Домой шла пешком, очень хотелось позвонить Лене, поделиться восторгами, с трудом себя сдержала, нельзя быть навязчивой.

А ведь Лена старше Нины, - Софья остановилась, факт ее поразил. И внешне они разные: Елена узколицая с солнечными зайчиками в светлых радужках, гибкая, ей бы прыгать и танцевать, не то, что медлительная Нина, луноликая с темным взглядом, если всмотреться, в глубине черные точки страха. Однажды приснился ее взгляд в упор, мерцающий в свете луны, зрачки вытянулись как у кошки, - и это было страшно.

Когда обедала, кто-то пришел. "Привет, мамуль! Ты дома?" - сын заглянул на кухню.

- Входи, не стесняйся, ругать не буду за то, что ты дома не ночевал, - она засмеялась, но он оставался серьезным, - Ты был у женщины? - спросила вдруг.

- Да, я был у жены, - ответил он.

- У жены, - эхом повторила она, но смысл сказанного дошел не сразу.

- Да, я женат, жена скоро придет, и вы познакомитесь.

Неожиданная новость, а ведь дочь предупреждала. Она почувствовала обиду, будто сын обманул ее. Обида душила, но молчать тяжелее.

- Где она скрывается? - спросила ровным голосом без интонаций.

- В одном месте, у знакомых. Они уехали и оставили ей ключи от квартиры.

- Кто она? Сколько ей лет? Есть ли у нее имя, наконец? - Софья возвысила голос.

Бабища, толстая, безобразная, а он попался, была бы любовь, сказал бы матери, а не так, втихаря. Скоропостижный брак, потому что она беременная двойней.

Сын рылся в пакетах, потом в ящиках кухонного стола, что-то искал на полке, заставленной банками. Перестал, скрестил руки на груди, нервно дергалась нижняя губа, - признак сильного волнения.

- Комната эта куплена на ее деньги. Немного помог Григорий Григорьевич, что я говорю, он очень помог, если бы не он, не было бы ничего. У нее была комната в общежитии, не знаю, что произошло, но договор купли признали недействительным, ее выселяли, пока не вмешался он. Комнату продали и купили эту. Ты что-то имеешь против? У тебя есть другие варианты? Если нет, радуйся, что мы не бездомные.

- Что ж ты прятал от меня свою жену?

- Из-за Любы. Она боялась встречи с тобой.

- Значит, Люба, - редкое сейчас имя. Как ты представляешь жизнь втроем в одной комнате?

- Я думал об этом, часть можно отделить стеной из гипсокартона.

- Можешь сделать?

- Да.

- На деньги жены?

- Это моя забота, - он посмотрел на часы, - Люба ждет.

Закрылась дверь, сын спускался по лестнице в ритме стаккато, от форте до пиано, грохот железа, визг, хлопок, - полный ступор. Почему часть, а не половину? - подумала запоздало, но спрашивать некого.

Услужливо всплыло предупреждение дочери: куда ты, мать собралась, ведь Мишка не сегодня - завтра женится. Окрутит какая-нибудь стервь, нормальная за него замуж не пойдет, и что ты будешь делать на совместной кухне? Закончится тем, что стервь подсыплет в твою кастрюлю крысиного яда, вот и сказке конец.

Вот тебе и Елена, размечталась, а ведь друзья знали, что Миша женатый. И Лена тоже знала.

Миша привел жену вечером, когда Софья уже устала ждать. Маленькая, худенькая, с желтым, нездоровым, рано увядшим лицом, в серой майке и длинной юбке в мелкий цветочек, боязливо вошла в прихожую, прячась за спиной сына, чуть выглянула и тихо, заикаясь, заговорила:

- Меня зовут Люба, а вас, я знаю, Софья Леонидовна. Как вам у нас нравится? На море были?

Софья не сразу поняла, что задан вопрос.

- Да, да, была, сегодня. А ты? Что-то бледненькая.

- Нет, нет - она затрясла головой, - на море не хожу и не загораю.

- Местные жители редко загорают, этим их можно отличить от приезжих, - объяснил сын.

- По тебе не видно, - усмехнулась Софья.

Сын с опаской смотрел на мать, боялся, что устроит скандал. Люба тоже испугано смотрела и все пыталась растянуть в улыбке судорожно сжатый рот.

