Томас. Мама… Наступит другое время.
Сара. Оно уже здесь.
Томас. Я имел в виду: лучшее.
Сара. Лучших времен не бывает. Смотри, у тебя появились черные гнойнички: закупоренные сальные железы на носу и на лбу. Это и есть другое время, уже наступившее.
Томас. Почему ты недовольна моим лицом?
Сара. Оно явно что-то скрывает. Признайся, по крайней мере, что ты пытался вызвать духа. Или скажи, что Абуриэль это ложь, не что иное как ложь (так было бы лучше всего), разгорячившая тебе голову. Или — что это незнакомец (ничтожная личность), возможно, имеющий в отношении тебя нечестные намерения. Но даже если это слово — всего лишь ложь, оно означает нечто скверное. А именно: другое время, которое уже началось.
Томас. Я стану порядочным человеком. Я буду зарабатывать деньги.
Сара. Через семь лет.
Томас. Нет, скорее.
Сара. Как же ты заработаешь деньги?
Томас. Потому что хочу.
Сара. Даже этот Абуриэль (если, конечно, ты его не придумал) не имел при себе заслуживающей упоминания наличности. Даже он!
<i>(Уильям Смит шумно, не постучав, вторгается в комнату. Он почти на три года старше Томаса, однако по-мальчишески миловиден. У него темно-каштановые волосы. Он беззаветно предан своему младшему другу).</i>
Томас. Уильям… Ты сдержал обещание и пришел. У меня есть, что тебе рассказать. Голова моя переполнена, а сердце пусто…
Уильям Смит. Твоя бабушка шла за мной по пятам и вот-вот будет здесь. Добрый вечер, миссис Чаттертон!
Сара. Добрый вечер, мистер Смит.
Старая миссис Чаттертон (входит). Вы от меня убежали, мистер Смит-Младший! Хочу вам заметить, в этой связи, что я пока ни одного человека не покусала…
Уильям. Прошу прощения. Я очень торопился.
Старая миссис Чаттертон. Вы торопились к Томасу. Удачной такую отговорку не назовешь.
Уильям. Я просто совсем недавно завел привычку ходить с определенной скоростью…
Старая миссис Чаттертон. Скажем правду: вы красивый юноша, я же старуха. Каждый ходит своим путем.
Уильям. Этого я не имел в виду.
Томас. Хватит, Уильям… Бабушка, у меня к тебе просьба: ты не могла бы помочь маме?
Старая миссис Чаттертон. Я ей всегда помогаю, насколько хватает сил.
Томас. Я бы хотел прямо сейчас подняться с Уильямом в мансарду.
Старая миссис Чаттертон. Идите, идите… Надеюсь, скоро миссис Эскинс придет.
Томас. Чай заварить я не успел.
<i>(Уходит вместе с Уильямом Смитом).</i>
Старая миссис Чаттертон (снова сует себе в рот неизменную трубку). Слава Богу, что есть этот Смит. Он никогда не важничает, а ведь его отец пивовар. Это доходное дело. Кроме того: пиво возвращает душевное спокойствие. Жаль, наш Томас пива не пьет, а только воду хлебает. Между прочим, этот пивовар Смит (уже не первый год управляющий — как президент общества «Дельфин» — Колтонским приютом) имеет, в общей сложности, четырех сыновей. Старший, Дик, — величайший негодник в нашем городе. Его уже вышвыривали из трех школ. В девять лет он успел поработать каменщиком на строительстве какого-то дома и заработал деньги — потому что перед тем, опьянев от пунша, подрался и подставил подножку педелю. После его послали в Винчестер. Сейчас он помощник Джона Тауэнсенда, хирурга в нашем госпитале. А значит, можно сказать, работает в пыточной камере Бристоля: на предприятии, поставляющем изуродованные трупы… Меня пугает, что Томас встречается с этим неудачником… Сара — я тебе приготовлю чай, раз миссис Эскинс пока не пришла…
<i>(Уходит).</i>
ВТОРОЕ ДЕЙСТВИЕ
Зима 1767/68 года
БРИСТОЛЬ, КОРН-СТРИТ
<i>Канцелярия и регистратура адвоката Ламберта. Старый дом. Высокое окно. Две двери: одна справа, другая на заднем плане. Два пюпитра. Вдоль стен — книги, фолианты, документы: связанные пачками или сброшюрованные. Кадастровая карта городской застройки. Томас Чаттертон, хорошо одетый, стоит у правого пюпитра и пишет. Вечер. Три свечи.</i>
Джон Ламберт(в плаще, готовый к выходу, входит справа). Томас — я иду к себе на квартиру, поужинать. У тебя есть работа. Если, паче чаяния, придут клиенты, задержи их, поговори с ними, пусть они изложат свое дело, а ты все вкратце запиши, мне на заметку. Веди себя осмотрительно и думай о нашей выгоде.
