Особняком стоит последний рассказ цикла – "Случай с поэтом". Он тоже символичен и тоже полемичен, и спор идет также с литературой буржуазного декаданса, но предмет спора иной. В статье "Вызов лабиринту" Кальвино писал об эстетстве в литературе: "Эстетизм не ставит себе цели искупить в историческом плане уродство капитализма; его задача – создавать образы, которые были бы вне его, которые были бы иными". Эстетизм – бегство от действительности в условный мир красоты. Именно с этим бегством спорит Кальвино в рассказе, и спор идет по линии наибольшего сопротивления. Поэт Узнелли созерцает отнюдь не выдуманную, не мнимую красоту, а подлинную, вечную красоту природы, красоту женщины, любимой им, но он нем перед этой красотой. Зато картина нищеты, горя, картина "трудной жизни" вызывает в его душе бурю слов. "Трудной жизни", а не равнодушной красоте отдает свое творчество настоящий художник – вот вывод Кальвино.

Но какова должна быть общественная позиция человека по отношению к "трудной жизни"? Ответа на этот вопрос ищет герой повести "Облако смога". В центре ее стоит вполне реальная для каждого капиталистического города проблема – проблема загрязнения воздуха. Вся жизнь людей погружена в облако ядовитого тумана, и он становится символом всех нечеловеческих условий, в которые поставил людей капитализм, – символом "трудной жизни". Облако смога душит героя, он не мыслит себе жизни вне его, не хочет буржуазного благополучия, но не находит и пути борьбы. И вот перед глазами героя-созерцателя, наделенного обостренной чувствительностью, проходят люди, каждый из которых знаменует определенное отношение к смогу, к "трудной жизни".

Герой поступает на службу в компанию, занимающуюся проблемами борьбы со смогом. Ею руководит инженер Корда, с пафосом ораторствующий о высоких целях компании, об идейных соображениях, заставляющих его самого работать там. Но странно: на всех бумагах, касающихся борьбы с копотью и пылью, лежит… слой пыли. Одна лишь деталь сводит на нет все высокопарные речи инженера Корда, крупного промышленника и дельца. А когда герой попадает на один из заводов, руководимых Корда, ему становится ясно: "инженер Корда – хозяин смога, это он ежеминутно выдыхает его на город". Страницы, посвященные инженеру Корда, принадлежат к лучшим созданиям Кальвино-сатирика. С мифов о "народном капитализме", о "новой роли предпринимателя" сорвана маска, они предстают в своем подлинном виде – как обман трудящихся, как средство укрепления "власти смога".

Подобно поэту Узнелли, герой подвергается "искушению красотой". Его возлюбленная Клаудия живет в своем, особом мире, смог даже не затрагивает ее, она прекрасна сама, и лишь прекрасное интересует ее (правда, мы можем понять, что такая жизненная позиция обеспечивается немалым состоянием). Герой не может пойти за Клаудией в ее мир, тем более что в мире этом он встречает прежде всего инженера Корда, и он вступает в спор с возлюбленной. Бегство от смога к "красоте" неприемлемо для героя, как одна из форм равнодушия, а следовательно, и приспособления к существующему порядку, к смогу.

Прямой противоположностью Клаудии выступает синьорина Маргарита, квартирохозяйка героя. Она живет в грязи, оставляемой смогом, и не замечает ее, и лишь бесцельная, бессмысленная забота о чистоте комнат, в которых никто не живет, говорит о том, что и она сохранила какое-то слабое, искаженное представление о жизни вне смога. Зато сослуживец героя, Авандеро, испытывает живейшую потребность вырваться из душного облака – вырваться самому, не заботясь и не думая о других. И ради своей эгоистической цели он готов служить чему угодно – и смогу и мнимой борьбе с ним.

