— Эй, — наконец, приобрёл он дар речи, — ты же знаешь, что никогда меня не потеряешь, правда?

Я чуть со стула не упала, но вовремя себя остановила: прерывать такой момент лишним шумом не хотелось, оказаться замеченной — тоже.

Томас протянул руку и дотронулся до ладони Сидни, и они переплели свои пальцы. И смотрели на свои руки, осторожно улыбаясь. Может, от счастья, может, от отчаяния — кто их теперь разберёт?

А я почувствовала себя так, будто исполнила свой долг. С относительно довольным видом я встала со стула и направилась к лестнице по больничному коридору.

Но стоило мне достигнуть своей цели, как моя голова мигом закружилась, и мне пришлось быстро протянуть руку, чтобы опереться о стенку. Чёрт.

Нет, Хейли, не сейчас. Почему ты всегда находишь самый подходящий момент? Твои удушливые приходы за последние несколько дней уже начали раздражать!

Я прислонилась спиной к стене и вдохнула так глубоко, насколько это было возможно. Хорошо, что коридор был пуст. Я закрыла глаза, стараясь сосредоточиться на собственном дыхании.

Вдох, выдох. Вдох, выдох.

— Ну же, Чарли, сделай вид, что слушаешь меня!

— Нет, — шепчу я. Мне хочется закричать. Но не здесь. Закричу в больнице — точно подумают, что я сумасшедшая. Конечно, я и есть такая, но это лучше держать при себе.

— И только посмей сказать, что не скучаешь.

— Я скучаю, Хейлс, — горько сказала я, запрокинув голову и уставившись в потолок. — Но тебя нет.

— Кто тебе это сказал?

— Мой разум, — твёрдо ответила я. Но кому я отвечала? Своей больной фантазии? Своей нездоровой душе?

Этот наш диалог начался там, на кладбище. Тогда я сначала подумала, что я вообразила себе голос Хейли, что я просто думаю её голосом, но тот слишком звонко раздавался в моей голове, в моих ушах, и я не могла от него избавиться. И в конечном итоге я просто забылась.

Сначала она сказала мне одну фразу: "Сколько ещё крови должно пролиться, чтобы ты наконец вспомнила обо мне?" Я засмеялась, правда, смех тот не был весёлым. Я ответила вслух: "А ты действительно считаешь, что я про тебя забыла?" И ужаснулась тому, что сказала это. Мои слова просто подтверждали тот факт, что я сошла с ума, ведь лишь сумасшедшие слышат голоса, внимают им, отвечают им.

Но я не могла забыть свою лучшую подругу. Хотя бы потому, что я была уверена: это она виновата в том, что происходит. Но дошло до меня это не сразу. Да и сейчас я бы предпочла отдать всё ради того, чтобы узнать, что она — первая жертва, а не убийца. Убийца. Слово вгрызается в сознание, как заноза, которую слишком больно выдернуть, но и сидеть с ней тоже больно.

У-бий-ца. Какая жалость.

Она убила Джо. Она убила Лексу. Она убила Билли.

— Ты правда так считаешь?

Да, Хейли, я считаю так. Я чувствую, что меня предали. Меня предала ты. Я верила тебе, каждому твоему слову, движению, каждой твоей идее, я свято верила, что ты всегда права, я свято верила, что ты — солнце, которое и светит, и греет, и не наносит вреда, ущерба, которое не приносит беду… А потом кто-то щёлкнул пальцами — и всё это улетучилось. Я поняла, что это моё мнение перестало существовать, тогда, когда она начала меня контролировать. Поначалу я не понимала, что со мной происходит, но после того, как она не дала мне выехать из Тэррифилда, у меня не осталось никаких сомнений. Я вспомнила, как внезапно начинала черстветь, как что-то во мне ломалось. Будто проснувшись ото сна, я вновь стала той, кем была раньше, хоть и на миг. Той девчонкой, у которой не было забот в лице гибнувших друзей.

И я поняла, что это Хейли пробуждала во мне тьму. Я видела в ней свет, а она была моим разрушением. Она разбирала меня по крупицам, по частичкам, по деталькам, едва сдерживая желание смахнуть се эти детальки одним мановением руки. Да, она будила во мне тьму, которая поглощала весь мой разум, съедала его, или даже, лучше сказать, сжирала, пожирала. Эта тьма голодала, и я, моя душа, была птичкой для голодного льва. Так невовремя попавшейся ему под руку.

