Я пришел к этому материалу благодаря большому — и сохраняющемуся до сих пор — увлечению эрратическим языковым миром произведений Янна, который я для себя открыл очень рано, в четырнадцать или пятнадцать лет…
Что касается социального окружения Чаттертона, то мы с Хеннебергом
[Клаус Хеннеберг, совместно с Пинчером, написал либретто. — Т. Б.]
быстро договорились: мы полностью исключим почти превратившуюся в клише
драму о художнике в духе романтиков. Для меня здесь важна одна-единственная, монологическая фигура, которая терпит крах из-за своей нарастающей
hybris[39]… Это пьеса об избытке — у молодого человека — творческого начала, совершенно неупорядоченного. Чаттертон не умеет с этим обращаться, да и никто вокруг него не понимает потенциала и ранимости таких энергий. Персонажей вокруг Чаттертона я изобразил так, что они кажутся зеркальными отражениями его физического и психического распада, но в действительности не сближаются с ним. Эмоциональные моменты в опере демонстрируют, собственно, неспособность Чаттертона к коммуникации и поддержанию человеческих связей…
Абуриэль для меня — отколовшееся «я» Чаттертона: как бы другая сторона его личности, его желание, проекция… Абуриэль — зеркало распада Чаттертона: свойственный поэту латентный аутизм разверзает перед ним все новые бездны, что в конце концов приводит к трагической смерти.
