– Поговорить нам пришла пора… Не так ли, Господин Правитель России?
– Ваше Величество…
– Оставьте. Это лишнее, совсем ненужное, – мягко, как бы с досадой заметил Романов. – Поговорим без титулов. Как я полагаю, наша встреча приватная. Правильно я Вас, Александр Федорович, понимаю?
– Именно так, господин полковник. Мы, я намерен Вам предложить способ, путь…
– Об этом позже… А вот о главном. О будущем нашей с вами России. Не спрашивайте, как мне живется взаперти, в изоляции и без свежего воздуха. Для этого не найти нужных слов. Их просто не существует. Как-то приходится преодолевать информационный голод. Я нахожу Ваши усилия на посту Главы России, осмелюсь добавить, своего преемника, довольно точно соответствующими ситуации. Вы прирожденный государственный деятель. Не посчитайте за лесть, я рад за Вас. Безусловно, рад! Но и у Вас, я вижу, жесткий лимит на знающих и преданных Вам исполнителей. В этом заключается извечная русская беда. По складу своему русская благородная душа подчас страдает от нашего неумения отличить хитрость и коварство от благодеяния. Мы слишком доверчивы. Да! Это так! Излишне доверяем… Этой нашей русской национальной чертой характера пользуются все, кому только не лень. Ведь только слепой не видит, а слабоумный не понимает, как легковерного российского мужика труженика авантюристы заманивают пустыми посулами в свою кабалу, обращают в свою веру.
Беседа двух великих людей дышала доверительностью, благими помыслами. Экс Император во все время аудиенции пристально и с интересом смотрел на преемника и слушал его совершенную русскую речь. Он видел перед собой незаурядную личность. Думал, с такими знаниями и таким дерзким задором этот молодой человек способен достичь многого. Он на верном пути. Но время?.. Будет ли оно достаточным, чтобы разрубить тот мифический Гордиев узел, который, подобно фригийскому царю, затягивают над Россией противные силы. Окажется ли в руках Александра Керенского такой же меч, каким Александр Македонский рассек узел царя Гордия. А кто может знать это? Нет во всей стране такого прорицателя! И мысль его пошла по иному пути.
– Вы, господин Керенский, как я догадываюсь, собираетесь устроить мне побег из страны, как преступнику, который боится неминуемого возмездия. Это ведь так! Не отказывайтесь…Вы, безусловно, правы. По-своему, конечно. У меня же иное утверждение, которое я не намерен ни с кем обсуждать. Потому что на мне нет ни единого пятнышка вины. Я оставался на троне пока подданные Российского престола верой и правдой служили мне, своему монарху, полагая меня отцом своим, данным им Богом. Когда этого не стало, говоря простым языком, Император оказался не у дел. Невозможно управлять подданными силой, принуждением. И как итог, вот он здесь, под арестом, не питает никаких иллюзий. Почему о себе говорю в третьем лице? Думается, понятно. В чем же ваше предложение состоит? Интересно услышать…
– Ваши верноподданные, они есть и их миллионы в стране, не желают Вам ничего плохого. Хотят помочь своему Государю. Есть люди, видящие своим долгом всячески способствовать Вам и вашей семье в достойном отъезде из России через Мурманск или Архангельск. Говорю это от себя и от их имени и искренне заверяю в благополучии предприятия.
Слушая доброхота, Экс Государь Российский, думал о своем. Вот он последний Император в роду Романовых, хорошо ли, плохо ли, завершает теперь династию. В праве ли он покинуть Отечество свое? Подобно Вильгельму Второму, отвергнутому кайзеру германскому, в ночную пору пешком ушедшему через границу в соседнюю страну. Нет, не вправе поступить подобным образом! Рожден Романов русским, а русские дороже жизни чтут родную землю. Он православной веры человек, в душе своей носит Бога. Следовательно, долг его поступить по – Божьи. Как Бог велит!
На том и окончена была приватная беседа. Удовлетворил ли их этот разговор с глазу на глаз? Скорее да! Они остались каждый при своем мнении. Правитель России посчитал аудиенцию оконченной, поднявшись с кресел. Николай Александрович Романов также не видел в лице Керенского своего врага. Напротив, чувствовал некоторое расположение к молодому одаренному человеку.
