Случай из ряда вон выходящий. По сути это две власти. Двоевластие. Так окрестили ситуацию большевики, приспосабливая ее под себя. Они умели из всего извлекать пользу для себя, даже из «ничего». И он, Керенский, должен служить им обоим, Временному Правительству и Петроградскому Совету. Резонно заметить, что этот орган возник из ничего и на пустом месте. Дело случая: поговорили меж собой люди от групп и партий разных и готов совет. Люди те были умные, знали, насколько сильна тяга человека к единому центру, к коллективу. Закон даже имеется центробежной и центростремительной силы. А Совет сам идет им в руки. Тут же оформился, взял громкое имя, вырос количественно. Большевики такое не упускают. Возглавили.

– Я не имею права принять ваше предложение. – Заявил Керенский в Петроградском Совете, – Прежде мне следует поставить в известность Министра-Председателя, получить его соизволение…

Знал Александр Федорович, что его окружение отнесется не весьма благожелательно к свалившимся ему на голову почестям. Люди не одинаковы по характерам, но в одном они, кажется, более роднятся, нежели различаются. Не любит человек, когда кого-то выделяют, а его не замечают. Самолюбие здесь играет роль. Наш герой умел отличать тех, кто способен на всякие колебания, пусть мелкие, от людей цельных и крепких по своему складу. Есть у него один из таких настоящих, верный, друг не друг, а надежный. По взглядам, главное же, по масонской ложе. Нравственно-политическое единение их скрепляет. Коновалов А. И. – член IV Госдумы, министр торговли и промышленности. Свой в доску. И на тебе, финт выкидывает.

«Так-с, уважаемый, – Обращается он к Керенскому с деланной ехидцей, – А скажите, как нынче вам живется. – Спрашивает Александр Иванович с умыслом, чтобы уколоть приятеля, – Не тяжко вам тащить государственную ношу? И министр, и товарищ Председателя, и у нас, масонов, генеральный секретарь. Полный букет»!

Отшутиться бы следовало, да на колкость также надлежит колкостью и ответить.

– Александр Иванович. – Говорит Керенский, как бы с сочувствием к нему. – Ноша эта моя, она не тянет. О Вас нынче больше пекусь: в принцип возвели свое кредо, от министерского поста отреклись. На что такое похоже. Дела государства Вам нипочем. В сторонке прожить собрались. Этак что ли? Не ожидал от вас такого поступка. – И чтобы избежать обиды, изменил тему. – Не желаете поздравить меня с радостными для меня вестями? Хотелось бы услышать добрые слова в свой адрес …

Без трений в работе не получается, особенно государственной. Это не пироги печи. На службе этой, что ни человек, то чин высокий. И гонор великий. Однако есть и разница в людях. Взять Керенского, молод годами, да ранний. Уважение в жизни сам добывает, без протекций и влияний…

Согласие без промедления ему было выдано. При этом Александр Федорович сделал важное заявление, что он ни при каких обстоятельствах не изменит делу борьбы за справедливость и за права народа. Такое его твердое слово. Нужно ли говорить, как поднялся его авторитет в массах. Имя Керенского оказалось на слуху в больших и малых городах, народная молва понесла его имя на своих крыльях над страной. Это действо произошло за восемь месяцев до 24 октября от ночи с 1 на 2 марта 1917 года.

Много воды утекло в быстрой реке Времени между мартом и октябрем. Александр Керенский поднялся до предельных высот, и крутизна их требовала от него постоянного учета обстановки в стране. Широко шагнул – далеко кругом видеть должен. Под боком тихой сапой разлагают порядок в стране большевики, вот-вот наберут силу и заявят о себе – мы власть есть! Развели смуту в народе и взяли за горло желанную. А он, Керенский, со своим Временным Правительством потерпел фиаско. Что же гений-то его не сумел побороть толпу!? Но так ли это было на самом деле.

