- Пока мы молоды, главное, не продешевить, девочки, - поучала она курящих студенток, иногда среди них бывала и Софья.

- Научи нас, Марго, как не продешевить, - просила какая-нибудь робким голосом.

- Любой товар можно продать, главное - красиво упаковать, - поучала она, выставляя ножку в изящной обуви.

Упакована была со вкусом. Ни золотых колец с цепочками, ни красных сумочек и прочей ерунды. У нее были некрасивые руки, большие, багрово-синие, как будто она изо дня в день вручную стирала белье, поэтому акцент делался на ноги. И еще носила замысловатые бусы, крупные, в несколько рядов, из уральских самоцветов, чтобы отвлечь внимание от плоской груди. Она не дружила ни с кем из однокурсниц.

В высоких элегантных сапогах и узкой короткой юбке, на плечи, несмотря на тепло, накинута кожаная куртка: атаманша из фильма времен гражданской войны, - шагнула навстречу Софье и, прищурившись, хрипло спросила:

- Ты знакома с Григорием Шороховым?

Софья оглянулась, никого, кроме них не было, и с готовностью закивала.

Атаманша широко заулыбалась, признав ее своей.

- У нас было общее босоногое детство, - уточнила Софья.

Детства она не помнила, но рассказывала мать, что до трех лет они с Гришей копались в одной песочнице.

- Вот как? - Марго широко раскрыла свои русалочьи глаза, - Пойдем в кафешку, посидим, посплетничаем, - предложила она

- Не могу, надо мужа отпустить, он с дочкой сидит.

- Ах, да, ты ведь замужем. Покажешь дочку? Я люблю детей, - произнесла она голосом людоедки.

Софью передернуло, но она кивнула. Марго проводила ее до остановки, дождалась Софьиного троллейбуса и помахала вслед.

Софья катала Машу в коляске, был солнечный теплый день, гуляли недалеко от подъезда, но когда спустилась с дочкой по ступеням вниз, удивилась, что дверь не заперта. В единственном кресле, лицом к двери, сидела Марго, рядом на коленях стоял Николай, увидев жену, резко наклонился и стал шарить рукой под диваном.

- Что ты делаешь? - тихо спросила Софья, чтобы не напугать дочку.

Николай также тихо ответил:

- Запонку ищу, закатилась куда-то.

Марго по-кошачьи щурилась и усмехалась.

- Вот она, нашел! - на его ладони лежала запонка из уральского малахита. Софьин подарок, ей казалось, что зеленый цвет подходил его карим глазам и рыжеватым волосам.

- Как тебе наша хижина? - спросила Софья. - Все есть, даже телефон.

- Как здорово! - Марго сложила губы, будто сосала сладкий леденец.

Николай не сводил глаз с ее слюнявых губ, она постоянно их облизывала, слишком красных и пухлых.

- Может, шампанское? - предложил он, - Я быстро, тут рядом.

- Нет, в другой раз. Я по делу, - она повернулась к Софье, - помоги устроиться к социологам.

Николай удивился: как? эта шикарная молодая женщина, чудом занесенная в хижину, о чем-то просит жену, превратившуюся в молокозавод, как он однажды высказался.

- Григорий у них за главного, - пояснила Софья.

- Вот как? Значит, Григорий? Почему я узнаю последний? - Николай покраснел от злости.

Марго не скрывала удивления, мужчина ревнует не ее, а другую, без разницы, жена не жена. Где Марго, там других женщин не может быть.

- Ладно, я пошла, позвоню на днях, - она постояла на пороге, но на нее никто не посмотрел. Супруги сцепились взглядами как петухи перед боем.

Они поссорились, и он ушел в матери, забрав кошелек.

Марго позвонила на следующий день и попросила встретиться, в голосе звучало нетерпение. Софья, оставив дочку у родителей, поехала в университет. Марго ждала ее на ступенях.

- Он прошел в здание, я видела, пойдем, я знаю, где он.

Григорий сидел в приемной ректора и кокетничал с секретаршей, молодой красавицей. Увидел Софью, обрадовался, обнял ее за плечи и вывел из приемной. Дорогу им преградила Марго. Глаза ее раскрылись, как никогда не раскрывались. Такой нестерпимо яркий блеск, такие пухлые губы, Григорий оторопел и как-то испугано посмотрел на нее.

