Тем временем Владимир Пуришкевич, самый решительный участник операции, заканчивает еще кое-какие приготовления. Уже на следующий день после убийства он намеревается поехать на своем санитарном поезде на румынский фронт, где с самого начала войны в его обязанности входит забота о медицинском обеспечении раненых. В личном вагоне, где, как и во всех вагонах русских поездов, есть печь, он готовит все необходимое, чтобы после убийства Распутина сжечь его пальто и обувь. Покончив с этим, он отпускает своих водителей, поскольку в этот вечер его машину должен вести доктор Лазоверт. На всякий случай, он берет с собой револьвер марки «Соваж» и кастет. Затем отправляется на вечернее заседание в Думу, куда за ним без пятнадцати двенадцать должен заехать его автомобиль, с Лазовертом за рулем, и отвезти во дворец Юсупова.

Но к его удивлению, в залах заседания темно. Портье объясняет Пуришкевичу, что не пришло достаточное количество депутатов, и из-за отсутствия кворума заседание не состоялось. Что делать? Пуришкевич должен как-то провести время до тех пор, пока за ним не заедут. В конце концов, он просит открыть один кабинет, где он — в основном, чтобы немного отвлечься и успокоиться, — пишет письма и разговаривает с друзьями по телефону.

От нетерпения он выходит на улицу уже в полдвенадцатого. Зимняя ночь относительно приятна, мороз не ниже двух-трех градусов, снег падает крупными мокрыми хлопьями. Вокруг ни души. Пробило без четверти двенадцать. В полночь он должен находиться у Юсупова, который ждет его машину. Без десяти двенадцать, наконец-то, появился автомобиль, шум двигателя которого кажется ему хорошо знакомым. Сильно нервничая, Пуришкевич спрашивает Лазоверта, где тот так долго пропадал. Тот пробормотал что-то о замене колеса, и они двинулись в направлении канала Мойки.

Прибытие во дворец тоже оказалось не таким, как было задумано: вопреки договоренности оказался закрыт боковой вход, через который Пуришкевич должен был въехать, чтобы не показываться на глаза часовым. Но из-за нехватки времени ему ничего другого не остается, как остановиться перед главным порталом, где с ним вежливо поздоровались солдаты. Оттуда он поспешил в жилую часть дворца Юсупова. Лазоверт остался ждать у боковых ворот.

«Где вы так долго пропадаете?» — встречает Пуришкевича возмущенный хор голосов. Вероятно, нервы заговорщиков тоже на пределе. Выслушав объяснения Пуришкевича, Юсупов проводит Лазоверта через черный вход. Врач тут же переодевается в шофера.

Юсупов ведет Пуришкевича, Дмитрия Павловича, Лазоверта и Сухотина в подвальное помещение. Перед друзьями, которые накануне видели его в первозданном состоянии, предстает ошеломляющая картина — небольшой салон, излучающий уют. Дорогие лампы с пестрыми стеклянными абажурами освещают некогда мрачное помещение, оба маленьких окна занавешены тяжелыми бархатными темно-красными портьерами. Искры от камина разлетаются по каменным плитам пола, который на безопасном расстоянии от огня покрыт ковром. В самоваре кипит вода.

Продолжая молчать, друзья садятся за накрытый на шесть персон чайный стол — шестой прибор предназначен для Распутина. Они умышленно начали чаепитие заранее, чтобы создать у Распутина впечатление, будто гости княгини сначала были здесь, а потом поднялись наверх.

В напряженном молчании друзья Юсупова наблюдают, как князь достает из шкафа маленькую коробочку, в которой находится яд. Он берет со стола тарелку с тремя миндальными и тремя шоколадными пирожными.

Настал черед доктора Лазоверта. Он надевает перчатки и растирает несколько палочек цианистого калия в порошок. Затем раскрывает три шоколадных пирожных и насыпает в них ядовитый порошок. Когда очередь доходит до бокалов темного стекла, которые нужно подготовить для мадеры, Лазоверт распоряжается, чтобы предусмотренный для этого раствор яда был накапан лишь незадолго до прихода Распутина (сам доктор в это время будет за рулем машины), чтобы яд не потерял своих свойств из-за контакта с воздухом. По данным Лазоверта, уже небольшая часть дозы достаточна для оказания смертельного действия. Это нужно сделать через двадцать минут после отъезда Лазоверта и Юсупова к дому Распутина. Дав все указания, Лазоверт кидает перчатки в огонь, чтобы уничтожить их.

