***

Когда его привезли в большой тёмный дом, потерянного и испуганного, он забился в свою комнату и отказывался выходить, есть и пить, всё в нём кричало, что с ним поступили несправедливо, что выбор не мог пасть на него, что судьба слишком зла к нему. Что отец не мог его отдать. Что бы Манвэ ни говорил про волю Эру и жестокий случай, как бы нежен ни был и в каких бы соболезнованиях ни рассыпался, его глаза всегда смотрели мимо. Как бы Эонвэ ни взывал к нему, его слова будто исчезали в пустоте, не долетая до ушей Манвэ. И даже с Майроном проститься не позволили, Эонвэ только по счастливой случайности успел отправить другу последнее сообщение.

Его жизнь была разрушена, его блестящая карьера – окончена, едва начавшись, и Эонвэ плакал два дня, сжавшись в комок на узкой кровати в самом дальнем углу своих апартаментов… своей тюрьмы. Ему было так горько, так больно, что он даже не чувствовал страха.

Оссэ приходил к нему, но Эонвэ бросал в него вещи и обзывал посланником Врага. Наверное, он больше обрадовался бы казни на главной площади Валинора, на глазах у ревущей толпы. Не так унизительно, как быть брошенным в лапы самого отвратительного чудовища Арды, обитающего в пустых руинах брошенного мира, за границами их благополучного государства, вне культурного прогресса, технологий и высокой магии.

На третий день он услышал, как скрипит дверь; он помнил, как запирал замок и баррикадировался изнутри диваном, чтобы Оссэ больше не мог зайти. Он натянул на себя одеяло и почувствовал, что его знобит. Шаги посетителя были ему незнакомы, и что-то в их звуке вызывало у него инфернальный ужас. Он вспомнил, что Моргот – хромой калека, и зажмурился, не желая видеть чудовище, облик которого невозможно описать словами.

– Оссэ сказал, ты отказываешься есть.

Голос был низкий, хрипловатый и спокойный. Эонвэ осторожно приоткрыл один глаз.

Тот, кто стоял перед ним, опираясь на щёгольскую трость, определённо был Валой; на его длинном кожаном плаще ещё блестели капли дождя, светлые волосы промокли, и он смотрел на Эонвэ. Смотрел и видел его насквозь, со всем его страхом, болью и отчаянием, с разочарованием и тоской. В отличие от отца и матери, которые высоко ценили его успехи, но словно бы не замечали его самого.

Моргот сдвинулся с места, и Эонвэ понял, что так пугало его в звуке шагов – вместо ботинка из-под левой штанины виднелась палка, сбитая с одной стороны. Как загипнотизированный, он провожал эту палку глазами, пока Враг не подошёл вплотную.

Рука в кожаной перчатке легла на его лоб, и он не смог заставить себя двинуться.

– Кого ты потерял в Валиноре?

– Моего друга. Его зовут Майрон Аулендил, я знаю его с детства. Я не успел с ним попрощаться.

– Он умный?

– Очень умный и очень способный.

– Это хорошо. Значит, он тебя не забудет. – Моргот тяжело сел на край кровати, продолжая касаться его лба и глядя ему в глаза. – Извини меня, Эонвэ. Я был в отъезде и не мог поздороваться с тобой сразу. Приветствую тебя в своих владениях. Здесь твой дом, распоряжайся всем, что тебе потребуется. Я знаю, ты медик, твоя помощь будет неоценима. Но сейчас тебе нужно поесть, чтобы восстановить силы, и принять противоядие.

– Меня отравили? – прошептал Эонвэ. Почему-то в присутствии Моргота эмоции почти покинули его.

– Твой отец не хочет, чтобы у меня были слуги. – Вала вынул из кармана пузырёк с таблетками и дал ему две. – Прими прямо сейчас.

Не в правилах Эонвэ было употреблять незнакомые медикаменты, но он почему-то послушался. Слабость обволокла его, тело расслабилось, и он подумал, что не прочь умереть, если Моргот дал ему яд. Так будет проще. Из головы не шло ритуальное питьё, кубок с которым его заставили опустошить перед отправкой сюда.

– Пройдёт пара минут, и тебе станет легче.

Эонвэ опустил ресницы; Моргот снова положил руку ему на лоб, и тревога ушла. Оцепеневший и неподвижный, майа видел пронзительные чёрные глаза, седые пряди, прилипшие к мокрой чёрной коже, и всё казалось ему мороком.

Вошёл Оссэ с подносом, уставленным какими-то тарелочками.

– Подержи, мой мальчик.

