Весьма показательно в этом плане сравнение жанровых и тематических предпочтений респондентов, настаивающих на специфике отдельных каналов и отказывающих им в этом. Сама по себе подобная установка практически не сказывается ни на выборе типов, тем и жанров передач, ни на представлениях о том, чего же телевидению не хватает. Некоторые различия, если говорить о реальном выборе для просмотра передач, их типов и тем, фиксируются только в отношении музыкальных видеоклипов, бесед в прямом эфире с интересными людьми, передач о людях и жизненных ситуациях, передач о здоровье, оккультных материях и в особенности криминальной хроники. Во всех перечисленных случаях респонденты, настаивающие на специфике различных каналов, несколько чаще смотрят такие передачи, чем группа, придерживающаяся противоположного мнения. Сильнее выражено представление о том, что каналы имеют свою специфику, у тех, кому на телевидении не хватает спортивных передач (70 %), передач по «мужским» (64 %) и по «женским» интересам (66 %), а также по оккультной или эзотерической тематике (68 %). Вместе с тем в ответе на вопрос, каких передач слишком много, в группе «не видящих различий» между каналами примерно в два раза чаще, чем у их оппонентов, указываются эротические программы, музыкальные видеоклипы, оккультизм и эзотерика, криминальная хроника.

Жанровые предпочтения в кино практически не отличаются у рассматриваемых групп, за двумя исключениями. Первая группа больше любит смотреть детективы, мистику и триллеры. Больше других эти респонденты предпочитают смотреть именно американское кино, несомненного лидера массового популярного кино. Та же картина складывается и в отношении жанровых предпочтений сериалов. Первая группа чаще второй предпочитает смотреть детективы (59 % к 49 %), боевики (23 % и 17 %), «профессиональные» сериалы типа «Скорой помощи» (15 % к 8 %), а также фантастические сериалы (23 % к 18 %).

Показательны данные о предпочтении каналов, или о «любимых» каналах. Около двух пятых опрошенных (41 %) утверждают, что предпочитают смотреть передачи определенных каналов. Здесь несколько выделяется из других групп группа респондентов с высшим образованием (46 %), соответственно, и специалистов (46 %), а также группа руководителей. Можно предположить, что здесь на ответ в большой мере влияют и представление о рациональном, индивидуальном выборе, и давление этой нормы, и установка на дифференцированный подход. Признаются в том, что у них нет любимых каналов, около трети (34 %) опрошенных, заметно чаще только домохозяйки (41 %).

Вообще не обращают внимание на то, какой канал они смотрят, 20 % опрошенных, а среди них чаще других 25–39-летние (24 %), служащие (28 %), респонденты с низким доходом (26 %).

За вторую половину 1990-х гг. в российском обществе значительно сузились и обеднели те каналы культурной коммуникации, которые передавали и воспроизводили смысловые ресурсы специализированных институтов (прежде всего фундаментальной и прикладной науки), наиболее квалифицированных групп общества (гуманитарной интеллигенции), несли с собой плюралистические значения «иного» (прежде всего и в наибольшей степени «западного») и опирались в этом на печать, механизмы письменной культуры. С другой стороны, сами группы, составлявшие образованный слой страны, в условиях социального перелома и сопровождавших его экономических, властных, цивилизационных трансформаций во многом утратили и свои позиции, и свои притязания. Их досуговые занятия, повседневные вкусы, оценочные стандарты заметно сблизились с обычным уровнем среднего потребителя, причем нередко — с наиболее консервативными ожиданиями, рутинными стереотипами восприятия и оценок. В целом можно говорить сегодня об очередном переходе к консервативному, традиционализирующему этапу в жизни общества. Его симптомы — резкая сегрегация потребления культуры по половому признаку (ср. ситуацию перестройки и журнального бума), уход из активного чтения более молодых и образованных читателей, повышение акций отечественного боевика и фантастики (мелодрама консервативна на любом, даже инокультурном материале), нарастающий интерес к «старому» (особенно старому кино по телевизору). Иначе говоря, собственно продуктивная деятельность приобретает сегодня все более разрозненный, точечный характер. Напротив, укрепляются консервирующие, рутинные, чисто репродуктивные структуры. Массовая культура — один из таких механизмов.