Вот в чем заключался первый и главный вопрос…Готовый ответ на него был же, конечно, у самого Керенского. Это он держал в своих руках судьбу России. Казалось, что стоило ему развернуть массы в сторону от гражданской войны, отвратить резню и разбой в российских деревнях, в бедных крестьянских избах под соломенными крышами и с пустыми хлебными сусеками. Ведь именно там, по ним, через деревни и избы, должен проходить фронт гражданской войны. Это его главное направление. Фронт пройдет, оставит за собой пепел, кровь, могилы. Да, действительно, чего стоило ему, Правителю России, осуществить, на самом-то деле, такой разворот несчетных масс народа? Ровным счетом ничего. Или совсем немногого. Призывного слова, самого малого шажка, взмаха руки. Увы, этого-то как раз и не хватало, чтобы отстоять и сохранить завоевания демократической Революции.

Разговор супругов никак не вязался. Односложные вопросы-ответы: «да – нет, куда – не знаю, когда – с часу на час» – оживления не добавляли. Молчаливые паузы, боль в глазах. И ни чего более. Ни упреков, ни обещаний, ни извинений и просьб. Ничего этого. Сантименты в семье не были приняты. Супруг и супруга не смели встретиться взглядами, боясь увидеть в них тоску и трепет душевный. Увидеть что-то до жути страшное, роковое. Тягостные мгновения никак не кончались. По законам телепатии между их сердцами сам собой шел взаимный обмен нежными чувствами обожания.

Притихшие дети интуитивно чувствовали приближающуюся беду, готовые удариться в рев. Но и этого не случилось. Воспитанные мальчики, хорошо знавшие строгий нрав отца, читали на его лице запрет: плакать нельзя. Да они уже почти взрослые: Глебке – десять, Олешке – двенадцать. Только лишь уменьшительно-ласкательные имена, какими их наделяли родители, принижали их достоинства как взрослых, напоминая, что они еще дети. Отец уделял мало внимания их воспитанию, будучи постоянно занятым делами. И сыновья взрослея, как-то научились самостоятельно подлаживаться к родителю, брать в его характере и в манере поведения то, что им больше всего импонировало, а именно умение держать себя в руках. В этом, по их мнению, содержалась сама суть человека, его главная пружинка. Наличие такой спиральки из нервных клеток внутри живого существа означает для них только одно – обладатель ее и есть тот образец – это их отец.

Ольга Львовна, Оленька… Ее нежная душа, целиком сотканная из кружев любви к мужу, вся в его власти и готова идти за ним на край света. Разделить с любимым все его невзгоды, и даже смерть на эшафоте. Если в ней возникнет такая нужда. Не успев осознать себя первой дамой Российского государства, как вот уже подоспел этот уход в неизвестность. Уход от людей, от общества. От этого порога путь пролегает только в одну сторону – на чужбину. Туда, где вместо привычной жизни – скитания, где над тобой будет довлеть боязнь назваться своим именем. Где вместо жизни в аристократическом раю могут встретиться неудобства и лишения. Даже отчуждение и нелюбовь. В своем Отечестве тоже не сладко оставаться. Постоянно оглядываться. Жить ожиданием чего-то еще более худшего.

Александр Федорович трепетно относился к своим ближним, как он любил говорить, самым родным человечкам. Вместе с Ольгой, Олей создавал в семье уют и покой. Хотя это было порой и не очень просто. Его государственная деятельность, широкий размах общений в своем кругу, необходимость всегда быть на виду, все это создавало невидимую преграду между ним и Олей. Невидимую вуаль, какой на самом деле не существовало, видела только она одна. Сердце любящей жены смущало ее ум: в том обществе, в котором вращается Александр, не могли не быть женщины. Знатные, красивые. Ищушие наслаждений. А это… Ольга Львовна знала и другое – Керенский в том кругу заметнее и представительнее многих, галантнее всех. Он молод, в самом расцвете сил. Там он как на смотринах. Его не могут не выбирать, не расплываться в симпатиях и комплиментах перед ним. Не мужчины ведь только на это способны? Ой, как это плохо для него, надо бы помочь ему, но каким образом. У слабой женщины и оружие слабое – чары всего лишь. Да любовь в придачу.