Часть третья
* 1904-й год… * Быть адвокатом, означает быть образцом кристальной морали * Счастье, как ущербная Луна, краешком показалось * Мозг живет во взаимодействии с обстоятельствами * Столпп делает новое открытие
1
Россия, прихорашиваясь, словно красна – девица на выданье, целомудренная и краснощекая, входила в новый век с великими надеждами, не ведая своей горькой судьбины. На безоблачном ее небе не было видно черных туч. Не слышно по ветлам голодного вороньего гая. Не ходят под окнами вереницы нищих с жалостливым прошением «Подайте Христа ради…» Живи страна величавая в довольстве и славе. Все у тебя есть в достатке. И люди с поднятой головой, с взором ясным. Смех да песни слышаться по русскому раздолью…
Всего более счастья в этом году привалило Саше Керенскому. Потому ему и видится Россия такой славной и любимой, словно блин в масле плавающий. А быть может и не Россия вовсе видится ему такой. Сам себя он видит в блаженстве утопающим. В 23 года от роду почуешь себя, не то, что на земле нашей грешной, на Седьмом небе окажешься в сонме архангелов. Вот там Саша и витает в их окружении. Ну как не стать мечтателем романтиком, если он не в силах отвести взгляд от такой красоты, как его Оленька!
Как это случилось, сам не знает и не догадывается. Очень уж узким был круг его знакомых в Петербурге. Две-три семьи всего, с которыми еще родители общались. Еще на первом курсе обошел их дома разок-другой от скуки одиночества. Не очень разгуляешься. Что делать ему, молодому да свободному? На Невский проспект или в Летний сад идти хандру разгонять? В Александрийский театр, наконец. И гулял, и наслаждался, и смотрел. Впечатлительная натура его требовала чего-то большего, неизведанного – пищи для души. Книги, которые он проглатывал десятками, не могли насытить его любознательность. В окружающем юношу студенческом мире столицы в избытке красовались Цветки вольной жизни. Саша знал, как опасно подходить к ним, любоваться ими, очаруют и пленят. Нет и нет! То ли нерешительность или противоречивость какая удерживала парня в зрелых годах в строгих рамках. Да он и не из трусливых парней вовсе.
– Таким сиднем сидеть и собираешься? – Пристыдил его однажды Саша Овсянников, однокурсник. – А знаешь, обнаружился здесь кружок один. Очень даже приличный, только не хмурься заранее, в любовь там не играют, и тебе ничто не угрожает. Да, кстати, тебя никто не зовет в него. Вот возомнил чего о себе. – Приятельски издевался он над затворником.
– Чем же в кружке занимаются, если не тем «во что не играют» там?
Овсянников знал слабое место друга, никогда не соглашайся с ним, говори ему «нет» вместо «да». Он должен думать. Это любимое его занятие.
– И не возомнил, как ты говоришь, а просто знаю, кружки создаются для того самого…
– Ты многое на себя берешь, как я замечаю. У нас интересы другие, образовательные, строгие, я бы сказал. Читаем прозу и поэзию. Пушкина, Брюсова, Тютчева. А какие люди бывают у нас! Вера Комиссаржевская, Мария Савина. Из нашего брата тоже есть заметные фигуры. Вот тебе пример! Блистательный Сергей Васильев и его кузина Оль…
– Довольно, довольно об этом…. Я даже не подозревал, что у меня есть такой серьезный товарищ как ты, Саша. – И совсем неожиданно вопрос к нему: – Так, когда же мы идем в кружок «читать» Пушкина с Тютчевым? Захотелось поскорее узнать, как у вас там все получается строго и возвышенно.
Недоступный и изящный Саша Керенский через какое-то время, но вскоре после посещения кружка на квартире у Барановских, прочитал другу строки из известного стихотворения, но со своею вставкою:
Как, смеясь во зло Амуру, я писал карикатуру
На любезный женский пол; но напрасно я смеялся,
Наконец и сам попался, сам, увы! с ума сошел.
…Так, Оленька, признаюсь, я тобою полонен
Что делает поэзия с молодым человеком! Лепит из него, как из теста, любые фигурки: от смешного влюбленного и до серьезного женатого. Еще не прошло то время, которое полагается приличиями в подобных случаях, как влюбленный Керенский заявил Овсянникову:
– Поздравь меня Саша. Я женюсь!
