— Что у вас с Томасом? — аккуратно поинтересовалась я по мере поднятия. Она грустно усмехнулась. А потом наши взгляды пересеклись, и я заметила, что да, это было сквозь слёзы, но она улыбалась.
— Я пока не знаю, — уклончиво ответила она.
— Но шанс есть?
Мой вопрос остался без ответа. Только зашагала она уже куда веселее.
Ну, по крайней мере, хоть за кого-то тут можно было порадоваться.
До двери кабинета оставалось всего несколько шагов. Я обыденно оглянулась, и вдруг у меня перед глазами мелькнуло что-то тёмное. И исчезло.
Я сделала шаг вперёд, но споткнулась и упала. Сидни быстро повернула голову и, увидев меня, опустилась на корточки и потрогала ладонью мой лоб.
— Что с тобой такое, Чарли? — спросила она. — Температуры у тебя нет вроде.
— Скажи ей. Давай, Шарлотта, скажи.
Я поморгала, пытаясь сфокусировать свой взгляд на подруге, которая выглядела уже обеспокоено и явно пыталась что-либо предпринять.
— Ты опять её слышишь, правда? — прошептала она. Я еле заметно кивнула. Сидни чертыхнулась.
Перед глазами снова всё поплыло, и я запрокинула голову назад.
Мне снова стало казаться, что меня что-то душит. Кто-то душит.
— Ты же не сможешь мне сопротивляться, пока я здесь, Чарли.
Я готова была заплакать, как маленькая девочка. Но Хейли не давала мне этого сделать. Хейли сковывала меня, спутывала, натягивала ниточки меня-марионетки, чтобы отпустить их тогда, когда ей самой вздумается.
— Сид, — прохрипела я. — Сид, мне кажется…
— Не отключайся, Боунс! — отчаянно вскрикнула она. — Не здесь!
Но её просьбы могли мало что изменить.
Сознание наполнялось дымкой и запотевало, как окно на кухне, в которой варится картофель.
И в конце концов эта дымка поглотила меня полностью.
***
Приводить меня в чувство с помощью нашатырного спирта было так же бесполезно, как пытаться есть суп китайскими палочками.
"Ты упала в обморок", — сказали мне в медицинском кабинете, и я еле сдержалась от желания воскликнуть: "Да неужели?"
Но на самом деле, это маленькое происшествие пугало. Оно означало, что Хейли начала брать верх.
— Это уже что-то из ряда вон выходящее, — заметила Сидни. — Она не может просто взять и успокоиться?
— Я не знаю, — ответила я. — А вдруг я просто сошла с ума, и всё это мне кажется? Вдруг нет никаких голосов?
Подруга молча посмотрела на меня, выдержав паузу.
— Ага, и трупы тебе кажутся, и похороны, правда? — Она невесело фыркнула. — Нет, Чарли. Если тут кто и сошёл с ума, то сразу весь город. По одиночке здесь свихнуться невозможно.
Мы ещё немного помолчали. Но долго сохранять тишину было невозможно — она звенела, резала уши и кричала во весь свой тусклый голос.
— Зачем она это сделала? — спросила я, не требуя ответа. — Зачем она стала ходить на эти шабаши? Ведь это не один раз случилось, я её регулярно перед её родителями покрывала. Зачем я именно в то день решила узнать, что происходит? Зачем она взяла с собой мобильник, зачем мы с Джейком выследили её, зачем вообще мы — с Джейком, зачем…
А дальше — истерические всхлипывания, не несущие никакой смысловой нагрузки. Несущие только отчаяние, разочарование и разрушение всего, что попадается под руку. Прежде всего — души. Своей.
Сидни пытается меня успокоить, Сидни понимает, что это бесполезно, Сидни бежит к шкафчику с лекарствами, Сидни достаёт валерьянку. Сидни наливает стакан воды, в другой стаканчик поменьше — эту кошачью отраву. Сидни подходит ко мне, садится на корточки, хочет, чтобы я выпила, а я — одним махом — выбиваю стаканчик из её руки. Я кричу.
Я кричу, вскакиваю с места, пробегаю мимо оторопевшей Сид в коридор медицинского блока, где меня ловит медсестра. Я вырываюсь. Рычу, отбиваюсь.
И в этот момент не совсем понимаю: я — это я или кто-то ещё? Я — это я, или та марионетка? Я — это всё ещё Шарлотта Боунс, или я — это уже Хейли Коллинз?..
