– Вы доктор, верно? – спросил Том. – Я пойду на минутку к вам.

Человечек, разинув беззубый рот, стал в нерешительности озираться по сторонам. Но те, кто стоял к нему поближе, начали подталкивать его и что-то тихо советовать. Наконец врач подошел к Тому и, указывая на свою повязку с красным крестом, сказал:

– Я человек нейтральный, мне все равно, что те, что эти, я только выполняю свой долг.

– Конечно, конечно, – поддакнул Том. – Какое мне до всего этого дело? – И двинулся вслед за врачом к домику тут же на площади.

Люди потянулись за ними, держась на почтительном расстоянии. Но тут вперед выступил какой-то человек в галифе, который повелительным и раздраженным жестом дал понять, что теперь он сам обо всем позаботится.

Вслед за врачом Том вошел в полутемный кабинет, провонявший карболкой. По всей комнате в беспорядке валялись куски грязной марли, шприцы, какие-то тазики, лоточки, стетоскопы. Доктор открыл ставни, и в окно выскочила кошка, дремавшая на медицинской кушетке.

– Ложитесь-ка сюда, протяните ногу, – бормотал человечек, дыша на Тома винным перегаром.

Том закусил губу, чтобы не закричать, пока человечек неловкими, дрожащими руками делал надрез на ноге.

– Заражение, отличное заражение…

Тому казалось, что это никогда не кончится.

Теперь человечек принялся разматывать скатанный бинт, чтобы наложить новую повязку, но бинт запутывался, обматывался вокруг кушетки, цеплялся Тому за руки, а рана по-прежнему оставалась открытой. Под конец Том не выдержал.

– Вы же совершенно пьяны! Дайте я сам! – закричал он и, вырвав у врача бинт, в два счета наложил себе прекрасную крепкую повязку, закрывшую все бедро.

– Теперь какие-нибудь жаропонижающие таблетки! Быстро! – сказал он, вставая.

Доктор начал копаться в пакетиках и скляночках с лекарствами, в беспорядке валявшихся повсюду. Потеряв терпение, Том принялся искать сам, прочел название на одном из пакетиков, открыл его, проглотил сразу две таблетки, а остальное положил в карман.

– Спасибо за все, – сказал он, взял свой карабин и вышел.

У него кружилась голова, и он, наверное, свалился бы на пороге, если бы его не поддержал тот самый человек в галифе, который распоряжался на площади, а теперь поджидал его у дверей.

– Да тебе нужно подкрепиться и отдохнуть, – проговорил он. – Ты совсем выбился из сил. Идем-ка ко мне, вон он, мой дом, – добавил он и показал на строение – не то виллу, не то усадьбу, – возвышавшееся за металлической оградой.

Том как в тумане последовал за ним.

Едва они вошли за ограду, калитка со стуком захлопнулась за ними. Несмотря на свой старинный вид, она была снабжена надежным замком. В этот момент на колокольне зазвонил колокол. Его удары падали ритмично, равномерно, медленные, словно звонили по покойнику, но отчетливые, как азбука Морзе. "Прямо как азбука Морзе…" – подумал Том, стараясь сосредоточить на этом звоне все внимание, чтобы не лишиться чувств.

– Что это такое? – спросил он человека в галифе. – Почему так странно звонит колокол? Да еще в такое время!..

– Это так, ничего, – ответил тот. – Это наш священник. По-моему, сейчас будет служба.

Он ввел Тома в хорошо обставленную комнату, напоминавшую гостиную, в ней было даже кресло и диван. На столе был приготовлен поднос с бутылкой и рюмками.

– Отведай-ка этой наливки, – проговорил человек в галифе и, прежде чем Том успел сказать, что ему сейчас нужно совсем другое, заставил его проглотить порядочную рюмку. – Ну, а теперь, с твоего разрешения, я пойду распоряжусь насчет обеда.

Хозяин ушел, а Том прилег на диван. Невольно он стал мотать головой в такт ударам колокола. "Дон-дан-динь! Дон-дан-динь!" Он чувствовал, что проваливается в глубокую, мягкую бездну дремоты. На полочке буфета, который стоял напротив, чернело пятно. Том стал вглядываться в него, но оно расплывалось, теряло контуры. Чтобы бороться со сном, Том старался рассмотреть его как следует. Вот его края стали четкими, оно приняло свои нормальные размеры. То был какой-то плоский круглый предмет. Тому удалось еще немного приподнять веки, и он, наконец, разглядел, что это круглый черный головной убор с шелковой кисточкой на макушке: феска фашистского главаря, хранимая под стеклянным колпаком на буфете.

