Я с минуту стоял, просто молча глядя перед собой в спину Ильи, направляющегося к эскалатору, и не знал, что мне нужно делать. С одной стороны, можно было догнать его и навязаться в гости. Судя по всему, настроение у него было хорошее, и угрозы во мне он не видел. А с другой стороны, мне стоило затаиться на некоторое время, чтобы он забыл мое лицо (хотя в глубине души я поймал себя на мысли, что этого мне не хотелось). К тому моменту, когда я решил, Ильи в толпе видно не было. Потому у меня особо выбора не оставалось, кроме как пересесть на другой поезд и направиться домой.

Да, это был странный день.

Я лежал на кровати и сверлил взглядом потолок. Стоит ли говорить о том, что вся моя голова была забита чертовым метро? Я тяжело вздохнул, сжимая переносицу.

На столе лежал слепок ключей, который я планировал завтра отнести в мастерскую, где работал мой знакомый. А после переступить черту. Это было странно. Чертовски странно даже для такого как я. Я все думал, а не переступил ли я черту раньше? Еще когда решил, что парень из кафе определенно тот, из-за которого я должен за считанные недели потерять рассудок настолько, чтобы начать преследовать и вынюхивать абсолютно любую информацию. Это все походило на неудачный сценарий к какому-то мыльному сериалу, который крутили по каналу для домохозяек. Только в роли девушки из Индии, влюбившейся в бизнесмена из Лос-Анджелеса, был я, Наполеон Соло, похожий на индийскую девушку чуть меньше, чем слон похож на табуретку.

– Дерьмо, – я произнес это вслух, чтобы убедиться, что это правда я. Голос был моим, а это означало, что все происходило взаправду. Я не был одной из личностей трудолюбивой индианки, молящейся богу каждый вечер, а это уже неплохо. Я все еще был собой, пусть и слегка поехавшим по фазе.

Илья действительно занял какую-то довольно важную ячейку в моей жизни, даже не подозревая об этом. Да что там. Даже я не подозревал, что все настолько плохо, до сегодняшнего дня. Но вот он я, лежу в комнате, заваленной фотографиями чертового русского, выучившегося на переводчика, переехавшего в Америку ради заработка и застрявшего в Нью-Йорке на окраине города в доме возле железной дороги. И вот он я, взрослый мужчина, чья голова забита одним-единственным человеком, как у какой-то наивной школьницы.

– Только не говорите мне, что я влюбился, – это было бы максимально дерьмово. К сожалению или к счастью, сказать мне этого никто не мог, просто потому, что рядом никого не было. – Хреново.

Я не помню, когда последний раз влюблялся. Наверное, в школе. Позже я просто трахался со всеми подряд, удовлетворяя потребности и бушующие, как у подростка, гормоны. И тут на тебе. Появился какой-то неразговорчивый мрачный придурок, и Наполеон Соло потерял голову. Я определенно сам тот еще придурок.

Я с тяжелым вздохом перевернулся на спину, опускаясь лицом в подушку и на секунду ощущая запах цитрусового геля снова, отчего поспешно перевернулся обратно. Нет уж, спасибо, хватит с меня на сегодня.

Стараясь держать эту мысль в голове, я поднялся с кровати и направился в ванную. Мне срочно нужно было остыть. И все бы ничего, если бы на полке я не заметил купленный две недели назад цитрусовый гель. И мое сознание не решило подбросить мне еще немного фантазий. И в тот момент я вспомнил те чертовы годы, когда я, будучи мелким мудаком, точно так же дрочил в ванной. Правда просто потому, что дрочить из-за вечно снующей дома матери, больше было негде.

Остыть не получилось.

Наутро я был в отвратительном состоянии. Я не знал точно, был ли тут причиной все тот же чертов Илья, будь он неладен, или же во всем была виновата бутылка виски, которую я с чувством выполненного долга чуть больше чем наполовину влил в себя. Хотя эти две причины были взаимосвязаны, потому я улавливал суть.

Мне полегчало только после нескольких таблеток от головной боли и примерно литра воды. Похмелье у меня бывало не так часто, и оно всегда сопровождалось головной болью. Я потер голову рукой, и посмотрел абсолютно тупым, как мне показалось, взглядом на холодильник, будто виновником всех моих бед был именно он. После таким же тупым взглядом я посмотрел на каждую вещь, которая окружала меня, завершив собственным отражением в зеркале коридора. Выглядел я не так плохо, как мог бы по ощущениям.