Этот уровень массовой цивилизации и массовой культуры (политической, моральной, религиозной, празднично-потребительской, повседневно-бытовой) формируется и воспроизводится сейчас прежде всего телевидением, отчасти — массовой словесностью, тематическую структуру которой задает опять-таки жанрово-тематическая сетка телевещания и видеопроката. Заметная часть транслируемых этими каналами образцов — инокультурного происхождения (зарубежные кинобоевики, мелодраматические и семейные сериалы, переводной любовный роман и отчасти детектив, потребительская реклама). Однако во второй половине 90-х гг. здесь — и на телевидении, и в наиболее популярных кинематографических и литературных жанрах (боевике, отечественной фантастике, массовом историко-патриотическом романе) — укрепляются идеи и образцы советских лет («старое кино»), символы великодержавности и особого «русского пути». И без того значительный интерес телезрителей (особенно телезрительниц) к отечественной кинопродукции 30–70-х гг., ее сюжетам и героям заметно растет.

В этом смысле чрезвычайно высокая символическая роль телевидения в картине мировой истории XX в. определяется для россиян, конечно же, не только весьма значительной реальной активностью телесмотрения, регулярно отводимым на него многочасовым временем или информационной пользой телепередач (среди важных для повседневной жизни открытий XX в. «телевидение» в России, по данным августовского опроса 1999 г., следует за «электричеством» — таким его назвали 37 % из 1600 опрошенных россиян, а «космические полеты» и «телевидение» 35 % и 34 % россиян относят к числу самых крупных технических достижений столетия[640]). Характерное для ТВ соединение семантики приобщенности со значениями дистанцированности носит в наших условиях, мне кажется, особый смысл: отстраненности, неучастия, взгляда со стороны, происходящего или произошедшего «не со мной» (в этом своем качестве оно может быть даже предметом переживаний, и, не исключаю, по-своему сильных, но специфическим образом трансформированных, «замороженных», разгруженных в силу отдаленности от событий). Я бы видел в этом феномене своеобразный «комплекс зрителя» и поставил его в связь с тем исключительно «зрительским» представлением о социальном мире, «электронной демократией», о которой в последнее время не раз писал Ю. Левада[641]. Суммируя все сказанное, можно было бы назвать сложившийся в нынешней России социокультурный феномен «обществом зрителей» (распространенность и особенности функционирования подобного типа обществ в постмодернизационную эпоху, в «третьем мире» и проч. составляет отдельный комплекс проблем).

Среди отечественной интеллигенции и гуманитариев в 1970-е гг. — более ранних периодов сейчас не касаюсь — преобладало резкое идеологическое и вкусовое отвержение всего «массового» как «коммерческого» и «низкопробного» (реакция, замечу, вполне традиционная, стереотипная, впервые отыгранная еще во Франции и Великобритании XIX в. на самых начальных этапах оформления массовой культуры, литературы, искусства и с тех пор не раз воспроизводившаяся — в дискуссиях 1930–1950-х гг. о массовой культуре в США и проч.). Ее вариантом была снисходительная демонстрация «само собой разумеющегося» превосходства своей, «высокой» культуры над «всего лишь массовой». К концу 90-х гг. ситуация коренным образом переменилась. Образованные слои отказались от своей первейшей задачи — обнаружения смысловых, ценностных дефицитов общества, недопроявленных и полускрытых точек зрения, лишь зарождающихся либо непризнанных и отвергнутых доминирующими группами позиций, от их оформления до проблематических и этим притягательных образцов (визуальных, словесных и проч.). Не случайно основной проблемой «продвинутых» групп в конце 90-х стало не внесение новых образцов, а достижение массового успеха — разработка массовых образцов «чуть более высокого уровня» и освоение эффективных маркетинговых технологий широкого и быстрого признания (в этом ряду стоит рассматривать такие культурные феномены 2000 г., как коммерческий триумф фильма «Брат — 2», присуждение одной из наиболее престижных и шумных литературных премий детективной романистике Б. Акунина и др.).