Томас. Да, сэр.
Ламберт. Через час я вернусь.
Томас. Еще одно, сэр!
Ламберт. Ну?
Томас. Один вопрос: почему вы меня принуждаете столоваться и спать вместе с кучером и служанкой?
Ламберт (неприятно удивленный). А что, должно быть по-другому?
Томас. Могло бы быть по-другому.
Ламберт. Они люди простые, из простых семей. Ты разве лучше их?
Томас. Я в вашем доме не слуга. Я не принадлежу к низшему сословию. Я бы довольствовался куском черствого хлеба, лишь бы под столом мои ноги не соседствовали с ногами этих двоих.
Ламберт. Глупости ты говоришь. Они славные люди. Старая преданная домоправительница и Говер, двадцатипятилетний кучер: жизнелюбивый человек, хорошо обращающийся с животными… Я ведь не требую, чтоб ты спал в одной постели со стариком.
Томас. Вы же знаете, как обстоит дело с этим жизнелюбием, сэр. Я вам рассказывал. По вечерам Говер пьет крепкие напитки. Потом у него пахнет изо рта. Из-за такого запаха я с трудом засыпаю.
Ламберт. Он лучше многих других. Ты к Говеру несправедлив. Тебе не хватает жизненного опыта.
Томас. Каждый раз в канун воскресенья он приводит какую-нибудь портовую девку. Тогда мы делим постель на троих. Тихо у них не получается, а если когда и получится, то один раз не в счет.
Ламберт. У тебя завышенные требования к людям. Мы живем не в золотой век. Да золотого века и не было никогда. Его придумали впечатлительные натуры. Я не могу просто отключить потребности Говера. Я тебе разрешил дважды в неделю ночевать в доме твоей матери. А раз так, ты можешь как-то договориться с напарником.
Томас. Вы пошли мне навстречу, сэр, я это очень ценю.
Ламберт. Значит, обсуждать больше нечего. Отвыкай от гордости: ты здесь всего лишь ученик. Я тебя хорошо одеваю, заботясь о своем престиже, не о твоем.
Томас. Только не отдавайте меня в работный дом!
Ламберт. Что ты этим хочешь сказать?
Томас. Очень может быть, что я оттуда сбегу.
Ламберт (спокойно). Не получится, Томас. Еще шесть лет — и потом делай, что хочешь. Хорошо, что ты вспомнил о работном доме. Он всегда открыт для беглецов, которые не знают или не хотят признавать силу договора и стоящих под ним подписей. Ты же умен. Ты понимаешь смысл должностных актов и документов. И не станешь действовать опрометчиво. Наконец, я доволен тобой. Ты получаешь деньги на карманные расходы и можешь оплачивать свой абонемент в библиотеке Грина. Ты привыкнешь к сложившемуся положению вещей, к человеческому сообществу, которое ты, к сожалению, презираешь, к той системе, которую мудрые столпы общества воздвигают посредством законов и обычаев. То, что тебе кажется плохим или жестоким, на самом деле служит добру, иначе Господь не стал бы это терпеть. Мягкость законодателей способствует развращению нравов. Поэтому именно жесткость есть добродетель государства, Церкви и наставников.