После чаепития оставляют кусочки пирожных, рассыпанные крошки, смятые салфетки. Затем заговорщики покидают помещение. Этажом выше мужчины устанавливают граммофон перед дверью, ведущей на лестницу. Юсупов надевает скромное меховое пальто и натягивает на глаза меховую шапку. Лазоверт, в шоферском костюме, открывает ему заднюю дверцу, и они едут окольными путями, чтобы запутать направление следов на снегу, на Гороховую улицу, № 64.

У Распутина был обычный день. У него хорошее настроение — никаких темных предчувствий, меланхоличных речей и всего того, что позже захотят приписать ему знакомые, которые в этот день его видели или слышали по телефону. Даже старшая дочь, которую, очевидно вместо отца, мучили разные предчувствия, о чем она расскажет позже, в этот день видела Распутина в прекрасном настроении.

Он принял нескольких посетителей, поболтал по телефону, попросил принести ему после обеда ящик мадеры и опрокинул несколько бокалов, а затем мертвецки пьяным уснул на диване. Под вечер пришла Анна Вырубова, подруга царицы и самая большая почитательница Распутина. Она передала ему икону, которую царица привезла с собой из Новгорода и подписала с обратной стороны.

В девять часов вечера она тоже ушла.

В десять зашел епископ Исидор. Он предупредил Распутина, чтобы тот никуда не выходил в ближайшее время.

Не успел он попрощаться, как к Распутину зашел министр внутренних дел Протопопов. В конце концов, он обязан ему своим назначением и с тех пор поддерживает контакты с влиятельным другом, в особенности, когда к нему стали относиться (как в парламенте, так и в Совете министров) с глубочайшим пренебрежением и критикой из-за недееспособности. Он также предупреждает Распутина, чтобы тот сегодня вечером лучше никуда не выходил. Однако Распутин сообщает ему, как и всем остальным, вопреки договоренности с Юсуповым, о своем приглашении ночью посетить княжеский дворец.

— По городу ходят слухи о заговоре вас убить, — прошептал министр, нагнувшись к Распутину, с осведомленно-озабоченным выражением лица.

— Со мной ничего не случится, — возразил Распутин, у которого, вероятно, с годами исчезли способности к ясновидению. — Кто поднимет на меня руку, — пригрозил он, — сам умрет!

Было далеко за десять, когда он простился с обеими дочерьми в их покоях, обычным движением перекрестив их.

В то время как Юсупов отправился к дому Распутина, тот уже начат готовиться к выходу. Он вымылся, тщательнее обычного причесал и напомадил волосы и бороду. На свежее белье надел шелковую рубашку, вышитую синими васильками, и широкие бархатные темно-синие шаровары. Длинную рубашку подпоясал малиновым шнуром с двумя большими кистями.

Теперь не хватает только сапог. Распутин ищет их и здесь и там, но не может найти. В свои сорок семь лет он стал забывчив.

— Катя! — громко зовет он служанку, — Катя! Лаковые сапоги!

Наконец, заспанная служанка их приносит. Распутин надевает, кряхтя, чересчур длинные сапоги. Полностью собравшись, приготовив даже шубу, он ложится на кровать и ждет.

Раздавшийся с улицы шум мотора означает для него, что по заснеженной дороге подъехала машина. Через некоторое время раздается звонок в дверь. Испуганная дочь Мария, озабоченная поздним выходом отца в этот вечер, наблюдает в дверную щель, как молодой князь Юсупов, даже не снимая меховой шапки, оживленно обменивается несколькими словами с ее отцом. Вдруг Распутин вспоминает, что хотел взять с собой деньги. На глазах у удивленного гостя он открывает небольшой сундук, наполненный пачками, завернутыми в газетную бумагу.

— Это все деньги? — спрашивает Юсупов, не веря своим глазам.

— Да. Я их получил сегодня от благодарных людей. Это пожертвования на церковь…

— Сколько же здесь денег?