Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Он расстегнул молнию. Подняв глаза, она встретила его взгляд. Она еще не научилась видеть в мужчинах очевидное. Зудин уронил голову на подушку и умоляюще сдвинул брови. Она легла рядом, потрогала его через брюки, погладила его живот, грудь, и все смотрела ему в глаза, как в синюю даль. Ее теплые руки были полны нежности, Зудину было очень приятно. Они поцеловались, он закрыл глаза.

— Ты очень устал, бедненький, — прошептала Ольга. — Я хочу, чтобы ты отдохнул и набрался сил. Тебе надо хорошенько выспаться. Отдыхай, а я пока что-нибудь приготовлю.

Это была не та забота, которую он ждал. Зудин хотел, чтобы Ольга превратилась в бесстыжую суку, а не мамочку. Разозлившись, он опрокинул ее на спину и, не снимая с нее трусов, а только оттянув, трахнул ее как куклу, кончил на платье и отвалился, сделав вид, будто уснул. Ольга снова не успела ничего понять, а только смотрела, не мигая в его сосредоточенные глаза, пока он удовлетворял себя с ней.

Проснувшись утром, он увидел ее детское личико. Ольга сопела как ребенок, положив руки под голову. Она спала в платье, в котором пришла, голые коленки были плотно сжаты. Она укрыла Зудина, а сама постеснялась залезть к нему под одеяло и озябла.

Неудовлетворенность вернулась, как голодная собака, которой нужна кость. Зудин начал лапать ее сонное тело. Она сжалась и хрипло выдохнула, едва открыв глаза:

— Что ты делаешь?..

Он запустил руки ей в трусы, и все повторилось по вчерашнему сценарию. Зудин видел, что она любит, но не принимал любви, когда она — терпение и жертва. Он понимал, что для настоящей страсти Ольгу надо воспитать, а для этого нужно время и желание с его стороны.

Когда они сели в машину, Зудин взглянул на ее потерянное лицо, в котором неизвестно чего было больше, радости или сожаления.

— Оль, почему ты такая невеселая? — он улыбнулся, как будто все было хорошо.

— Ты выглядишь таким же вымотанным, как вчера, как будто не спал, — в глазах Ольги было истинное участие. — Все из-за работы, из-за твоей проклятой работы…

Зудин подумал, что, может, не стоит с ней расставаться. Второго такого ангела ему не встретить. Он же может на ней жениться и жить прежней жизнью, а ее потихоньку посвящать в секреты разврата. Он смотрел на ее лицо, на линию груди, на голые коленки, и думал, как здорово иметь от нее детей; нисколько не хуже чем от Ромашки. Так и жить: учить ее похоти, ходить по бабам, и растить детей. А когда Ольга превратится в такую, как Ромашка, другие бабы станут не нужны.

Как отвратительно, как глупо иметь подобные иллюзии, тем более для такого умного человека, — подумал Зудин.

Глава ХХI

Когда они прощались, Зудин пообещал, что завтра повезет ее знакомить со своей матерью. Но вечером позвонил и сказал, что мать приболела, и знакомство откладывается. Ольга расстроилась, он понял это по голосу. На самом деле Лариса Федоровна не заболела, и поехал он к ней не один. Из Костромы приехала ее сестра Надежда Федоровна с дочерью Натальей. Он встретил их на Ярославском вокзале и повез на дачу.

Надежда Федоровна и мать были сестры-близнецы, при этом совершенно разные. Лариса Федоровна никогда не была замужем, но никогда не была одинока, а Надежда Федоровна всю жизнь прожила с одним мужем, который пять лет назад умер от рака, и она вдовела тихо как семидесятилетняя старуха.

Лариса Федоровна всегда хорошо выглядела, умела держать себя и не любила когда не умели держать себя другие. Она считала сестру недалекой простушкой, даже удивлялась, что они, родные сестры, такие разные, и подсмеивалась над ней, при этом во всем проявляла о ней покровительственную заботу. У обеих было по единственному ребенку. Лариса Федоровна была рада, что ее племянница красивее и умнее своей матери. Наталье исполнилось двадцать девять, она была не замужем.

Наталья запрыгнула на переднее сиденье и развалилась, выставив худые колени. Надежда Федоровна пыталась забраться в Рейндж Ровер, делая это так, словно лезла в нору.

