Как бы Оссэ ни ревновал Мелькора ко всему живому, злиться на Эонвэ никогда не получалось.

Пока они спускались к стоянке, он снова припомнил то утро, когда вернулся из поездки, соскучившийся и окрылённый предстоящей встречей, и обнаружил в постели Мелькора помятого Эонвэ. Ярость затопила его с головой, и он готов был размозжить сопернику голову… но Эонвэ виновато посмотрел на него и растерянно улыбнулся; в его глазах была всегдашняя теплота, и Оссэ почувствовал, как занесённый кулак разжимается сам собой. Что касается Мелькора, то он даже не проснулся… как и всегда.

– Давай кабриолет! – Эонвэ лихо запрыгнул в низкую легковушку с откинутой крышей, и Оссэ уселся рядом с ним, на водительское сиденье. Ключи, как обычно, торчали в замке зажигания. Оссэ повернул их, чувствуя предвкушение гонки, которое никогда не надоест… и какая разница, что их соперником будет только ветер.

– Привет, ребята! – помахал Эонвэ, и компашка назгулов единодушно поприветствовала его со своих чёрных спортивных байков.

– Удачной гонки! – крикнул вслед кто-то из них.

Ночь вступала в свои права. На юге грохотали краны – Мелькор не терял надежды отстроить разрушенный Мордор. Пока дело шло сложно, но балроги старались. Те же балроги работали в кузнях, оттачивая своё мастерство.

– Мне порой кажется, что мы никогда ничего не восстановим, – печально проговорил Эонвэ, когда они промчались мимо цеха, из трубы которого сочился жалкий дымок. – Один майа в сто лет… ты руководишь восстановлением города, я обустроил одну маленькую лабораторию и больницу. Теперь есть Майрон, и у нас, возможно, появятся какие-то технологии… но до следующего майа ещё сто лет. Нам нужны руки… руки и головы, которые смогут эти руки направлять. А у Валинора сотни тысяч майар.

– Зато у Мелькора есть оружие, способное уничтожить Арду. И если он смог создать его один, то втроём… уже вчетвером мы сможем ещё больше.

– Ох, Оссэ… я так за него волнуюсь. – Эонвэ поднял руку над лобовым стеклом, словно хотел схватить ветер. – Смешно, да? Я любимый сын Манвэ, но после того, как увидел Мела, я не хочу больше жить в Валиноре.

– А я не хочу и подавно, – оскалился Оссэ. Раздражённый мыслью об отце, он вдавил педаль газа в пол. Мотор взвыл, и ветер подхватил восторженный вопль Эонвэ.

Что ещё Оссэ любил в своём друге после лёгкого нрава – так это его страсть к скорости.

***

– Детка… я так… так…

Эонвэ притянул его обратно и застонал, подставляя шею горячим губам. Оссэ трахал его на капоте кабриолета, входя так глубоко, как только мог… как нравилось им обоим. Они остановились прямо под камерой наружного наблюдения, и прекрасно знали, что Мелькор увидит эту запись… или прямой эфир, если дела приведут его в одну из комнат, где установлены мониторы.

– Детка… ты такой тесный, Эру, я с ума схожу, я…

– Заткнись, – прохрипел Эонвэ и поцеловал его. Трахался Оссэ превосходно, но нёс такую нелепую херню, что никогда не следовало оставлять его рот свободным… либо целовать, либо сразу бить в зубы, и если он будет говорить дольше минуты, то перевес будет в пользу второго варианта.

Оссэ уже привык к тому, что Эонвэ хорошо воспитан (проще говоря, считает его признания в любви дебильной пошлятиной), и не обижался. Поцелуи стоили того… и секс тоже. Секс всегда был отличный, Оссэ с ума сходил, после ночных катаний адреналин у них обоих зашкаливал, и трахаться можно было бесконечно. Мелькор внезапных наплывов страсти не любил, мог и из спальни вышвырнуть. Ему нравилось полное послушание в постели.

– О-о-о… – простонал Эонвэ, закидывая голову. Горячие поцелуи посыпались на его горло, и он обкончал себе живот и, кажется, даже грудь. Оссэ крупно вздрогнул всем телом, и от жаркой пульсации внутри Эонвэ застонал снова. Горячее семя наполняло его – он обожал это ощущение. – Скачай мне эту запись.

– Обязательно… и себе скачаю. – Оссэ поцеловал его ещё раз, в щёку, и встал. – Пожалуй, пора спать.