- Здравствуйте, - она облизнула губы, - возьмите меня на работу, я справлюсь, обещаю, - проговорила она низким бархатистым голосом, именно так в следующую эпоху будет звучать секс по телефону.

- Беру, конечно, уверен, справитесь, - он вошел в роль начальника.

Момент, который Софья не могла забыть: он снял руку с ее плеча. Торжествующая улыбка расцвела на устах Марго. Григорий слегка покраснел, притянул к себе Софью и поцеловал в губы. Легкий такой поцелуй. И быстрым шагом удалился по сумрачному коридору.

Марго провожала ее до остановки.

- Спасибо, Софи, я теперь твоя должница, - повторяла она.

Она раскраснелась, шла танцующей походкой, и прохожие, мужчины и женщины, смотрели ей вслед.

Одного не учла, что кроме общения с молодым и перспективным Григорием еще надо работать.

Международная программа завершилась, и работы пока не было. Но Григорий не терялся, договорился с хлебозаводом о проведении социологического опроса среди рабочих. Администрация завода хотела знать, чем дышит пролетариат и дышит ли, и под это выделяла круглую сумму, ректорат был доволен.

В сентябре до начала занятий студенты уезжали на уборку картофеля, но тем, кого Григорий отобрал для проведения социологического опроса, повезло: на картошку их не отправили. Марго тоже осталась.

И наступил день, когда ей надо было прийти на завод, что само по себе уже шок, к рабочим! и спрашивать, как им, вообще, живется. Что тут спрашивать, когда и так ясно, разве это жизнь, треть суток проводить у станка или в кабине экскаватора, из года в год, для кого-то до самой смерти. Она бы повесилась. Софья возражала: бывает и сытый бездельник в петлю лезет, а бывает, что работяга за станком чувствует себя счастливым.

Когда Марго поняла, что от работы не отвертеться, запаниковала и даже попыталась соблазнить Григория, и, кажется, ей удалось, но не помогло. Он определил ее в цех макаронных изделий, там она, благоухающая французскими духами, одетая с картинки из забугорного журнала, должна была в течение трех дней провести этот долбаный опрос.

Однокурсницы, которым она звонила и жаловалась, на словах сочувствовали ей, но за спиной злорадствовали.

Она пришла вечером с пирожными и стала мыть посуду, Софья поняла, надо помогать. Вдвоем уложили Машу спать, сели пить чай с пирожными, и Марго пожаловалась, что Григорий пригрозил увольнением, так и сказал, какой из нее социолог, если она боится людей. Она по привычке щурила и выкатывала глаза, облизывала губы,- традиционный набор соблазнения, но выглядела нашкодившей кошкой. И обещала заплатить.

Деньги не лишние - Софья согласилась.

На следующий день встретились у проходной. Марго была, как обычно, в модных сапогах, короткой юбке с разрезом и в белой блузке, - в прозрачной вставке на груди видно было кружевное белье. Картинку портил растерянный вид, она даже забывала облизывать губы.

Софье не надо было долго думать, во что одеться: брюки, спортивная куртка, спортивные тапочки. Ни на что другое - ни времени, ни сил, ни желания. Григорий тогда был миражом на горизонте. То появлялся, то исчезал, то не замечал, ничего в ее жизни не менялось.

Мастер смены, так назвалась высокая женщина в аккуратной одежде интеллигентного вида, провела их в необъятных размеров сумеречное помещение, окна и обстановка были припудрены мукой, - и ушла.

Марго стояла у бетонной стены и с ужасом смотрела, как женщины в белых халатах и тапочках на голых ногах возили на тележках тугие неподъемные мешки в дальний угол. Оттуда доносилось угрожающее гудение. Софья близко подошла и увидела под навесом дыру. Рядом остановилась груженая тележка. мешок, Полная работница в белой спецодежде, с запорошенными, будто снегом ногами, ухватила нить, которой был прошит мешок, и резким движением руки выдернула ее, подхватила мешок за низ и перевернула над дырой, поднялось бело-густое облако. Облако рассеялось, Софья наклонилась и увидела, как внизу, в круглом чане металлические лопасти месили тесто.