В тот раз, вместе с глиняными котиками он оставил у меня большую - преогромную сумму денег в долларах, я не считала, сколько их. Спрятала в шкафу под бельем и время от времени проверяла, на месте ли. Предварительно завешивала окно. Навоображала такого, будто он уголовник и скрывается, может, убийца, но я его и такого люблю. И буду любить. Даже придумала историю, что он убил любовницу, потому что она изменила ему. На бандита не похож, только много денег. Но я верю, что Григорий способен на все..."

Господи, совсем еще ребенок, сколько ей тогда было? - подумала Софья, но не могла вспомнить дату ее рождения.

"...нет любви, то есть она, может, и есть, как привязанность, как ненависть, как желание семьи и прочее, но чистой любви нет, как нет идеала. Это способность нашего сознания, не более. - Спасибо, что не бросаешь. Тогда скажи, зачем я тебе. - С тобой я мужчина, самец. - И это все? Чем ты отличаешься от животного? - Ничем, потому что власть над женщиной украшает жизнь".

Из дневника выпала потрепанная и пожелтевшая фотография Миши в военной форме. Странная форма, такой она еще не встречала. На обороте подпись угловатыми почерком Мары: "Борис - 1940 год". Как он похож на Мишу. И на Якова.

Значит, Дуся и Яков были любовниками, значит, Николай их сын. А как же сходство с Григорием? Придумала себе, потому что хотела сыну успешного отца? Но Яков? как же так? Он убил Василия? Зачем? Чтобы жениться? На ком? А, может, все же Григорий - отец Миши? Что получается? Все люди братья и сестры? Ей стало смешно, некоторое время сдерживалась, но не смогла: расхохоталась до слез, до спазмов живота, во все горло, и остановилась, как только подумала, что Николай мог убить Василия. Ведь он знал, кто его отец. И Дуся знала. Нет, это невозможно, ведь Маша - копия деда. Но так ли она похожа на него? Каждый слышит, как он дышит.

Открылась входная дверь, донесся голос сына: "Здесь я живу". "Почему открыта дверь?" - спросила женщина. "Потом". "Что значит, потом?" - учительница, властные нотки не спутать ни с какой другой профессией.

Упрашивающий голос сына: "Ну, пожалуйста, Александра, потом, ладно? Здесь мать. Пока она здесь, но вопрос решается".

"Окончательное решение вопроса", - зазвенело в ушах, но ей страшно не было. На пороге возникла крашеная блондинка в тесном и коротком платье, обтягивающем необъятных размеров грудь, тонкую талию и плоский живот. А коленки-то костлявые, - подумала Софья, звон прекратился, она владела собой. Следом вошел сын и обнял женщину за талию.

- Где она?

Он открыл кладовку, там было пусто.

Софья взяла сумку и обошла их. Только бы не задеть, не задела.

Когда села в автобус со скрипучими дверями, вспомнила, что телефон оставила на столе.

Доехала до поворота, вышла из автобуса, - ни звезд, ни луны, все затянуто тучами. Скорее почувствовала, чем увидела, забор воинской части, тропинку осветили фары проезжающей легковушки.

В доме смутно светилось окно, видимо, на прикроватной тумбочке включена настольная лампа. Дверь не заперта, она вошла в комнату и увидела голое женское тело, лицо скрывалось в темноте. Незнакомка сидела на краю кровати и была похожа на юношу. Бугорки могли быть маленькими грудками или слегка увеличенными и припухшими сосками юноши. Плоский живот, плотно сжатые гладкие ноги скрывали рыжеватый треугольник. Не Марго, у той груди выросли. Если только не отпали.

Женщина привстала, ловко повернулась, и, откинув одеяло, села на голую мужскую спину. Заработали руки с развитыми мышцами, заходили ходуном маленькие грудки, багрово налилась шея, - женщина делала Григорию массаж спины. Она подпрыгнула.

Григорий вскрикнул:

- Осторожнее!

- Не бойся, вреда не будет, я же врач.

Сползла со спины к ногам и заработала пальцами по позвоночнику, будто месила тесто, звонко похлопывала по плечам.

Софья попятилась к выходу, открыла дверь и посмотрела на них: он все также лежал на спине, а она сверху, спиной к Софье, изображала наездницу, ярко освещенные светлые волосы встали дыбом и повторились устрашающей тенью на стене.

Софья попыталась спуститься к морю, пора быть рассвету, но было темно, доносился лишь нарастающий рокот стихии. Кромешная тьма, все сливалось, закрыла глаза, открыла, стало еще темнее. Обо что-то споткнулась, попыталась устоять, но неподвластная ей сила инерции, - тело покатилось вниз, больно ударяясь о камни, она упала на гальку, вдохнула запах прохлады вперемешку с водорослями - рядом море, вот-вот накроет волна и унесет.

Попытка откатиться не удавалась, тело отяжелело, страх забился в горле.

Не было звуков, даже всплеска волн, - ничего, только боль в правой половине головы, левая не ощущалась. Только боль справа и звон, как назойливый комар, но здесь комаров нет, - уверял Григорий.

Она замерзла, холод такой, какого давно не испытывала. Холодно, но лучше, чем в психушке лежать. Ничего, вон уж дом виден. Дым из трубы не идет, но брат хранит тепло. Окно заморожено причудливым узором.

- Нина?

- Это я, Соня. Ваня, ты что? Откуда Нина?

- Ты стала очень похожа на сестру. С годами люди становятся добрее и покладистее. Смотри, вот ее портрет. У тебя глаза точно такие же. Раньше ты часто злилась, а теперь печалишься.

На столе торт, слоенный, с орехами.

- Ешь, твой любимый. Григорий ждал тебя, не дождался.

Как не дождался, вот он, прожорливый, большой кусок запихнул в рот.

- Я все знаю, Софья, но так и не понял, почему ты сбежала.

- Потому что меня хотели в психушку упрятать. И детей забрать. Вот почему.

- Что торт не ешь? Угощайся, твой любимый.

- Нет, спасибо.

- Как хочешь, - он заглотал остатки вместе с крошками. Вытер губы носовым платком, - Выходи за меня замуж.

Гул, ровный, угрожающий. Слабость такая, что нет сил двигаться.

- Соня, хочешь услышать шум моря?

- Да, Ваня, хочу.

- Прижми ладони, вот так, слышишь?

Шум моря поглотил все вокруг и резко оборвался.