Александр Керенский, первый за всю российскую историю законно избранный Правитель России, не казнился тем, что он не жалел ни себя, ни других на государственной службе, и ни тем, что он и его Правительство не достигли поставленной цели. Возможно, в тот момент времени она не являлась достижимой. Никто не был властен над ней. Цели высокой, несущей народу свободу и благоденствие, а государству могущество. В то после февральское время он, возможно, один-единственный из всех, отчетливо видел контуры будущего обновляемого государства. В кругу мужей, стоявших у кормила власти, не было другого Александра Керенского, который, очертя голову интуитивно взял бы на себя великое государственное дело ответственно и уверенно со знанием управлять огромной страной. Управлять на самом крутом изломе ее исторического хода, когда в ее плоть впились, словно вампиры, мировые кровопийцы. Управлять в условиях войны, войны затянувшейся и непопулярной в народе. Войны с неисчислимыми жертвами и лишениями, породившей разруху всех основ государства. В условиях наглого предательства, саботажа и открытого противостояния. Борьбы на два фронта: против Германии и против ее тайной колоны внутри страны большевиков и в купе с ними анархистов всех мастей.
Министр-Председатель Временного правительства сумел, в те 100 дней отпущенных ему, наладить функционирование госаппарата, принять неотложные законы, приступить к реформированию в сфере производства, в армии, судебном деле. Тлетворная большевистская догматика, фальшь не прошли даром, сломили веру людей в добро. Довели до кровавых преступлений, когда брат шел на брата, межа ненависти разделяла семьи, делая из них врагов. Требовалось многих трудов, чтобы разубедить массы, направить их устремления на созидание.
Правитель России пребывал в Тронном Зале в одиночестве, стоя у колонны не шелохнувшись, будто слился с ней, прижав руки к ее беломраморной поверхности. В Зал он вошел непроизвольно. Может сам не знал, зачем он здесь. А, возможно, подсознательное чувство, порыв души сами по себе позвали, повели его сюда. Подсказали – так надо! Думы мрачнее одна другой обуревали его сознание. Неслучайно вспомнился разговор с царем. И резюме: судьбы их схожи. Очень даже схожи. Особенно последние аккорды. Сия минута ему открыла со всей обнаженностью всю несправедливость его положения, также как и заката Дома Романовых.
Поэтому не случайно Председатель Временного Правительства России оказался на царском месте. Здесь у этой колоны. Могло почудиться на долю секунды, что человек этот своей могучей, атлетического склада фигурой подпирает свод огромной державы. Хочет удержать, как Аполлон, на своих плечах одну шестую часть суши планеты Земля, владений России. И мог бы держать. Символически ведь так и воспринималось. Но перед ним уже пролег рубеж, правильнее сказать, два рубежа. И он, Керенский, между ними. Обстоятельства подстроили ему эту хитрую западню. Западню, в которую он вошел сам, хотя и не без посторонней усердной помощи.
Да что же произошло на Белом свете, от чего ему так мучительно больно на сердце. Где, когда он сделал неверный шаг. Неужели годы на государевой службе не дали ему нужного опыта на поприще управления страной. Дали, он знает это. Иначе не принял бы тогда, в июле, «навязанного» ему предложения. Он не карьерист, как это кажется тем же Некрасову с Терещенко, даже обоим Львовым, многим другим его нынешним министрам, настоящим и бывшим. Почему они не увидели его души, открытой для них и для всех с кем общался и с кем работал. Зазнайства и зависти, этих низменных наклонностей, никогда не знал и не испытывал. Недолюбливал тех, кто был поражен ими. Тот же Милюков Павел Николаевич, с виду добр и покладист, но как заносчив. Эпизод с его отставкой показал всю неприглядность проявленных им качеств. Чего же он, Керенский, не смог увидеть, понять, упредить в той напряженной, кажется, до помрачения ума, своей работе. Нет! Не мог он ничего оставить вне поля своего зрения. Быть почти сутками на ногах, в непрерывных делах. И он жил этой работой. Этого требовала страна, в которой совершилась демократическая революция.
