Сара. Что же это за человек, который соблазняет тебя краденой едой?!
Томас. Он мне понравился. У него приятный голос, похожий на голос Уильяма. И смотреть на него приятно. Он был хорошо одет… Одно мне не понравилось: он запретил отнести часть хлеба и мяса тебе.
Сара. Догадался, наверное, что я не проглочу и куска незаконно обретенной пищи.
Томас. Он сказал: твой голод — старый голод; мой же голод — молодой, а это совсем не одно и то же.
Сара. Он дурак или жалкий обманщик, по нему плачет виселица: он просто еще не добрался до своего пенькового пристанища, болтающегося под небом… Меня огорчает, что ты так неумен.
Томас. Что же неумного в моем поведении, если он разумно отвечал на все возражения и сумел меня убедить?
Сара. Ты изменился, Томас. Ты говоришь как чужой для меня человек. Твой внутренний эталон извратился.
Томас. Ничего плохого со мной не произошло. Я говорю разумно. Мне встретился тот человек. Он произнес фразу о старом и молодом голоде. Я — в его присутствии — внезапно почувствовал, что сам тоже молод и голоден. Я еще сомневался, не хотел брать предложенное. Тогда он объяснил свою мысль обстоятельнее: если я открою рот и начну жевать, мне будет приятно. Тогда и картина внутри меня станет приятной.
Сара. Неподобающие слова! Господи, да ты все это сочинил! Это всего лишь выдуманная история. Ты лжешь, Томас!
Томас. Он еще кое-что сказал о приятном. И я думаю, он в этом разбирается. Он заговорил о приятности моих мыслей и о том, что сегодня, и завтра, и еще какое-то время я буду красивым. Но потом, дескать, мне придется вышколить свою фантазию, доверившись тому, что принято называть духом.
Сара. Он тебе совсем заморочил голову. Был бы это честный человек, он бы не льстил и не делал двусмысленных намеков.
Томас. Если бы ты его увидела, ты бы заговорила по-другому!
Сара. Ничего хорошего в этой встрече нет. У него непорядочные намерения.
Томас. Я, наверное, никогда больше его не увижу. Он живет не в Бристоле. Он прибыл издалека. И не сказал мне, где это Далеко. Я только знаю, что он здесь не останется, не вправе остаться. Он говорил о какой-то должности, которую ему доверили, но — ничего определенного. Под конец я узнал, что он беден, очень беден. Беднее, чем мы. При расставании он подарил мне три шиллинга. Случайно упомянув, что это вся его наличность. Да и эти деньги, эти три монетки, — из кармана одного богатого человека.
Сара. Томас!..
Томас. Тот человек вскочил на лошадь. Умчался прочь. А монетки валялись в пыли, и мой новый знакомый подобрал их, сохранил, чтобы сделать потом что-то хорошее.
Сара. Ты лжешь. Ты эту историю выдумал. В ней нет ничего реального. Ты так же голоден, как прежде.
Томас. Ничего я не выдумал! Придет врач, и ты выздоровеешь. Я ему отнес шиллинг. Правда, ему еще надо было съездить в деревню, потому что у порога доктора дожидалась, помимо меня, акушерка, которая хотела проводить его к роженице. Когда я дал ему деньги, он обещал, что сегодня вечером заглянет к тебе. А вот и оставшиеся два шиллинга — чтобы купить лекарство и что ты еще захочешь.
Сара. Я не хочу ни врача, ни лекарств!
Томас. Уже не первую неделю ты жалуешься и просишь помощи: говоришь, тебе нужен врач, добрый совет, уход…
Сара. Три шиллинга не сделают бедного человека богатым.
Томас. Они помогут продержаться. А вскоре у меня появится приработок.
Сара. Спальное место и еду тебе обеспечат, а также постельное белье и одежду — больше ничего.
Томас. Я предприимчив. Попробую писать для газет.