Теперь Тому удалось подняться с дивана. И как раз в этот момент издалека донеслось какое-то жужжанье. Он прислушался. Где-то проезжал грузовик, может быть даже не один. Гул нарастал с каждой секундой. Том изо всех сил старался побороть вялость, сковывавшую все его тело. Казалось, этот рокот моторов, от которого сейчас слегка дребезжали стекла, возник в ответ на сигналы с колокольни. Но вот, наконец, колокол замолк.

Том подошел к окну, отодвинул занавеску. Окно выходило на мощеный двор, на котором работал канатчик со своими подмастерьями. Тому не удалось разглядеть их лица, но все они казались людьми немолодыми, суровыми на вид, и у всех топорщились густые усы. В полном молчании они проворно растягивали и скручивали длинный пучок пеньки, свивая из него веревку.

Том повернулся и взялся за ручку двери. Она подалась. Том очутился в небольшой крытой галерее, куда выходили три двери. Две из них оказались запертыми на ключ, третья, низенькая и узкая, вывела его на сложенную из кирпича темную лестницу. Спустившись по ней, Том оказался в просторном пустом хлеву. В яслях – старое сено. Все вокруг забрано железной решеткой. Том не видел, как выбраться отсюда. А гул моторов все нарастал. Как видно, целая колонна грузовиков, поднимая густую пыль, тянулась вверх по извивам дороги, направляясь к деревне. А он был в ловушке.

Вдруг Том услышал тоненький голосок, окликавший его:

– Партизан! Эй, партизан!

Вслед за этим из кучи сена вылезла девочка с косичками. В руке у нее было красное яблоко.

– На, держи, – шепнула она. – Ешь и иди за мной, – и показала ему на дыру в задней стене, за кучей сена.

Они вышли на какое-то заброшенное поле, сплошь заросшее желтыми, похожими на звездочки цветами, и оказались за деревней. Над ними возвышались древние стены полуразрушенного замка. Шум моторов стал отчетливее, как видно, машины подъезжали уже к последнему повороту.

– Меня послали показать тебе дорогу и помочь убежать, – сказала девочка.

– Кто? – уписывая яблоко, спросил Том, хотя уже и так был убежден, что этой девочке можно довериться с закрытыми глазами.

– Да все, все наши. Мы не можем показаться в деревне и прячемся. А то если нас увидят – донесут. У меня тоже два брата в партизанах, – добавила она. – Тарзана знаешь? А Бурю?

– Конечно, – ответил Том, а про себя подумал: "У каждой деревни, даже у самой враждебной, бесчеловечной, – два лица; и обязательно должна наступить такая минута, когда тебе вдруг открывается второе, доброе лицо, которое было всегда, только ты его не видел и даже не надеялся увидеть".

– Видишь эту тропинку между виноградниками? – продолжала между тем девочка. – Спускайся по ней, тебя никто не увидит. Потом перейди мостик, только поскорее, он весь на виду. Потом ты попадешь в лес. Под толстым дубом есть яма, там ты найдешь еду. А сегодня ночью по лесу пройдет девушка, зовут ее Сузанна, она связная. Она тебя отведет к своим. Ну, иди, партизан, иди скорее!

Том начал спускаться по тропинке между виноградниками, почти не чувствуя боли в ноге. За мостиком начинался густой темный лес с такой плотной зеленью, что лучи солнца не могли пробиться сквозь нее. И чем громче становился гул моторов, доносившийся из деревни, тем гуще и темнее казался Тому лес.

"Если я докину огрызок яблока до ручья, значит спасусь", – подумал Том.

Девочка с косичками, все еще стоявшая на брошенном поле, видела, как Том миновал мостик, прячась за низким деревянным парапетом. Потом возле камышей в прозрачную воду ручья упал огрызок яблока, подняв фонтанчик брызг. Девочка хлопнула в ладоши и скрылась.