– …В томительном чередованье дней,
То я богаче всех, то всех бедней.
Чуркин закончил. Очнулся и смутился: в «Зюкайке» стояла тишина.
– Как верно сказано: «то всех богаче я, то всех бедней» – раздумчиво, тихо и даже грустно произнёс Кузьмич в полной тишине.
И, вдруг, раздались робкие хлопки, потом тишина взорвалась аплодисментами. Все подняли кружки с пивом, выпили за сонеты, за Чуркина, в смысле – за Шекспира – и тут же раздались голоса:
– Давай, Шекспир, читай ещё!
– Давай, давай, Шекспир, не стесняйся!
И Чуркин «давал». Он с упоением читал сонеты один за другим: к нему пришло вдохновение!.. Он выплёскивал с ними всю свою душевную боль и непонятное беспокойство и – его слушали!
А на улице мела метель. Раскачивалась под жестяным абажуром лампа, да где-то на крыше громыхал полуоторванный лист железа, как будто возвещая своим грохотом о каком-то важном событии четвёртого года перестройки…
…На следующее утро все средства массовой информации сообщили о завершении вывода «ограниченного контингента советских войск» из Афганистана.
Свидание
(21 июня 1991 года)
Чуркин сидел на голой панцирной сетке железной кровати, расположенной возле окна, которое снаружи было перегорожено незамысловатой, в простую клетку, решёткой из толстой стальной арматуры, и молча смотрел на эту, уже чужую, женщину, называвшуюся его женой. Она нервно ходила по комнате то и дело, натыкаясь, то на табурет, то на кровати и, отчаянно жестикулируя, говорила, говорила и говорила.
Краем уха Чуркин слышал её инсинуации о том, что он напрасно поддался уговорам директора завода, этого индюка Самохина, приехать сюда, в этот богом забытый городишко на краю света. Что он, Самохин, еще, будучи в НИИ Главным инженером, всегда пользовался его, Чуркина, добротой и заказывал Чуркину изготовить для него то деталь для машины, то что-нибудь для дома, то что-нибудь ещё, и никогда ему, Чуркину, за это ничего не платил. И так далее, и так далее, и так далее. Чуркин не реагировал на этот «обвинительный обвал информации». Он вспоминал. Вспоминал другую встречу. Другое свидание…
…Они столкнулись случайно, когда он выходил из каморки мастера с чертежом новой заковыристой детали. От неожиданности он даже попятился, потом потряс головой, словно освобождаясь от наваждения, и, наконец, неуверенно произнёс:
– Катюша?.. Ты?!. Ты как… Каким ветром тебя занесло в наши северные края?
– Попутным, Шурик, попутным. – Ответила она, смеясь и лукаво сверкнув своими большими зелёными глазами. Она взяла его под руку, подозрительно тесно прильнув к нему. У Чуркина зашлось сердце. Боясь поверить в это явление и эту неожиданную близость, Чуркин стоял не шелохнувшись, растерянно хлопая глазами.
– Ты чего, Шурик? Язык проглотил? – она засмеялась и, ещё теснее прижавшись к нему, шутливо щелкнула его пальцем по носу. – Давай, показывай свой супер-пупер программный станок. Слышала, ты и тут издеваешься над «корягами»…
– Так ведь, когда решаешь заковыристую задачку, жить интереснее. – Засмеялся Чуркин.
И они пошли. По дороге они второпях поделились своими новостями. Катя сказала, что она много слышала об этом заводе и специально напросилась сюда в командировку, чтобы посмотреть на эту «стройку века», что теперь она уже начальник группы и у них теперь новый Главный технолог. Чуркин сказал, что они с товарищем пока кантуются по гостиницам и общежитиям, правда, в основном – он один, поскольку инженер этот всё время в командировках по городам да весям. За этими разговорами как-то сама собой у Чуркина исчезла скованность и напряженность, и появились непринуждённость и, даже, блёстки юмора.
Уже настраивая станок, Чуркин утрированно изобразил, как он первый раз встретился с ней и того конструктора, что рассматривал свою руку, и Катерину, когда она изучала свою «корягу» на станке.