Сара. Ты высоко занесся, и мысли у тебя путаются. Как я могу тебе верить? Ты говоришь о ком-то, описываешь его внешность, упоминаешь, что в Бристоле он появился случайно: чужак, странник, но бедный, хоть и хорошо одет; ко всему прочему — вор, подбирающий с дороги монетки… Так как же его зовут? Проявив к тебе такое расположение, он наверняка назвал свое имя, которое ты до сих пор скрываешь.
Томас. Абуриэль.
Сара. Абуриэль? Это не человеческое имя. Томас, загляни в себя! Ты выдумал это слово. Опусти голову и признай, что ты лжец!
<i>(Стук в дверь, и тотчас входят: тучный рослый господин, адвокат Джон Ламберт; свидетель Джон Макартур и городской писец сэр Эбрахам Исаак Элтон. Вместо приветствия они слегка наклоняют головы. Ламберт оглядывается, делает несколько шагов, стараясь не приближаться к кровати, и останавливается возле книжных полок).</i>
Томас (кланяется). Это мы, сэр: моя мать Сара и я, Томас Чаттертон. Там есть одна довольно ценная книжка, сэр: «The Recueille of the Historys of Troye» бургундского поэта Рауля Лефевра, напечатанная в 1475 году, в Брюгге, искусным Уильямом Кекстоном[5]. Мой покойный отец, который был школьным учителем и церковным певчим, оставил ее нам. Книгу нашли в одном из семи закрытых на семь замков сундуков бургомистра Уильяма Кэнинга, друга короля Генриха VI. Мы поэтому не решились с ней расстаться, хотя могли бы выручить за нее целую гинею. Кроме того, я ее охотно читаю.
Ламберт (неожиданно поворачивается к нему). Вот как… Мне, собственно, ни к чему это знать. Я сам вижу, что у вас имеются старые зачитанные книжки, ни на что не годные.
Сара. Ты слишком навязчив, Томас.
Томас. Простите, сэр… Я только хотел показать, что не вовсе лишен познаний…
Ламберт (поворачивается к кровати Сары). Мы пришли, чтобы заключить договор, — господин городской писец со своим свидетелем и я. Вы, сударыня, утверждали, что ваш законный сын Томас хорошо воспитан и клиентов не отпугнет. (Он приближается к Томасу.) Против его внешнего вида мне возразить нечего; правда, он худее, чем хотелось бы.
Сара. Мы бедны, сэр. Он нарастит мясо, когда начнет столоваться за вашим столом.
Ламберт. Так ты думаешь, что сможешь стоять за пюпитром, копировать документы, составлять счета и прошения?
Томас. Да, сэр.
Ламберт. Ты умеешь читать, понимать прочитанное, писать, считать? Так указано в свидетельстве, выданном Колтонской школой.
Томас. Да, сэр.
Ламберт. Покажи, что ты копировал в последнее время.
Томас. Вас интересует курсив? Или изящные шрифты? Может быть, римский? Я разбираю и печатные буквы, вырезанные Уильямом Кекстоном.
Ламберт (приближается к столу). Что тебе до этого Кекстона? Я хочу увидеть твои последние упражнения.
<i>(Подходит к столу и рассматривает лежащие на нем листы).</i>
Томас. Это, сэр, образчик скорописи — очень быстрого письма.
Ламберт (читает вслух). «— Он вдруг остановился, будто забыл что-то, оглянулся, дотронулся белой рукой до голубой предвечерней дымки и дважды произнес, приглушенно: Я — Абуриэль…»
Томас. Сэр, это ничего не значит, поверьте, — просто упражнение в чистописании. Ты что-то выдумал… И вот оно уже записано, без всякой разумной цели.
Ламберт (с любопытством смотрит на Томаса). Здесь еще раз значится: АБУРИЭЛЬ.
Томас. Потому что, сэр, он дважды это повторил.
Ламберт (берет другой лист). А здесь вся страница заполнена — то мелким каллиграфическим почерком, то крупным, с завитушками… то печатными буквами: АБУРИЭЛЬ АБУРИЭЛЬ…
Томас. Сэр, я просто боялся забыть это имя, вы понимаете? Такое странное имя…
Сара. Томас — Томас!
