Уходя, я оставил Илье сувенир в ответ. Своеобразный равноценный обмен. Особо ценного у меня с собой ничего не было, и, стоя в гостиной, я долго шарил по карманам толстовки и джинсов. В конце концов я остановил свой выбор на серебряном кольце, которое обычно носил на мизинце, и положил его на полку возле телевизора. Кольцо в обмен на кольцо. Вряд ли он все равно заметит.
И утром все то, что было ночью, казалось мне не больше, чем просто одним из ненормальных снов. Не мог же я действительно проникнуть в чей-то дом не ради наживы, а просто ради того, чтобы ближе ознакомиться с человеком, не контактируя с ним напрямую. Не контактируя даже прижимаясь к нему со спины. И все бы ничего, но медное кольцо на среднем пальце было несколько красноречивее. Я снял его с пальца, внимательно рассмотрев. Теперь, при утреннем солнце, бьющим сквозь шторы, я смог разглядеть гравировку на кольце. Латынь. Вряд ли Илья знает латынь, - подумалось мне тогда. Я, кстати, тоже не знал, и для того, чтобы разобрать надпись, мне пришлось лезть в гугл.
«Cogitationes poenam nemo patitur» – никто не несет наказания за мысли. Хорошая идея, большевик. Надеюсь, за мои мысли о нас с тобой не заставят тебя убить меня. Мало ли, вдруг ты гомофоб, и лежащий со стояком парень в одной с тобой кровати радости не принесет.
Я потер глаза и надел кольцо обратно, потирая его пальцами и глядя в потолок. Даже имея вещественное доказательство в своих руках, я никак не мог поверить в то, что все это было реально. Проснулся ли Илья? Как он себя чувствовал? Я представил его, сонно передвигающего ногами в сторону ванной, даже не подозревая о том, что ночью в его доме кто-то был. Возможно, он найдет у себя в прихожей следы моих кроссовок, хоть я их и тщательно вытер. Возможно, где-то на полу он сможет найти мой волос, но вряд ли обратит на него внимание или подумает, что принес его на одежде с улицы. И я подумал о том, что ему дома наверняка могло бы быть одиноко, если бы не лекарства. Я видел у него достаточное количество таблеток, большая часть которых успокоительное и снотворное. Из-за них становишься настолько спокойным, что ни о каком одиночестве речи быть не может. И на секунду мне показалось, что я обязательно должен ему помочь. Я не мог понять, как именно, но эта мысль вспышкой озарила мою голову. И почти сразу улетучилась порохом по ветру.
Я присел, оттягивая веки и тяжело вздыхая. На телефоне было несколько сообщений от Тома. Меня не было в редакции несколько дней, и я должен был занести статью. В голове не было ничего, кроме минувшей ночи, и я решил отправить по почте одну из запасных статей, написанных когда-то как черновик. Выходить из дома желания не было. По крайней мере, не сейчас.
В тот момент в моей голове в очередной раз возникла мысль, что так продолжать нельзя. В конце концов, я, Наполеон Соло, всю свою жизнь был одиночкой и должен был продолжать таким быть. Никаких «мы». Ни к чему хорошему это не приводит. Мне просто нужно было увлечься кем-нибудь другим или забыть вообще обо всем, уйдя в работу с головой. В «Нью Ньюс» это не было возможным, и мне пришлось бы уволиться. Но для этого нужно искать новую работу, ходить на собеседования и активно вылизывать зад будущему начальнику. А для этого у меня желания не было. И, наверное, у меня не оставалось другого варианта, кроме как пойти в клуб и знатно набухаться, чтоб наутро так гудела голова, что думать об Илье перестало бы быть возможным. А после похмелья я бы обнаружил, что переспал с какой-нибудь миссис Эви и срочно уехал бы из Нью-Йорка, чтобы забыть об этом позоре. И обосновался где-нибудь в Бостоне. Бостон всегда привлекал меня. Хотя бостонское небо напоминало бы мне о моем парне, а это означало бы, что мне снова пришлось переезжать. Наверное, в Калифорнию. Куда угодно, где меня никто не будет знать.
Да, отличная идея.
