«Когда тебе уже не тридцать…» Когда тебе уже не тридцать, Когда полжизни на излом И песня раненою птицей О землю бьет больным крылом, Когда, за звук цепляясь, слово Безумно жаждет тишины, В тебе я ощущаю снова Бойца невидимой страны, Где смысл и грубая условность Свой вечный диалог ведут И где привычная греховность Штурмует совести редут, Где правы все, но лишь отчасти, И крутишь за витком виток… И лишь одна тоска по счастью — В сухом остатке, как итог. Итог чему? – и сам не знаешь, Но понимаешь – надо жить, Держась за то, что потеряешь, Творить, бороться и… служить. И верить, сомневаясь, верить, Что в каждом миге есть резон, Что у Любви бывают двери Во тьму сердечных нежных зон. И что придут благие вести, И что святым не страшен Суд, И что соломинкою песни Твои кого-нибудь спасут. Сергей Щенников Ангел песен О, сколько раз небесный ангел песен Слетал в мой дом! Усаживаясь в пыль старинных кресел, Он пел о невозвратном, о былом. Мои глаза молили о молчании, И таял звук Во вспыхнувшей надежде и в отчаянии, Впитавшем боль разлук. Но ты меня покинул, ангел милый. О, знаю, отчего! Ни нежностью, ни ласкою, ни силой, Увы, не тронешь сердца моего… Елена Царевская Поэт при дворе Анны Иоанновны Государыня царица красотою не взяла, Зато ростом взяла – выше среднего. Страсть любила палить из ружья она, На охоту Анна Иоанновна ездила. Вечерами царица метала банк, А шуты – чудо, что за веселье! Во дворце по торжественным случаям – бал, Ночь – попойка, а утром – похмелье… Не чуждалась царица и других забав, Например, изящной словесности. Так, пиит Тредьяковский, стишки накропав, Удостоен был аудиенции. Государыня пииту велела читать, Позабавь, дескать, стихотворением. Тредьяковский без умиления не мог вспоминать, Чем закончилось это чтение. – На коленях стоял у камина я Пред Ея Императорским Величеством. Превзойти, стало быть, в песне хотел соловья, Хоть не качеством колен, так количеством. От волнения в голосе дрожь не унять, Государыня всласть наслушалась. А как кончил я вирши Им эти читать, Высочайшую получил оплеушину! Сергей Мелиоранский Ушел поэт… Поэт во сне качался на качели, Над ним сплетали рифмы кружева, А ритмы распевали птичьи трели, В строках-обоймах строились слова. Поэт проснулся радостным и бодрым, Спешит чудесный сон свой записать. День обещает быть сегодня добрым, Война – войной, но с рифмой не доспать. Пошел поэт к церквушке деревенской, В ее тени уселся на траву, Достал блокнот бумаги белой, венской И обозначил новую главу. Перо привычно по листу бежало, Мысль воплощалась в стройные слова. Но небо над деревней задрожало. Внезапный шквал. И кругом голова… Качнуло крест волною от фугаса, Осколков дробь часовню посекла. И смерть клюкой с крылатого Пегаса На Божий Суд поэта повлекла, На грань миров, где призрачна граница В иной простор без «завтра» и «вчера». Из рук поэта выпала страница, Застыла мысль на кончике пера… Казалось, в поле разбежались рифмы, Не в силах строки удержать слова. Но всё, чем жил он, восстановят ритмы, И в смерти ты, поэзия, права! Борис Жихорев «Стихом болеть не запретишь!..» Стихом болеть не запретишь! Да и болезнь ли, в общем, это — Когда от сердца ты творишь, Любовь не делая секретом, Когда ты искренен в добре И честен сам перед собою, Когда при утренней заре Ты продолжаешь быть звездою. Порой сомнения гнетут — А так ли всё на самом деле, Не подхватил ли где недуг Здоровый дух в здоровом теле? Но сомневаться нет причин — Раз есть вопросы – есть ответы! От Бога власть – тем выше чин, Тем меньше страх, тем больше света! Стихом болеть не запретишь — Как ни лечи, не выйдет это! Когда от сердца ты творишь, То и зимой бывает лето. Олег А. Вдовин «Ну что, сладкоголосый сын и внук?..» Ну что, сладкоголосый сын и внук? В твоей груди земного сердца стук Перегоняет кровь, а не вино… И в Доме Бога не был ты давно. Участник и слуга земных забот, Живущий словом, что в тебе живет, Ты вспоминаешь Бога лишь на миг, Когда тебя не согревает стих. Когда уводит в пустоту перо И зло несешь в суме или добро — Душа не в силах разобрать сама. И пред тобой – Великая стена! Ах, сколько стен ты в жизни проломил При помощи бумаги и чернил! Судьба твоя качалась на весах, Но, как всегда, молчали небеса… И снова осень, серые дожди По стеклам бьют, и холодно в груди, И серость мыслей, книг и лучших строк… И ты не веришь в то, что это Бог Твою гордыню тушит злым дождем, И осень заполняет окаём И душу так, что нечему гореть. Пусть угли продолжают тихо тлеть, — Огонь в душе до времени погас. …И в этот миг ты слышишь Божий глас! Кирилл Ривель |
