Бергем. Барретт?.. Он же почтенный человек, известный ученый, а не выходец из низов, как ты или я. Он был учеником Винчестерского колледжа, аптекарем, хирургом, штабным лекарем флота, начальником госпиталя Святого Петра — правда, еще и акушером, в силу собственной склонности, — и всюду действовал весьма успешно. Он написал историю медицины и уже много лет работает над трудом о Бристоле.

Томас. В последнее время ему не хватало первоисточников. Потому у него и возникла мысль воспользоваться моими услугами.

Бергем. Он подталкивал тебя к воровству?

Томас. Речь шла не о воровстве, а о доставании. «Достань мне, что найдешь», — таковы были его слова.

Бергем. Он придавал им двусмысленное значение?

Томас. Для него было предпочтительнее ничего такого в виду не иметь. Но просто копии его не удовлетворяли.

Бергем. Почему же ты заходил в своей услужливости так далеко?

Томас. Сэр… на случай если я здесь потерплю неудачу… потерплю неудачу как поэт… у меня должен оставаться какой-то выход. Я решил, что — дабы бежать от неприятностей, которых становится все больше — на худой конец стану судовым врачом. Мистер Барретт одалживал мне руководства по медицине. Я часто посещал анатомический театр. Он может достать для меня патент — апробацию пятой степени, по крайней мере.

Бергем. Мы все пытаемся куда-то бежать. Я, например, нахожу прибежище в музыке, когда жизнь становится чем-то черным, наподобие свернувшейся крови. Люблю Генделя и Гайдна…

Томас. Прошу вас, сэр, окажите уважение самому себе, вернув мне доброе имя. Помогите…

Бергем. Так ты говоришь, изуродованы пять фолиантов, а не двенадцать?

Бергем. Считай, что этого разговора между нами не было.

Томас. Не было, сэр. Чего не должно быть, того нет и не было.

Бергем (подходит к двери справа). Господа, прошу вас…

Ламберт. Так вы забрали у него яд, мистер Бергем?

Бергем. Яду меня в кармане, сэр.

Ламберт. Теперь Я буду лучше спать по ночам. Мне вряд ли удалось бы свыкнуться с мыслью, что Томаса в любой момент могут обнаружить здесь в канцелярии в качестве трупа.

Бергем. Из пяти фолиантов, в общей сложности, исчезли — опять же в общей сложности — семь листов. Я готов купить эти книги, как если бы они были неповрежденными. Цену назначите вы сами, мистер Ламберт.

Ламберт. Очень любезно с вашей стороны. Что мне на это ответить?

Бергем. Назовите цену.

Ламберт. В принципе я согласен. Но так сходу сформулировать требование… значит поставить одну из сторон в невыгодное положение.

Бергем. В любом случае книги уже принадлежат мне, не так ли?

Ламберт. Как вам будет угодно…

Филлипс. Прием, я полагаю, закончен? Тогда разрешите откланяться.

Барретт (Томасу). Мистер Ламберт надеется, что отныне ты будешь для него более покладистым и усердным помощником. Твоя строптивость свидетельствует не о гордости, а только об упрямстве. Произвольное обращение с книгами (я выражаюсь очень сдержанно) — свидетельство твоей самоуверенности, извращенных представлений о нравственности. Ты требуешь поддержки и, похоже, не понимаешь, что тебе ее предоставляли — более чем щедро. Своими знаниями ты обязан великодушному учебному заведению. Тот, кто принимает благодеяния, должен быть готов отплатить за них добром. Этого требуют приличия, а в твоем случае — и закон. Как бы ты стал на удивление юным исследователем (я бы даже сказал: вундеркиндом), коим восхищаются лучшие умы Бристоля, если бы спутником твоей бедности оставалось невежество? Итак, углубляйся в себя; не играй с ядовитыми мыслями: они не менее губительны, чем приобретенный тобой у аптекаря белый порошок. (Томас стоит, будто окаменев.) Ну же, скажи что-нибудь!

Томас (хмуро). Я запомнил каждую сказанную вами фразу.

Бергем. Понятно, что как раз сейчас тебе трудно найти подходящие слова; и все же мистер Ламберт ожидает от тебя какого-то знака примирения.

Томас (преодолев себя, подходит к Ламберту и склоняется перед ним в поклоне). Я прошу у вас прощения, мистер Ламберт.

Ламберт. Странно, что я вспотел…

Кэткот. Попохоже, это воскрекресенье мы нанаконец-то перережили.

Бергем. Не забудь про книги, Томас!

Томас (достает с полок книги). Всего их пять…

Уильям. Можно, Томас, я останусь у тебя?

Томас. Уходи! Я должен побыть один.

Барретт (Бергему). Я помогу вам донести их до дому.

Бергем. Рассчитаемся еще сегодня, мистер Ламберт?

Ламберт. Завтра, сэр, если не возражаете: миссис Ламберт, моя матушка, уже заждалась меня к ужину. (Гости поспешно направляются к выходу.) Запри дверь, Томас, когда будешь уходить, — а ключ занеси ко мне на квартиру.

Бергем. Всего тебе доброго, Томас!

Томас (некоторое время стоит в задумчивости, потом пытается сдвинуть стенку с книгами — безуспешно). Не удается. Все напрасно. За стенкой ничего нет — ни прохода, ни лестницы. Фантазии. Возможности. Мистер Абуриэль: какая-то тень, встреча в лунном свете, знакомство на кладбище. Существо без денег и без хлеба. А те другие: чернильные привидения, более плоские, чем бумага; даже не пепел, остающийся, когда я жгу бычью кровь, из которой они — в своем буквенном качестве — состоят… (У него падают документы. Он подбирает их, кладет обратно, садится на стул.) Вместо того, чтобы оставаться тем, что я есть — поэтом, — я вынужден играть роль фальсификатора. Обман приносит деньги, а достижения — только насмешки. Но где же Чаттертон: тот подлинный Том, которого еще никто не видел, даже сам Том? Этот, сидящий сейчас на стуле, — не он. Под черепной коробкой, внутри; в перекачивающем кровь сердце, внутри; в половых органах, внутри: вот где можно найти Томаса. (Хлопает себя по соответствующим частям тела, вскакивает.) Меланхолия — производное от обычной плоти. А в чем выражается воздействие яда? (Показывает себе самому пакетик с мышьяком.)

Ламберт (входит, откашливается). Добрый день!

Томас (поспешно поворачивается к нему). Мистер Ламберт —

Ламберт. Вот письменное подтверждение, что я до срока освобождаю тебя от ученического договора. Самоубийство, которое ты на сей раз наметил на праздник Воскресения, уже не будет меня касаться, если ты в самом деле его совершишь.