В том, как Оссэ забирает у Моргота трость и снимает с него перчатки и плащ, было столько нежности, что Эонвэ глазам не поверил. Он не мог себе представить, чтобы в Валиноре между Валой и майа существовала такая привязанность. Валар не почитали их за равных… даже своих детей. Каждый майа был инструментом, и в его интересах было развить свои способности как можно лучше, чтобы приносить пользу обществу. Бесполезные майар ничего не значили для своих создателей.

Моргот устроил его на кровати полулёжа, смешал содержимое двух мисочек, зачерпнул ложкой и поднёс к его губам.

– Ешь.

Эонвэ не хотел есть, но выучка была слишком сильна в нём – он не мог отказать высшему созданию.

– Нет, – всё-таки сказал он и открыл рот.

– Здесь не Валинор, наказывать не буду, – усмехнулся Враг, глядя, как он вяло двигает челюстями.

– Давай я, – предложил Оссэ. Он уже утащил куда-то вещи хозяина и вернулся с одной тростью. – Тебе надо отдохнуть.

– Проследи, чтобы он всё съел. – Моргот погладил Эонвэ по макушке и встал, опираясь на трость.

– Что у тебя с ногой? – спросил Эонвэ.

– Её нет, – зло ответил Враг.

– Я сделаю новую.

– Правда? – Оссэ так обрадовался, будто ноги не было у него. Моргот зло пихнул его в бок и поковылял к выходу.

– А ты можешь? – Тёмный майа тут же уселся на кровать и заботливо понюхал мисочку, из которой предполагалось кормить новичка. – Сумеешь сообразить новую ногу?

– Попробую. – Эонвэ никогда не видел существ, страдающих от физических недостатков, и профессиональный интерес на некоторое время возобладал над скорбью по разрушенной жизни. – По крайней мере, нормальный протез. В универе мы делали нечто подобное на занятиях. Я не успел поехать на практику к людям, в боевых условиях посмотреть, надо было сначала отработать двести лет.

– Это долго, – протянул Оссэ и принялся усердно запихивать в него кашу. – Я вот вообще не учился, болтался с детства на верфях. Манвэ меня сбыл от себя подальше.

– Манвэ?

– Я бастард. Ты обо мне не слышал?

– Сплетни как-то прошли мимо меня… – Эонвэ потёр переносицу, улыбнулся и протянул ему руку. – Всегда мечтал о старшем брате. Надеюсь, мы подружимся.

Оссэ ошеломлённо уставился на него, и каша с ложки шлёпнулась обратно в тарелку.

– Так ты тоже бастард?

– Нет. Я сын Манвэ и Элентари.

– И они согласились пожертвовать тобой? Вероятно, публика была в экстазе.

– Как ты сюда попал?

– О, это чудесная история, – Оссэ засмеялся, улыбка очень его красила, и Эонвэ незаметно расслабился, между делом продолжая вяло жевать, – Манвэ хотел меня утилизировать за кощунственные высказывания в его адрес. Но случились первые мирные переговоры, я так понимаю, Мела прессовали, он психовал, анонсировали штук сто встреч с ним по всему Валинору, и меня приставили к нему в качестве водителя. Типа, если он меня грохнет, будет не жалко, а других изменников тогда не водилось, последнего утилизировали лет десять назад. Ну, в общем, когда они договорились, Мел попросил отдать меня ему, а я уже был не против, подумал, он нормальный чувак. Манвэ из этого раздул целую церемонию, придумал этот генератор чисел, все хотели поучаствовать, вытягивали номера для своих сыновей, типа, такая честь называться героем, спасшим Арду от войны. Портрет мой на площади повесили, все дела, развлекались как могли. А потом я просто сел в машину и приехал сюда, к Мелу. Здорово, что теперь ещё есть ты, замутим что-нибудь вместе.

– Я сейчас очень странно себя чувствую, – признался Эонвэ. – Меня вроде как тоже выбрал генератор чисел… отец всегда говорил, что любит меня, и ни за что бы меня не отдал, но воля Эру значит больше…

– Он наверняка знал заранее. Извини, что расстроил тебя…

– Ничего, – мужественно сказал Эонвэ; слёзы градом покатились по щекам, и он неловко промакнул их одеялом. – Я… я слишком хотел ему верить. У меня там друг остался… я думал, если бы его выбрали, я бы ни за что его не отдал… я бы его выкрал, спрятал где-нибудь, я бы в лепёшку разбился, но спас бы его. А теперь получается, что меня отдали как вещь… и никто не хотел меня спасать. Я был бесполезен…