— Мама! — воскликнула Наталья с раздражением.

— Сейчас, сейчас… — бормотала Надежда Федоровна.

Зудин помогал ей. Наконец, она уселась и шумно заерзала.

— Эти новые машины такие неудобные.

— Тебе только на «Запорожце» ездить, — сказала Наталья.

Всю дорогу Зудин и Наталья оживленно болтали. Надежда Федоровна пыталась участвовать в разговоре, но вскоре замолчала. Зудин бесцеремонно разглядывал двоюродную сестру. Он смотрел на ее подвижные чувственные губы, и думал: у нее, должно быть, вместительная глотка; вот бы увидеть, как она берет в рот. Сто процентов, что она орет, когда кончает.

Наталья была похожа на мать, но, благодаря уму и умению держаться больше походила на тетку. Она была высокой и худой. Ее худоба была неестественна, выстрадана, что выдавало ее изможденное лицо. Зудин не любил тощих. Худоба делала ее изящной, грациозной, но лишала женственности и сексуальности. Она была бы куда более привлекательной, если б нарастила на свои острые углы хороший слой мяса.

Этот изъян сглаживала большая грудь, на фоне ее худобы казавшаяся просто огромной. Красивое лицо портил четко очерченный контур черепа, особенно когда она улыбалась, а она делала это во весь рот, по-американски. Сияние зубов казалось еще ослепительнее от ярко рыжего, почти красного цвета волос. Наталья как будто боролась со своей славянской природой, давшей ей основу подлинно женственной красоты, стремилась оставить себе лишь кости и жилы. Она была загорелой, словно только что приехала с Красного моря, но вблизи было заметно, что загар имеет неестественный оттенок.

— Ходишь в солярий?

— Не вылезаю из него, — сказала она, растягивая слова.

Подкачанные губы портили ее лицо сильнее худобы, придавали ему приторное порнографическое выражение. Наталья плавилась в его бесцеремонных взглядах как мороженое в микроволновке. На ней была черная блузка, черные облегающие брюки и черные туфли на каблуке. Вблизи было заметно, что вещи поношены, носы у туфлей сбиты. Зудин купил ей эти вещи, когда они приезжали в прошлом году.

Наталья получила хорошее образование, безупречно знала английский, проработала несколько лет в школе и ушла перебиваться частными уроками, надеясь устроить личную жизнь за счет привлекательной внешности. Она не рассказывала об этом, все было видно и так, как было видно, что расчет этот вряд ли сбудется. Расчет на чувственную любовь только манит сладкими конфетами, в итоге же как правило дает горькие.

— Я покурю? — она достала тонкую сигарету.

— Нет, — сказал он с улыбкой.

Наталья посмотрела на него, поняла, что он не шутит, и убрала сигарету.

Лариса Федоровна встретила их возле дома. Она была накрашена, в прическе, в сережках и в новой зеленой кофте. Она смотрела, как сестра выкарабкивается из машины, даже не помышляя помочь ей. Она обняла племянницу, подскочившую к ней на длинных ногах, и заключила в объятия сестру, когда та, наконец, вылезла. Зудин занялся багажом.

Надежда Федоровна была грузней сестры и выглядела старше на пять, если не на все десять лет. Они расцеловались. Жидкие локоны Надежды Федоровны, выкрашенные в ужасный сизый цвет, почтительно склонились перед сверкающими буклями Ларисы Федоровны.

— Здравствуй сестричка, здравствуй родная, — бормотала Надежда Федоровна.

Лариса Федоровна приветствовала ее родственными объятиями. Зудин понес сумки на второй этаж. Следом пошла Наталья. Войдя в комнату и поставив сумки, он повернулся и всю ее оглядел.

— Прекрасно выглядишь! — сказал он, хотя думал несколько по-другому.

Она засияла, подалась вперед, словно хотела положить ему на ладони свою тяжелую грудь. Ее таз был широк, как у всех женщин в их роду, но из-за худобы, когда она сводила колени, ее бедра складывались в треугольник. В этот треугольник мог свободно пройти его кулак. Уютная славянская женственность была выскоблена из этого остова. В этом было какое-то извращение, именно оно и возбуждало Зудина.

45
{"b":"592717","o":1}