Катя долго смеялась над его пародийным изображением её и «вдумчивого» конструктора, и пояснила, что тот так «рассматривал» вид изделия сзади. Она вспомнила, как испугалась, когда он заявил об ошибке в её чертеже, и они долго вместе разбирались, что к чему.
Потом Чуркин посвятил Катю в перспективы развития завода: что он будет «агромадный» – тысяч на пятнадцать работающих, что тут будут изготавливать уникальное оборудование для отрасли и что цех только временно расположен в этом складском помещении и скоро переедет в новый корпус, который уже почти достроен. Да и он скоро получит квартиру: дом тоже готов к сдаче…
– …Ты когда квартиру получишь? – услышал он голос жены.
Чуркин очнулся: его поразила новая, мягкая и осторожная интонация в голосе жены, в отличие от гневного назидательно-обличающего пафоса её предыдущего монолога.
– А тебе-то что? Хочешь и эту квартиру «прихватизировать»? Вам с Жоркой что, его трёхкомнатной мало? – с лёгкой иронией, беззлобно поинтересовался Чуркин.
– Ты… откуда взял,… что мы с Георгием… – опешила жена.
– …давно трахаемся… – закончил Чуркин.
Жена растерянно захлопала глазами и обессилено опустилась на сетку кровати напротив.
Чуркин молча достал сигарету, закурил и, глубоко затянувшись, с любопытством разглядывал жену.
«А она изменилась. Стала интереснее, привлекательней, что ли?» – отстранённо отметил Чуркин.
Жена молча смотрела на Чуркина, потом резко поднялась и снова нервно заходила по комнате.
– «…взволнованно ходили Вы по комнате…» – продекламировал Чуркин.
– Ты откуда взял, что мы с Георгием… живём?
– Да будет тебе невинность-то корчить… Как сказал Райкин, «есть люди, которые чувствуют себя хорошо, когда другим плохо»… Твоя лучшая подруга, Светка Лукьянова, «обрадовала». Она недавно здесь «в самоволке» была. Вчера улетела.
– Понятно… Она часто сюда мотается… К любовнику…
Она помолчала, подозрительно посмотрела на Чуркина и осторожно спросила:
– Говорят, что и Катерина сюда прилетала? – и испытующе посмотрела на Чуркина.
– Понятия не имею. – «Честно», даже не покраснев, соврал Чуркин.
– Да, кстати, – елейно-ласково, с расстановкой, начала жена – Говорят, твой любимый директор с новой, молодой, женой сюда приехал, да и Главный механик – тоже… Только не думай, что и вы с Катериной тут уютное гнёздышко совьёте: она замуж неделю назад вышла! – торжествующе и зло, как будто поставив точку, закончила она.
Чуркин чудом не вздрогнул от этого неожиданного, подлого удара, немного помолчал и, почти равнодушно, тихо произнёс:
– А мне-то, какая печаль? Тыщи дураков за день женятся, выходят замуж, разводятся… – и, мстительно, будто тоже ставил точку, добавил: – и трахаются…
Жена вскинула на него глаза и, тут же опустив их, отошла к окну. Она молчала. Молчал и Чуркин.
Он снова пропускал через себя события двухнедельной давности…
…Они расстались с Катериной у его станка, договорившись встретиться после работы около кинотеатра «Космос».
Они сходили в кино, долго сидели в кафе, болтая о всяких пустяках и подтрунивая друг над другом. Потом он проводил её до гостиницы, и она пригласила его к себе.
Они стояли на балконе седьмого этажа. Здесь она опять ласково и доверчиво прильнула к его плечу. Он снова ощутил шелковистость её пшеничных волос, тепло и упругость её груди. Он боялся шевельнуться. Боялся ненароком спугнуть это неописуемое ощущение блаженства. Они молча смотрели на открывшиеся дали Севера с извилистой, будто позолоченной от заката, лентой реки, теряющейся в дали бескрайней тайги. Солнце давно закатилось, но было светло, словно днём, и все цвета приобрели мягкие, пастельные, тона, присущие только этому времени года, когда наступают белые ночи, только на этих высоких широтах.
Наконец, Чуркин осторожно освободил руку, которая обнимала Катя, и нежно обнял её за плечи. Глубоко вздохнув, Катя уткнулась ему в грудь лицом и еле слышно прошептала:
