Исмаил удивился:

— Что с тобой стряслось?

— Да палец!

— Как же тебя угораздило?

— Вчера вечером возвращался из бани, захлопнул входную дверь и второпях прищемил себе палец.

Исмаил рассмеялся и, не расспрашивая больше ни о чем, протянул мне удостоверение на свой мотоцикл и ключ зажигания, а потом вернулся в класс. Палец ныл все сильней, и я торопился, как обычно торопятся домой рабочие после смены. И вот я уже мчусь очертя голову, напрочь забыв наставления Исмаила не превышать скорость и уступать дорогу тем, кто выезжает справа.

Короче, я без приключений добрался до больницы. Дежурный санитар, выглянув в окошко в стеклянной двери, как билетер в кинотеатре, сказал:

— Здесь тебе не помогут. Ты должен обратиться в больницу в своем квартале.

— Но мне уже здесь лечили ногу после автомобильной аварии.

— Это было давно, а сейчас каждый должен лечиться только по месту жительства.

— Первый раз слышу!

— Ну так теперь будешь знать, — отрезал он и углубился в какие-то свои бумажки.

Какой смысл в этом нововведении? И о чем только начальство думает в своих кабинетах? Но самое удивительное, что это распоряжение вышло именно тогда, когда мне срочно потребовалась медицинская помощь. Но уж если не везет, так не везет во всем: на улице с меня взяли двадцать франков за стоянку мотоцикла. Я уже начинал нервничать — случилось именно то, чего я заранее опасался: меня превратят в мяч, который один санитар будет отфутболивать другому.

Палец саднило, и это мне в награду за то, что я всегда следил, чтобы входная дверь дома была тщательно закрыта. Как будто у нас нет консьержа! Мало того что он сам никогда не закрывает дверь, так еще не следит за моим велосипедом, того и гляди уведут. Интересно, знают ли уже соседи, что я чуть не отхватил себе палец? Может, консьерж им уже рассказал? Да нет, у него только один интерес в жизни — дамские юбки. Может, соседи заметили пятна крови на ступеньках, и если сегодня увидят меня с забинтованной рукой, то догадаются, что это моя кровь? Представляю, как у них уже разыгралась фантазия: кровавое преступление, или изнасилование, или грабеж. Они уже небось перебирают в уме, кто в нашем доме способен на такое. Скорей всего, решат они, это Бушта, который что ни день привозит к себе на квартиру молоденьких лицеисток…

Исмаил спросил:

— Ну что, помогли тебе?

— Как бы не так! Отказались.

— Что же ты теперь будешь делать?

— Велели обратиться в больницу по месту жительства.

Я вытащил из кармана удостоверение на мотоцикл и вернул его Исмаилу. К нам подошел школьный сторож и, почтительно поздоровавшись, поинтересовался, что случилось с моей рукой. Я рассказал. Он успокоил меня: не так, мол, это серьезно, и посоветовал зайти в женскую больницу, что в двух шагах от школы: там работает санитаром один их бывший ученик.

И вот я сижу среди женщин, единственный мужчина в очереди. Женщины сочувственно косятся на мой посиневший палец, я держу руку высоко поднятой, чтобы никто не задел ее ненароком. У женщин несчастные лица, болезнь наложила на каждую из них свой отпечаток. Ждать мне пришлось сравнительно недолго. Как только увидел, что мимо проходит юноша-санитар, я кинулся к нему и шепнул на ухо свое имя, а также, кто меня послал. Он с удивлением взглянул на меня, хотя я всем видом старался показать, что я для него свой человек. Он написал несколько слов на клочке бумаги и велел отнести эту записку в больницу «Аль-Мазбаля», сказав, что там работает некто по имени Бу Шайб, вот он-то и окажет мне помощь: обработает рану йодом, забинтует и, если понадобится, назначит на перевязку. Но предупредил:

— Только скажи ему, что это я тебя прислал.

Вы уж поверьте, медлить я не стал и вскоре очутился у входа в новую больницу. Я защелкнул велосипедный замок и деловито направился к двери. В эту минуту я самому себе казался полицейским при исполнении секретного задания. Слева стояла очередь мужчин, справа — женщин. Лица у всех болезненные, бледные, дети орут, кто-то стонет от боли, а рядом в холле, прямо на глазах у этих несчастных сидят санитары и санитарки и чешут языки. Я как стоял в дверях, так и замер. Вид у меня, вероятно, был довольно странный, и больные, все до единого, тупо уставились на меня. Я попытался продвинуться вперед, но тут невесть откуда появился полицейский и подошел ко мне.

