сопротивляться и схватил его за руку. Ты же знаешь мой захват. Луи упал. Он корчился у моих ног, как червяк. Я отпустил его, однако правой рукой ему уже не владеть никогда