– Да. – Эонвэ поднялся, уцепившись за его руку, кое-как натянул и застегнул джинсы, через голову стащил с себя испачканную футболку и перекинул её через плечо. – Доброй ночи, Оссэ. Спасибо за поездку.

– Доброй ночи. – Оссэ нежно поправил пушистую прядку, выбившуюся из его хвоста. Он любил трогать волосы Эонвэ, потрясающе мягкие и потому всегда немного растрёпанные, пушистые, цвета бледного золота, доходящие до середины спины. Его жёсткий тёмно-золотой хайр спускался до жо… ниже талии, и был слишком гладким и тяжёлым, чтобы так прелестно пушиться. – Утром выпьем кофе?

– Конечно. – Эонвэ широко зевнул и расслабленно потопал к входу в дом.

Оссэ присел на капот, закурил. Луна висела на ясном небе, белая и сдобная на вид. Надо идти спать…

Он посмотрел на освещённые окна апартаментов Мелькора и решительно смял сигарету о капот.

Пусть думает, что хочет… я слишком хочу его увидеть.

***

– Заходи. – Мелькор посторонился.

– Снова ты без трости… Мел, я же просил, я переживаю за тебя, – прошептал Оссэ, склоняясь к его лицу. – Что будет, если ты ещё…

– Я могу сломать тебе шею голыми руками, – спокойно ответил Вала, но тут же смягчился. – Ты волнуешься за меня. Спасибо, Оссэ. Меня задевает то, что я выгляжу как калека, и я не люблю, когда ты мне об этом напоминаешь.

– Ты не калека, – горячо проговорил Оссэ, страсть охватила его, тяжелая и чёрная, как взгляд его возлюбленного. – Ты самый сильный из своей семьи… я знаю это так же верно, как то, что в моём сердце нет места никому другому…

– Я бы предпочёл, чтобы ты пустил кого-нибудь и в своё сердце, – поддразнил Мелькор. Оссэ зарычал от вожделения, подхватывая босса под ягодицы. Такие поджарые, такие твёрдые… Он с ума от этого сходил, наверное, предпочитай Мелькор хоть немного более обтягивающую одежду, Оссэ бы не мог думать вообще ни о чём, кроме его зада.

– Я бы носил тебя на руках, если бы ты захотел… – горячечно прошептал он, поднимая Валу так, чтобы смотреть на него снизу вверх. – Я люблю тебя…

Мелькор улыбнулся; он был лёгким и тонким, легче мальчишки Майрона, и мальчишечьими были большие чёрные глаза, и длинные ресницы, и нежный абрис губ, скрывавших тонкие, смертельно опасные клыки…

– Ты пришёл клясться мне в любви?

– Я могу делать это бесконечно!

Вала наклонился, небрежно опираясь на его широкие плечи, и впился губами в его губы. Оссэ застонал. Первый поцелуй всегда выходил сухим, лишённым всякой нежности, скупым и злым… слишком много эмоций сразу. Майа принялся ласкать губы повелителя языком, стараясь смягчить боль, сделать касание более мягким, влажным и доверительным… и Мелькор поддался ему, расслабился, склонил голову к плечу, и когда Оссэ поцеловал его в шею, пульс под его губами бился так часто, что последние крохи самообладания покинули его.

– Почему ты не хочешь слышать о моей любви? – с упрёком шептал майа, опуская повелителя на большую постель. Мелькор своевольно вывернулся из его рук и начал расстёгивать рубашку. Его движения в такие моменты всегда становились рваными, и грудь вздымалась до предела, будто он задыхается. – Почему касаешься меня, но не хочешь слышать о…

– Просто не хочу, – оборвал Вала, притягивая его ближе и прямо глядя в глаза. – Заткнись.

– Мне обидно, – пожаловался Оссэ, покрывая поцелуями его плечи – через рубашку, как и всегда. – Обидно, Мел! Я люблю тебя две сотни лет…

– Я не просил об этом.

Оссэ отстранился. Слёзы стояли у него в глазах, одна блестящая капелька сорвалась с ресниц и упала Мелькору на грудь.

– Я хотел бы, чтобы ты любил меня… я мечтаю об этом. Но я всего лишь твоя игрушка, и ты меня сломал.

– Я говорил тебе, что так будет. Ты не хотел меня слушать. Я предлагал тебе службу и приятные вечера вместе. Я не предлагал любви. Во мне нет её, как нет милосердия и сострадания.

– Есть… есть, я знаю. Я вижу, как ты страдаешь…

Мелькор закатил глаза и скрипнул зубами.