— Что тебе здесь надо? — спросил он.

— Мне нужен санитар Бу Шайб.

— Зачем он тебе понадобился?

— У нас с ним свои дела.

— Какие это у тебя с ним дела?

— Вы же видите, у меня палец болит, и к тому же у меня есть письмо для него, личное, из женской больницы.

— Посторонним вход воспрещен.

— Почему?

— Потому что у тебя нет санитарной книжки с подписью главврача. А палец тебе перевяжут, только если у тебя будет при себе санитарная книжка. Главврач тебя знает?

— Если б мы с ним знали друг друга, я бы не просил санитара Бу Шайба.

— Будь у тебя при себе санитарная книжка…

— Но дело-то у меня пустяковое!

— Это тебе так кажется, что пустяковое. На самом деле все гораздо серьезней.

Он повернулся ко мне спиной и скрылся за одной из дверей. Таковы они, эти полицаи, сами вынуждают ненавидеть себя. Но что тут поделаешь…

Когда я в третий раз возвращался на велосипеде к школе, то думал, что мне не под силу будет одолеть рогатки всевозможных запретов и ограничений. Дело-то и впрямь пустяковое. Мне и раньше доводилось слышать истории подобного рода, но пока не испытаешь на собственной шкуре, не сможешь по достоинству оценить долготерпение всех страждущих у дверей кабинетов в различных учреждениях, у дверей больниц. И еще я слышал, что тебе не откажут в приеме, если сумеешь подмазать кого надо.

Исмаил, даже не взглянув на мою руку, спросил:

— Ну что, сделали перевязку?

— Нет. Требуют санитарную книжку с подписью главврача больницы.

Исмаил и сторож расхохотались в один голос, они не хуже моего понимали смысл происходящего. Наконец сторож произнес:

— Тебе еще раз придется пойти в женскую больницу. Скажи тому молодому санитару, нашему бывшему ученику, что ты от Буджемы.

Мало надеясь на успех, я поковылял в женскую больницу, благо она находилась совсем близко от школы. Вошел туда и рассказал юноше-санитару, как меня выпроводили из больницы «Аль-Мазбаля». Он тоже расхохотался и долго не мог успокоиться. Потом занялся моей многострадальной рукой. Сперва мне стало еще больней, чем было, но вскоре, благодаря его умению, боль утихла. И ничего хитрого не потребовалось: немного стрептоцида, йод, бинт и назначение на перевязку. Уходя я подумал: «Стоило ль столько мотаться! Санитар из женской больницы управился за несколько минут — дело-то пустяковое!»

Кровь хлынула на тротуар. Голова отделена от туловища, словно ее отсекло острой саблей. Мне было тяжело оставить свой труп лежащим на асфальте, — его могли раздавить грузовик или телега. Я попытался приказать своим рукам поднять с дороги обезглавленное тело, но руки не повиновались мне. Кровь так и хлестала из перерезанных вен и артерий, и алые лужицы крови слились в одну большую лужу.

А прохожие шли каждый своим путем, почти не замечая моей пролитой крови, они тщательно обходили кровавую лужу и удалялись, даже не обернувшись. Я услышал, как какой-то старик, ненароком вступивший в лужу и запачкавший сандалии, пробормотал: «Нет силы и могущества, кроме как у Аллаха».

Я не заметил своего убийцу, и все же меня переполняла радость от того, что моя голова, хоть и отлученная от тела, все еще могла жить самостоятельной жизнью и даже шевелить языком. Глаза мои быстро вращались в орбитах. Как найти выход из этого положения? Что предпринять, покуда не собралась толпа зевак, не приставила голову к телу и не свалила его в глухую яму?

Я закрыл глаза и постарался сосредоточить внимание. Когда-то я прочитал о том, как это нужно делать, в книге под названием «Практика йоги». Я прошептал: «Господи, даруй мне два крыла, дабы я мог унестись отсюда далеко-далеко и прожить еще хотя бы один день».