Миша скрылся в комнате, а Люба, лишенная опоры, прижалась к стене и стала сумбурно говорить о чем-то, не соответствующем моменту. Что-то вроде, ах, какие прекрасные носочки продаются в магазине. Перескочила на сумки, снова вернулась к носкам, нет, косметика, незаметно перескочила с ширпотреба к воспоминаниям о своем отце - профессоре. К ним в гости приезжал Григорий Григорьевич. Ах, как жаль, рано умер. Нет - нет, не Григорий... отец, он умер вовремя. Ой, что я говорю, - она зажала рот ладонью, - то есть ему было много лет, когда он умер. Она запуталась и замолчала.

Софья подумала, может, у нее психиатрический диагноз?

Сын, наконец, вышел из комнаты, переодевшись в майку и шорты, втроем сели за стол на кухне, Софья с вечера приготовила пирожки, Мишины любимые, с начинкой из сушеной груши. Тесто такое, что хоть месяц храни, не испортятся. "Муж объелся груш", - захихикала Люба, откусывая пирожок, и подавилась. Долго кашляла, слезы потекли по раскрасневшимся щекам, лицо разгладилось, помолодело, Софья отметила правильные черты. Портил впечатление взгляд серых глаз, временами затуманенных как у слабоумной.

Миша обещал завтра поставить стену, есть рабочие, стройматериалы, до вечера справятся, и они ушли.

Софья жалела, что сцена знакомства проходила в атмосфере неловкости, настороженности и недоброжелательности. В этом винила себя. Уж, лучше бы Люба надерзила, ну, поскандалили, потом бы помирились и успокоились.

Стена

Когда на следующий день вернулась с пляжа, часть комнаты была отделена тонкой стеной и не до потолка. Окно в ее закуток не вошло. Новая стена обрывалась в метре от двери, чтобы был проход. Миша объяснил, что доведут до конца, когда прорубят отдельную дверь, уже договорился с мастерами, а пока так.

Все убрано, Люба постаралась. Миша на стремянке, в своей части, под самым потолком по всему периметру вбивал гвозди для икон. Некоторые уже висели, и святые сурово смотрели вниз, будто на судилище.

- Что-то они не улыбаются, - пошутила она и увидела такой же, как на иконах осуждающий взгляд сына.

- Не все входят, может тебе повесить?

- Не надо, - поспешно сказала она, - Мне бы лучше натюрморт.

- В зеленых тонах, - усмехнулся сын.

В закутке вместо окна поместился стеллаж с книгами. Софья порылась в коробках сына и выбрала классику: пусть хоть такое окно в мир. Диван у стены на лестничную площадку, рядом круглый стол, оставшийся от прежних хозяев, два стула. Еще досталась кладовка для вещей.

И они зажили втроем. Миша рано уходил и поздно возвращался, ночевал всегда дома. Люба пугалась, сталкиваясь с ней в темном коридоре. Лампочки быстро сгорали, купить новую забывали, - бытом никто не хотел заниматься. Люба днем никуда не выходила, часто принимала душ, не готовила и, страдая головными болями, лежала с мокрым полотенцем на лбу, - не переносила солнца, жары, ветра, холода и прочей погоды. Софья гуляла по городу и старалась не думать о плохом. Благо, невестка не докучала, мышкой пробегала мимо и пряталась у себя, но иногда после посещения магазинов впадала в возбуждение. Какая-то истеричность, неуместная восторженность, маечки, платочки, еще что-то, ах, ах, загляденье. Софья уставала от восторгов и вытаскивала деньги из кошелька, чтобы та купила распрекрасные тапочки.

- Нет, нет, что вы, - Люба трясла головой, Софья опасалась за ее шейные позвонки, - и бормотала: - Нельзя, как можно, мало ли что я захотела.

- Если нет возможности купить, зачем посещать магазины? Только продавцов раздражать, - злилась Софья, - Неужели больше некуда сходить?

Люба убегала в комнату и долго не выходила.

Ночные голоса супругов мешали спать, бывало, до утра говорили. Наступала тишина, и она боялась вставать, чтобы их не разбудить, и это было неудобно. Она настаивала на завершении работ.