Но вот герой сталкивается с людьми, которые, как и он сам, не бегут от смога и не мирятся с ним, которые вступают в борьбу с капитализмом, зная, что вопрос смога есть "вопрос социального строя". Это деятели рабочего движения, которых представляет в повести Омар Базалуцци. Они симпатичны герою, потому что смог – "трудная жизнь" – определяет все их поведение, их устремления и цели: "Такие, как Омар Базалуцци, не ищут случая убежать от продымленной серости, окружающей их: она создает для них особые ценности, диктует новые внутренние нормы поведения". Однако герою кажется, что Омар и его товарищи сами не верят в свою победу, да и идеалы их представляются ему наивными. Интеллигентский скепсис привел героя-созерцателя к ошибке, к слепоте, не позволившей ему поверить в тот единственный путь борьбы со смогом, который является истинным и который он сумел все же увидеть и выделить в путанице дорог, ведущих в разные стороны персонажей повести.

В конце концов герой все же находит тех, кого считает истинными борцами со смогом. Это простые люди труда, прачки, которые день за днем смывают грязные следы смога и доставляют людям радость чистоты – для того чтобы дым и копоть снова вторглись в их жизнь и загрязнили ее и прачкам снова пришлось начать свой необходимый, но бесконечный и безысходный труд.

В повести, созданной в трудный момент сомнений, Кальвино, казалось бы, приходит к пессимистическому выводу. Но весь смысл его творчества, полного веры в людей и горячего стремления к новым, справедливым человеческим отношениям, говорит об оптимизме писателя. А его недавнее заявление о том, что "сегодня в Италии главная и, пожалуй, единственная гарантия против возврата к реакционной диктатуре, гарантия продвижения к демократической перестройке государственного аппарата – это по-прежнему существование сильной левой рабочей оппозиции" и что "всей своей силой эта оппозиция обязана прежде всего коммунистам"2, показывает, что оптимизм его основан на правильном понимании тех сил, которые способны победить "царство смога". И сам Кальвино каждым своим произведением содействует этой победе.

Сергей ОШЕРОВ

Отец маленького Цеффирино не признавал трусов. Закатав повыше брюки, в одной майке и в белой полотняной панаме целый день пропадал он на прибрежных скалах. Его страстью были пателемы, слизняки в плоских твердых раковинах, накрепко прираставшие к прибрежным камням.

Чтобы оторвать их, отцу маленького Цеффирино приходилось действовать ножом. Каждое воскресенье он отправлялся на мыс и, надев очки, принимался внимательно обследовать утесы, обходя их один за другим до тех пор, пока его маленькая корзинка не наполнялась доверху пателемами; несколько штук он съедал туг же, на месте, высасывая из раковины, словно из ложки, влажную, острую на вкус мякоть, остальные складывал в корзинку. Время от времени он поднимал глаза, рассеянно оглядывал спокойную гладь моря и кричал:

– Цеффирино! Где ты?

Цеффирино проводил в воде весь день, до самого вечера. Они. вдвоем приходили на мыс, отец оставлял Цеффирино на берегу, а сам тотчас же принимался за своих слизняков. В пателемах Цеффирино не находил ничего привлекательного – они были слишком твердыми, неподвижными и упрямыми. Сперва его заинтересовали крабы, затем осьминоги и медузы, а потом постепенно рыбы всех видов. С каждым летом его охотничьи приемы становились все сложнее и хитроумнее, и теперь уже никто из мальчишек его возраста не мог так ловко управляться с подводным ружьем. В воде легче всего людям плотным, как бы целиком состоящим из дыхания и мускулов. Именно таким и рос Цеффирино. На суше рядом с отцом, тянувшим его за руку, он казался обыкновенным стриженым мальчуганом, одним из тех разинь, которых приходится то и дело подгонять подзатыльниками, зато в воде он мог кого угодно за пояс заткнуть, а под водой – и подавно.

В тот день Цеффирино удалось подобрать себе все, что нужно для подводной охоты. Маска – бабушкин подарок – хранилась у него еще с прошлого года, ласты одолжила ему двоюродная сестра, у которой была маленькая нога, а ружье для подводной охоты он потихоньку стянул из дома своего дяди. Правда, отцу он сказал, что ружье ему дали на время. Впрочем, он был мальчик аккуратный, умел беречь вещи.