Вечером я действительно отправился в клуб. В гей-клуб. Я решил, что клин надо выбивать клином. Нужно было просто найти парня получше, и дело с концом. Во всех смыслах. Или, возможно, я думал, что просто хочу разобраться в том, что я чувствую. Хочу ли я его просто трахнуть или действительно впервые в жизни испытывал что-то сильнее симпатии, или я внушил себе все это. В конце концов, все это я стал к нему испытывать только после того, как всерьез занялся им. Но я, снова же, не был уверен.
Клуб «Флиппер» открылся недавно, и в основном туда ходили одни и те же люди, большинство из них парами. Я никогда раньше в нем не был, но часто проезжал мимо, когда возвращался домой. Я никогда не считал себя геем, даже когда занимался сексом с доброй частью встречных мне мужчин. За всю мою жизнь количество партнеров среди женщин и мужчин было примерно одинаковым, так что в моей бисексуальности, как мне казалось, сомневаться нужды не было. И когда я переступил порог «Флиппера», я понял, что моя ориентация здесь не сыграет никакой роли. Большинство посетителей здесь были по той же причине что и я. Набухаться, а потом потрахаться с кем-нибудь по возможности. Впрочем, как говорил мой опыт, это было во всех ночных клубах.
Играла живая музыка, а я шел к барной стойке, пробираясь через народ. Люди здесь были разные. Те, кто приходили с партнерами, или сидели в темных уголках зала за столиками, или танцевали, держа друг друга за руки или прижимая свои бедра к его. Те же, кто еще был одни, осматривались, танцевали и громко подпевали надрывающимися голосами солистам, вторя им: «Все, поднимите руки и скажите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”. Почувствуйте ритм, и если вам нечего сказать, скажите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”». Я усмехнулся, опустившись за барную стойку и попросив бармена налить мне. Названия в меню вроде Яблочный взрыв и Тонкий флирт мне ни о чем не говорили, потому я ткнул наугад туда, где находился алкоголь. “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!” Я закрыл глаза, подпирая голову рукой и надеясь заглушить шум в голове. «Признайте это, ведь у вас есть смысл жизни, так скажите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”» – я повторял эти слова, еле шевеля губами, все больше прослушивался к себе. По правде ли я не хочу этого? Или просто…
– Ваше Лазурное небо, – я открыл глаза, и передо мной все несколько секунд вибрировало.
По правде говоря, раньше в гей-барах я никогда не был и думал, что здесь творится полная анархия: полуголые бармены, трансвеститы, танцующие на столе, и оргии в каждом углу зала. Но здесь был обыкновенный клуб, пусть и без единой женщины. Точно таких же клубов были тысячи по всему городу. А занесло меня именно в этот.
Я повернулся к бармену и кивнул, беря пальцами стакан с голубой жидкостью, рассматривая несколько секунд ее на свет. На первый взгляд «Лазурное небо» ничем не отличалось от «Голубой лагуны». Вроде бы даже тот же состав. Просто изменили название. Я положил перед барменом купюру и сделал глоток, поморщив нос. Водки здесь явно было больше, чем в Лагуне, а привкус ликера был совсем незначительным. Как и многие студенты, пил в свое время я много и часто (продолжал и сейчас, просто сбавив слегка обороты). Но то ли я потерял хватку, то ли водки оказалось действительно слишком много, раз у меня заслезились глаза. Я прикрыл рот тыльной стороной ладони, поставив стакан рядом с собой, и на несколько секунд зажмурился. Теперь вам стало лучше? Так выходите на танцпол и говорите: “Я не хочу влюбляться, я не хочу любить!”
– Да нихрена лучше не стало, – выдохнул я, беря стакан в руку снова и опрокидывая содержимое в себя, морща нос. Вот дерьмо-то. Чувак, верни мне мои пять долларов.
– Эй, ты пил «Лазурное небо»? Здесь оно так себе, лучше возьми «Гранатовый бриз», – я повернул голову в сторону парня, кричащего мне сквозь музыку.
– В нем тоже примерно 70% водки? – парень рядом со мной засмеялся, а я прищурился, рассматривая его в темноте. Смуглая кожа (или так казалось из-за освещения?), спортивное телосложение, мускулистые руки, выбритые виски и длинные темные волосы, собранные сзади в хвост.