– Так вдруг! Ведь это на всю…Хорошо ли ты обдумал свое решение?
– И думать нечего! Не знаю, как жил без этого счастья воплоти!?
Таким высокопарным слогом Александр начал изъясняться только в самые последние дни. Девица из Высших женских курсов, Ольга Львовна Барановская, перевернула в нем все понятия о мужском благородстве, достоинстве и собственной гордости вверх тормашками.
В заветной шкатулке лежал Диплом первой степени об окончании Его Величества Императора Николая II Санкт-Петербургского Государственного университета. Но главнее главного было назначение на службу в Санкт-Петербургскую Судебную Палату помощником Присяжного поверенного. А вскоре состоялось и вступление в Коллегию адвокатов. Отныне перед ним открыты все дороги в большой мир. Не жалей сил: трудись, дерзай, прославляй Отечество. Стезя адвокатская для него неугомонного это то, о чем он мечтал и что уже сейчас имеет. Как здорово, что он перевелся на втором курсе на другой факультет. Юридический ему более импонировал. Перспектива здесь необыкновенно круто уводящая вверх. Но и многотрудная. Упадешь, не поднимешься…
Через год у Керенских родился сын Олег. За ним на свет появилось еще одно любимое чадо-Глеб – Глебко – Глебонька. Семья крепко встала на ноги. На зависть другим. Так виделось со стороны. Но как это было там, изнутри, знала одна Ольга Львовна. Женское сердце самое чувствительное.
– Александр, и что это ты все бежишь и бежишь в какую-то даль от нас? Мы с Олежкой и Глебонькой теплом твоим еще не успеем согреться, как ты снова машешь нам ручкой. Согласись, мы живем как бы одними воспоминаниями о тебе, дорогой. Не отгораживайся от нас своей очень важной службой, занятостью. Отвечай на нашу любовь хотя бы капелькой внимания. Будем благодарны и за это.
– Да что ты, Оленька, такое говоришь! Я весь ваш и вы мои без остатка. Я только и думаю о вас, моих самых родных и бесценных – Он прижимал их всех троих в свои крепкие объятия, целуя по очереди в щечки.
– Вот видишь, сам признаешь: ты мечтаешь. И мы мечтаем…Нам, тебе и мне с нашими крошками, семье нашей необходимо ощущение общего тепла. А наша любовь, как ты любишь говорить, не материализуясь, прямо улетучивается в космос.
Так Ольга Львовна пыталась бороться за семью. Но в ее борьбе не было места ревности и упрекам. Их, этих извечных губителей семейного счастья, вообще не было. Умная и стойкая в своей верности мужу, молодая супруга с первых шагов совместной жизни вынесла себе приговор: не будет ей в жизни завидного счастья с мужем. В детях, даст Бог, станет черпать себе для спасения тепла и силы.
Профессора Высших женских курсов многому научили своих воспитанниц. Всем премудростям высшего Света. Однако жизнь не охватить никакими курсами. В конспектах у Оленьки Барановской нет параграфа о том, как не дать остыть семейному очагу. Она видит, что уже начался, сдвинулся с места этот процесс, охлаждения отношений. Она ни чем не может его ни замедлить, ни остановить. И супруг не волен повлиять на сложившуюся семейную ситуацию. Он бы всем сердцем прикипел к родным душам, но тут вступает некий противовес, пересиливая чувства и желания.
Федор Михайлович знал за сыном такую его наклонность характера как увлеченность. Безраздельная, полная самоотдача выбранному предмету своего интереса. Находиться во власти ее означало отказ от всего остального. От личной жизни, прежде всего. Для многих такая жертва оказывается непомерной. Александр принимал свою судьбу, как ниспосланную свыше, как Богом данную.
Еще раньше, когда Саша метался между выбором куда поступать учиться, отец, как никто другой, понимал душевное состояние сына. Пытался предупредить или несколько сгладить возможные последствия его наклонностей. Наклонностей (вот беда какая!), идущих в разрез с политикой государственного устройства страны. Ни больше, ни меньше! Замахиваться на такую высоту не только не допустимо, но и опасно. Это далеко не мальчишеское занятие. Федор Михайлович не желал сыну ничего плохого, но сердцем чуял, оно уже грядет.