Меня пытаются усадить хотя бы на пол, но я и сама съезжаю по стенке, хрюкая носом. А потом снова кричу, уже более озлобленно. И снова вскакиваю, словно желая залезть на потолок.
Будь у меня когти, всё бы здесь уже было изодрано. Будь у меня клыки, всё бы здесь уже было искусано. Но у меня нет клыков, когтей, рогов, копыт, ещё чёрт знает чего. У меня есть только сумасшедшая подруга, которая выбрала меня своим орудием. У меня есть мёртвая подруга, которая решила перевести на свою сторону всех живых. У меня есть подруга, которая решила убить весь город.
И вот я уже не слышу, что мне говорят, ни единого слова из тех, что пытаются мне донести ненароком, пока я кричу и молчу, я — одновременно. Я просто закрываю глаза и слепну, и глохну, и слушаю только один голос, который снова проснулся во мне.
— Покой обретают только мертвецы.
— Намёк на мою близящуюся смерть? — нервно смеясь, интересуюсь я. Глаз я при этом не открываю — наверное, Сидни и медсестра не понимают, что сейчас происходит. Вернее, первая, может, и понимает, но не вторая.
— Ты безумна, Чарли. Ты неспокойна. Но я знаю, что тебя успокоит.
— Смерть, — снова слетает слово с моего языка. Смерть, смерть, смерть. Даже у самого слова железноватый привкус крови, обжигающий нёбо.
— Нет, Чарли, не смерть. Смерть недостойна тебя. Тебя успокоит встреча.
— С кем? — продолжая трястись и душась от смеха и слёз, спросила я. — С психотерапевтом?
— Со мной.
И после этих слов я буквально чувствую, как земля уходит у меня из-под ног. Я лечу на дно, как Алиса падала в кроличьей норе, только её впереди ждали необычные приключения, а что ждало меня? Меня ждала моя личная тьма, ждала с распростёртыми объятиями.
И именно в эти объятия я и летела.
***
Очнулась я дома.
Честно говоря, мне уже надоело приходить в себя. Или выходить из себя. Надоело ли мне существовать в принципе? Спорный вопрос, отвечать на который я не осмелюсь.
Мама моя была здоровски напугана. Она вилась вокруг меня, не зная, что ей лучше сделать — подоткнуть мне одеяло, сварить мне чаю с вареньем или просто отстать от меня.
В детстве она часто на меня кричала, потому что я была непослушной. С годами это прошло. Теперь у нас отношения… странные. Такое ощущение, будто во мне есть какой-то замок, открывающийся одним единственным ключом. Который она потеряла.
Но в то же время она уверена, что таких, как я, ещё надо поискать. В хорошем смысле. Она считает, что я могу быть примером для своих ровесников. Про Бри она почему-то всё время забывает. Ну, забывает, и ладно, что с неё взять.
— Лотти, ты переутомилась, — прощебетала она. Я еле сдержалась, чтобы не сделать вид, будто меня сейчас стошнит.
— Всё в порядке, мам, правда, — отмахнулась я бессовестной ложью.
— Солнышко моё, ну нельзя так урабатываться, — продолжала она. Урабатываться? Такое слово вообще есть?
Знала б она, что тут происходит на самом деле.
— Тебе что-нибудь принести? — не отставала она с вопросами. Я молча отвернулась. Мать вздохнула и, наконец-то поняв, что ничего мне от неё сейчас не нужно, покинула комнату.
Тогда я выбралась из-под одеяла и встала голыми ступнями на холодный пол. Медленно подошла к своему столу, над которым висела доска для фотографий, замёток и прочей чепухи.
Нахмурилась.
По самому центру висела наша с Хейли фотография, которая была в единственном экземпляре и хранилась в своё время у неё, а не у меня. Мы улыбались. Нам здесь было лет двенадцать, не больше. Снят кадр был в спортивном центре. Да, в своё время мы обе увлекались спортом и ходили на занятия по волейболу. Не скажу, чтобы она делала какие-то успехи в этом направлении. Ну а мне это просто наскучило.
А возле фотографии была прикреплена маленькая записочка, которую сначала можно было и не заметить.
Я протянула руку и осторожно открепила её, стараясь не повредить. Развернула.
Обомлела.
Ты же помнишь это место? Встретимся там, подружка. Только не опаздывай.