Есть что-то вызывающе расточительное и наглядно бессмысленное в быстроте, с какой приходит к началу осени в упадок вся обитель, созданная семьей на пустом месте.

В живых остаются одни молодые продолжательницы рода, залог и предвестник повторения пройденного. Они разлетаются и спешат укрыться от приближающихся холодов. Запрограммированный в них календарь предупреждает: надвигается суровая пора, неизбежно и неотвратимо опускается на землю зима, которую они ни одним из тысяч глазков-фасеток не видели, ни одним члеником усиков не нюхали, ни одной лапкой не касались. Замерев, эти осколки осиного рода сохраняются на грани жизни и небытия, как зародыши будущих осоградов. В этих жизнеспособных и всхожих семенах семей сконцентрирован весь до дна опыт предков, все до последнего уроки, впитанные и усвоенные прошлыми поколениями.

А гнезда погибли.

Но действительно ли неотвратима катастрофа, ожидающая в конце сезона каждый осоград? Все эти сотканные и слепленные, свалянные и сформованные из застывшей бумажной пульпы многоэтажные сооружения — шаровидные, овальные, яйцеобразные, грушеподобные… Действительно ли неизбежно разрушение всех внутренних связей, сохраняющих самоподдерживающуюся пирамиду, узел центробежных к центростремительных токов, сплачивающих каждое поколение отдельных осиных жизней и все, от первого до последнего, поколения в совокупность, в общность уже надорганизменного, сверхорганизменного порядков?

Перед нами географическая карта: оба полушария. На них причудливо-извилистым пунктиром обозначены границы распространения видов Паравеспула, Полистес галликус. Всюду в пределах великих империй Паравеспула и Полистес, в ареале любого из видов одни однолетние.

Но вот осенью 1968 года профессор Паскье, энтомолог высшей агрономической школы Алжира, обнаружил на пальме в пригороде Эль-Харраш изрядное (50х15х10 сантиметров) гнездо Паравеспула германнка. Профессор не пожалел цветной ленточки со своей широкополой соломенной шляпы и повязал ею ствол. Пометив таким образом пальму, он набросал в записной книжке схему-план, чтобы потом легче найти гнездо.

Весной следующего года, в конце марта, он рассказал о гнезде приехавшим из Франции натуралистам. Решили пойти поглядеть, что стало с тем гнездом. Пальму увидели издали, гнездо висело именно там, где его заметил в прошлом году профессор, а вокруг летка вились осы. Их было столько, что подходить ближе не стали.

Но вечером хозяин с гостями облачились в защитные костюмы, набросили на гнездо глухой пластиковый мешок, спилили трофей, унесли в лабораторию, здесь усыпили ос и первым делом измерили гнездо. Как и уверял Паскье — он заметил это на глаз, — оно действительно стало больше, чем было. Самые тщательные промеры показали: 60х50х15 сантиметров.

Под девятислойной бумажной скорлупой лежали девять сотов. Верхние семь заняты были недавно отложенными яйцами и молодыми личинками. Их было слишком много, чтоб можно было считать всех потомством одной продолжательницы рода.

В лаборатории систематики и зоогеографии членистоногих Дальневосточного научного центра Академии наук СССР под руководством профессора П. А. Лера готовят свои диссертации два молодых осоведа — Аркадий Степанович Лелей (фотография слева) и Николай Владимирович Курзенко. Оба окончили биологический факультет университета в Алма-Ате. Оба посвятили дипломные работы осам. Лелей исследует мутиллид, мирмозид, а Курзенко — складчатокрылых эвменид.

Взрослое население — усыпленных ос— по одной перебрали, какую за крыло, какую за ножку пинцетами. Считали всех подряд. И молодых продолжательниц рода, и рабочих оказалось свыше двух с половиной тысяч.