– Ты все еще секс-бомба, детка, – пробормотал я, показав своему отражению большой палец, и направился обратно в свою комнату, чтобы упасть лицом в постель и не вставать еще час как минимум.

Мастерская наверняка не работала по выходным, потому это играло мне и моему похмелью на руку.

Я дотянулся до телефона, проверяя сообщения. Ничего нового. Только Том, пишущий о том, что я должен сдать новую статью до конца месяца, иначе он точно сократит мне зарплату. Я отбросил телефон в сторону и лег лицом обратно в подушку.

Моя жизнь просто удивительным образом напоминала мне смесь комедии, мелодрамы и обычного куска дерьма. Лучше не бывает.

Иногда я думал, как далеко я мог бы зайти? Мог бы я оставить Илью в покое, если бы он узнал обо мне? Мог бы я признаться ему во всем этом дерьме? Мог бы я после этого спокойно жить в этом городе? Мог бы я прожить с ним под одной крышей? Мог бы я защищать его, если бы оказалось, что он убил кого-то? Мог бы я подставить себя под удар в этом случае? Мог бы я сесть в тюрьму вместо него, просто основываясь на симпатии? Мог бы я убить за него?

Я бесконечно задавал себе эти вопросы, продолжая смотреть на лежащий на столе ключ. Я забрал его несколько часов назад из мастерской, заверив, что попросту потерял ключ от своего дачного дома, который достался мне по наследству от бабушки и в который я не приезжал уже год. Конечно же, никакой дачи у меня не было, иначе я бы давно ее продал и переехал из этой квартиры к чертям, но этого он знать точно не мог. Мое воображение рисовало черту, которая была между мной, сидящим на краю кровати, и столом, на котором лежал ключ. Ключ от дома человека, который не знал меня. Я пытался представить, что случится, если я пересеку эту черту, но в голове было пусто. Никаких идей. Абсолютно. Только один вполне закономерным вопрос – зачем? Зачем я начал следить за ним, зачем вторгся в его личное пространство? Конечно же, я понимал, что изначально все это я делал от скуки, но теперь я должен был остановиться, пока все не зашло слишком далеко. Я мог бы убрать этот ключ в самый темный угол своего дома или вовсе выбросить, чтобы больше никогда о нем не вспоминать. Но вместо этого я продолжал сидеть и смотреть на маленький кусочек металла длиной не больше шести сантиметров.

Я закрыл глаза и представил его снова, с досадой обнаруживая, что чувствую к нему все тот же глупый щенячий восторг. Не знал, что когда-нибудь опущусь до такого. Может быть, это все же следствие скуки? Правда от скуки на человека не дрочат. Или все-таки дрочат? Неважно. Суть все та же. Мне двадцать шесть лет, и я до сих пор абсолютный ноль в отношениях, хотя их у меня было достаточное количество. Наверное, это одна из самых печальных частей моей жизни.

Я открыл глаза и посмотрел на свои руки. Я не был неуклюжим, по крайней мере, не мог себя таким назвать. Но я резался обо все подряд. Я мог порезаться о бумагу, о заточенный карандаш, о ножницы, о ключи, пока доставал их из кармана. И в итоге мои ладони всегда были в мелких царапинах, раздражающих с каждым взглядом на них все больше и больше. Что уж говорить о шраме, заработанном в том пабе разбитым горлышком бутылки. Шрам уже давно не болел, и на его месте была розоватая гладкая кожа, прикосновения к которой доставляли дискомфорт. Такие руки, как у меня, неприятно трогать, как бы ты не старался и не ухаживал за ними. Ты смотришь на человека и видишь, что он вполне ничего на лицо, а потом опускаешь взгляд на его руки и думаешь, как бы поскорее свалить, чтобы он не дай бог к тебе не прикоснулся. Наверное, мне стоило начать носить перчатки. Это довольно стильно, если их правильно подобрать, пусть и будет жарко постоянно. Зато не будет видно этих гребаных шрамов. У Ильи ведь тоже есть шрам. Причем отчетливо видный на нескольких фотографиях. И он не выглядел отталкивающе. Напротив, притягивал взгляд и заставлял рассматривать его снова и снова. Хотелось прижимать кончики пальцев к нежной бледной коже, контрастирующей с кожей вокруг, грубоватой, но все же не настолько, чтобы быть неприятной для прикосновений. Иногда надавливать, слышать его смешок и смотреть в глаза, пока он говорит: «Иногда мне кажется, что он нравится тебе больше меня».