— Ты сошла с ума, Шарлотта.

— Да неужели! — воскликнула я, всплеснув руками. — Да неужели, Хейли, неужели это только сейчас до тебя дошло? Если так, то я тебя с этим поздравляю!

С этими словами, звучавшими слишком громко в этой больничной тишине, я устремилась выходу. Ещё пару минут я слышала лепет моей подруги, она неустанно говорила что-то вроде "Да как ты смеешь", "Возьми себя в руки", "Услышь меня"… Последняя фраза выглядела особенно забавно на фоне остальных. Да и вообще на фоне.

И когда я уже открыла дверь, чтобы выйти улицу, я услышала последнюю фразу Хейли на ближайшее время:

— Скоро увидимся, Чарли.

***

В школе было так же тихо. Едва войдя туда, я почувствовала некую скованность. Она возникает, когда всё вокруг погружено в атмосферу траура. Некоторые могут сказать, что становится холодно, но нет, мёрзнуть я не начала. Наоборот, был слишком жарко. Душно.

Пол вдруг стал таким мягким и бездонным, что ступать по нему было и легко, и тяжело одновременно. Он вдруг превратился в болото.

Самым вязким болото это становилось у шкафчиков. Погрязли здесь многие, столпившими вокруг одного из них. Я осторожно пробралась сквозь толпу, так неожиданно расступившуюся предо мной.

Зрители пришли поглазеть на шкафчик Билли.

Теперь он был обвешен маленькими плюшевыми игрушками, записками, висела и его фотография. Когда из жизни ушла Лекса, на её шкафчике висели цветы, фотографии и ещё какая-то мелочь. Всё это выглядит так наивно, но так трагично.

Я прикусила губу. Глаза Билли смотрели на меня, мои глаза смотрели на Билли, и казалось, между нами возникла безмолвная связь… и оборвалась, заставив меня отвернуться и уйти.

Нет, ни в школе, ни в любом другом месте невозможно было находиться. Невозможно было существовать.

Есть вроде бы такая фраза: и жизнь обрела смысл. Моя же его вдруг утеряла. Звучит, наверное, слишком эгоистично, поэтому я поспешу добавить: не только моя. Жизнь Томаса утеряла смысл. Жизнь Бри, наверняка, тоже. Сидни пока что отделывалась лёгким испугом.

Потому что она ещё не потеряла никого, кто был бы для неё по-настоящему дорог.

Даже не знаю, радоваться по этому поводу или злиться.

Злиться…

Последнее время мне кажется, что злоба польётся из меня фонтаном, как льётся кровь из перерезанного горла. Пульсирующей ярко-алой краской.

Но я прекрасно знаю причину своего ранения. Я — привязанность своей убийцы. Я — игрушка в её руках. Я — нож, который режет самого себя.

Но лучше, если этот нож вонзится в своего хозяина.

Сидни стояла у лестницы и ёжилась в своём свитере, хотя погода была совсем не холодной. Скорее, она ёжилась от прохлады стоявшей атмосферы, чем от действительных низких показателей на термометре.

— Не видела Ари? — вдруг спросила она.

— Нет, — ответила я, помотав головой. — А что?

— Ну она же сестра Билли. Просто интересно, как она отреагировала на всё это.

— Наверняка подумала, что это из-за нас он погиб. Что мы идиоты. Что без нас этого всего бы и не произошло. Что мы хотели её убить.

Казалось, этот список я готова была продолжать ещё очень долго, но умение остановиться — это способность очень и очень важная. Сейчас она у меня внезапно появилась. Или проявилась.

— И ей больно.

— Естественно.

Сид отвернулась, оперевшись о перила. Её нижняя губа едва подёргивалась; обычно такое происходило, когда она была вот-вот готова была заплакать. Самое смешное-несмешное то, что я понятия не имела, что делать в подобной ситуации. Обнять её? Глупо. Похлопать по плечу? Выглядит по-дурацки. Проще было просто оставить её в покое, но какой покой ей здесь был доступен?

— Какой сейчас урок? — не посмотрев на меня, спросила она.

— Насколько я понимаю, алгебра. У нас с тобой она общая.

Она кивнула и начала подниматься на второй этаж. Поправив лямку рюкзака, я последовала за нею.