Это было явно гнездо второго года жизни, и оно явно процветало. Оно процветало в старом строении! Как сохранилась семья осенью, когда открытые и прослеженные Монтанье каркасы, поддерживавшие пирамиду, перестали выполнять свое назначение? Конечно, здесь должны были возникнуть новые связи, зависимости, смешения, силовые поля, должна была соответственно измениться готовность членов семьи переживать пору климатических невзгод и погодных неурядиц. Но пока еще никто не взялся за распутывание этого клубка неясностей, этой вовсе не исследованной туманности — близкой, рядом с нами находящейся, но пока столь же далекой, как туманность Андромеды.

Когда фотография алжирского гнезда-второгодннка с сообщением были напечатаны в «Докладах Французской Академии наук» натуралисты из Марокко перепечатали его со своим примечанием. Суть сводилась к следующему: никакое это не событие! В Марокко гнезда германика часто живут по два года. Вульгарис — те не попадаются. И, бывает, гнезда германика вырастают очень крупные: ос — десятки тысяч, ячеям числа нет. Но и ячен такие же, как в гнездах-первогодках, и рабочие осы и самки — во всяком случае, внешне — от обычных неотличимы.

Сходные сообщения пришли позже из Южной Африки, из районов мыса Доброй Надежды. Здесь тоже не встречалось ос Паравеспула вульгарис, а Паравеспула германика появились, причем среди них попадались и гнезда второго, года жизни.

…Продление жизни. Отведенная рука костлявой… В незапамятные времена родилась эта мечта, воодушевлявшая поэтов и фантастов. А с тех пор, как врач Гуфсланд опубликовал свое сочинение о макараоабаиаотаиакае — этим греческим словообразованием он назвал науку о продлении жизни, — новая отрасль медицины геронтология занялась исследованием долгожителей. Медиков живо заинтересовали сообщения пчеловодов о том, что из одинаковых яиц, откладываемых самками, в зависимости от того, как и когда воспитывались личинки, выводятся или рабочие с разной продолжительностью жизни, или живущие втрое-вчетверо дольше их продолжательницы рода. Детям одной матери, вырастающим в разных условиях, уготована разная доля: у одних жизнь скоротечна, эфемерна, другим отмерен срок много больший!

Удивительно? Конечно, как и многое другое в этом диковинном мире, где семья владеет силой мифических древнегреческих парок — богинь человеческой судьбы: Клото, зачинающей нить жизни, и Атропос, перерезающей ее. Но если у пчел обнаружены различия в жизнеспособности разных членов семьи, то тут у ос — удваивалась продолжительность жизни семьи в целом.

Если рассматривать семью как живую модель живого, то северо- и южноафриканские находки приобретают новый смысл, становятся маяком доброй надежды.

Золотая цепь во дворце Ганувера кругами лежала у ног черной фигуры — женщины с повязкой на глазах. Но то была явно не статуя богини правосудия Фемиды. Скорее, это было изображение слепой случайности, Фортуны, символа удачи, которой все равно, на чью долю что достанется.

Здесь случайность словно сама сняла повязку с глаз и открыла в натуре, в действии какие-то внутренние перестройки отношений, при которых сами участники перестройки оставались вроде теми же, а единство и целостность всего сообщества продолжали сохраняться сверх сроков, отмеренных им парками во всем остальном мире.

Можно ли проходить мимо такого явления? Простительно ли не заглянуть в такой смотровой глазок?

О пирах пиратов, захвативших острова Океании, а также о том, заслуживают ли осы памятника

Появление у ос-паравеспула гнезд-второгодннков — событие, спору нет. Но не слишком ли переоценены и его перспективы и смысл?

Алжир и Марокко, север Африки, юг Средиземноморья — это, вернемся к географическим картам осиного атласа, окраина извечных империй паравеспула. Так ли невероятно, что молодые продолжательницы рода, уже много десятков тысячелетий назад, а то и раньше заносились сюда свирепствующими над теперешними французскими районами Прованса шквалами северного мистраля, его воздушными течениями, пересекающими Средиземное море.