А лучше возмутиться: в чем меня подозреваешь? По себе судишь? Или посоветовать лечить у психиатра синдром любовной зависимости.
- Ты не знаешь, как страшно одной просыпаться по ночам, ты не знаешь, что такое одиночество, я никому не желаю испытать подобное, - продолжала Марго, лицо ее побледнело, вид несчастный, она ждала, и Софья не смогла ни врать, ни советы давать.
- Нет, с ним я не встречаюсь и мужу ни с кем не изменяю, - почувствовала усталость, будто провела подряд шесть уроков грамматики.
И тут же пожалела, что не разыграла спектакль: лицо Марго округлилось, блеск и неприкрытое торжество в глазах.
- Нашла чем хвастать, - расхохоталась до слез, щеки разрумянились, ах, как весело!
- Радуешься?
- Твоей глупости, - смеялась она, тряся плечами и вытирая слезы, наконец, успокоилась, взгляд строгий, обвиняющий: - Кстати, я вдова, если ты забыла, и была бы сейчас замужем за Григом, но ты мне помешала.
- Посчитай, сколько лет с той охоты прошло.
Она хотела домой.
- Ты мне помешала, - шипела Марго, если бы могла, испепелила бы взглядом.
- Столько лет прошло, - повторила Софья и сделала вид, что интересуется лопоухими листьями.
Дурь, конечно, но испугалась: узкий проход заставлен тяжелыми горшками. Листья перепутались, сплелись, просветов нет, - все, что угодно могло произойти. Сюжет для детектива: женщина средних лет замочила подружку из ревности к любовнику из далекого прошлого. Кажется, учительниц русского языка и литературы кровожадные писатели еще не убивали.
Марго почувствовала, что Софья может уйти, и сменила тон на печальный:
- Никогда не думала, что одиночество так ужасно. После похорон мужа хотела заняться собой, но тоска замучила, - голубые очи потускнели как щебень в придорожной пыли. Но лишь на мгновение, появилась ехидная улыбка, глаза заблестели, она людоедски облизала губы. - Я в курсе, Григ мне все рассказал.
- Что значит всё? - выдавила Софья. Сколько можно, почему ее не берут замуж? Встать и уйти, бежать и никогда больше не встречаться.
- Как ты рабочим читала Ленина, кажется, называется "Диктатура пролетариата", они потом устроили забастовку, тебя могли посадить.
- Булыжник - орудие пролетариата. Тогда мы были молоды, зато теперь мы с тобой считались бы жертвами советского режима.
Софья повеселела: все да не все. Главного она не знала и есть надежда, что никогда не узнает.
- Для меня достаточно быть жертвой перестройки, если ты не забыла.
- Когда-нибудь оценят, - усмехнулась Софья.
- Нескоро. Нам с тобой не дожить. Я, вообще-то по делу тебя позвала. Пишу, знаешь ли, воспоминания. О начале перестройки, еще при Советах, пока не забылось. Ты ведь ходила на семинар к Григорию, напиши пару строк, что да как.
- Напишу, - согласилась Софья и подумала, если что, Яков поможет, вместе там были.
- Да, вот еще что, старушка Мара записывала на диктофон воспоминания, хотелось бы ознакомиться.
- Но там личного больше, тебе будет неинтересно.
Но Марго уже не слушала, позвала официанта, рассчиталась, и они холодно расстались.
Софья зашла в аптеку и купила компливит для стрессоустойчивости. Чуть больше месяца до экзаменов, а ее девятиклассники не могли отличить Тургенева от Достоевского, писали "шы - жы" и "чыжь" и требовали единого правила по грамматике: как слышится, так и пишется. Да и, вообще, зачем им правила, если есть программа редактор в компьютере.
Витамины не помогли, полночи промучилась, вспоминая прошлое, Яков смотрел фильм и потом лег в своем кабинете на диване, чтобы ей не мешать. А она все решала, какой же это был год, пока не сообразила связать с рождением сына. Мише на будущий год исполнится тридцать лет.
Социологический опрос
Григорий приехал из Москвы и в тот же день пришел в гости с огромным букетом красных роз и бутылкой шампанского. Машутке уже был годик, он посмотрел на нее и сказал, что девочка похожа на Николая.
Николай показывал комнату, когда-то в этом полуподвале была бытовка строителей, вполне терпимо, можно жить, благоустраивает с помощью Софьиных родителей.
- Первое - избавиться от сырости, второе - поменять фанерные двери и перекошенные рамы окон, - перечислял он.
Григорий наблюдал в окне за ногами парочки, прогуливающейся в палисаднике.
- Нужна густая решетка, - вмешалась Софья, - и полить чем-то, чтобы мартовские коты не пускали на стекло свои вонючие струи.
По ночам не давали покоя пьяные голоса под кустами желтой акации, казалось, всех алкашей района туда тянуло. Николай гонял их, уходили, но, случалось, били им окна.
В первый раз осколки попали в кроватку дочери. Но Маша в тот момент сидела в закутке на детском стульчике, Софья кормила ее кашей, испугались, конечно.
- Зато есть телефон, - Николай показал на красный аппарат.
Наличием телефона он гордился, раз поставили, значит, ценят на работе. Софья смеялась.
Григорий, выпив бокал шампанского, заспешил на важную встречу и на прощание сказал Николаю: " Слышь, ты, будущий Нобелевский лауреат, в таких условиях нельзя растить ребенка".
Николай злился из-за букета роз, некуда деньги девать. Софья решила, что Григорий приходил из-за нее, а не к другу - однокласснику, и воспылала надеждой на лучшее будущее.
Мужа уже не любила, так ей казалось. Он устроился работать дворником, чтобы через жэк получить этот полуподвал. Диплом филолога университета затерялся среди конспектов лекций, газетных вырезок, бумаг на выброс, да все некогда их перебрать, зато не служит в конторе, и остается время, чтобы писать.
"О чем, писать?" - спрашивала Софья. "Не о чем, а зачем и как. Отвечаю: чтобы издали за границей, а это реальные деньги. Естественно, бессюжетник. Реализмом сыты по горло". "Людям интересны истории, а бессюжетники пусть читают психоаналитики - фрейдисты", - повторяла она Якова, нагадал бы тогда кто-нибудь, что он станет ее вторым мужем, не поверила бы: это невозможно, потому что невозможно никогда.
Николай злился, нет, конечно, к Якову ее не ревновал, с какой стати? он не хотел глупо выглядеть.
Посещение Григория пошло на пользу, Николай призвал ее отца, и они поставили на окна густую решетку. Зловещие полосатые тени на беленой стене и на белой скатерти поначалу сводили с ума, но очень скоро привыкла, некогда было на них обращать внимания.
Пока Николай готовил себя в писатели, Григорий поступил в аспирантуру. Однажды позвонил ей и сказал, что выступил на нескольких серьезных конференциях, показал себя как перспективный ученый, его заметили и предложили поучаствовать в международной программе. Что-то по социологии, Софья смутно понимала, но главное - реальные деньги плюс интересная работа. Ему предложили возглавить социологическую лабораторию в родном университете.
В конце лета Софья пошла в университет, восстановиться на третьем курсе после послеродового отпуска, и в полутемном коридоре филологического факультета встретилась с Григорием. Так получилось, что они обнялись и поцеловались.
На гранитных ступенях университета ее ждала Маргарита Веретенникова, однокурсники уже тогда ее называли Марго. Стильная девица, скучала на лекциях, редко вела конспекты, всегда первая выскакивала из аудитории и до следующей лекции вышагивала по длинным коридорам и этажам университета в модных сапогах на длинных ногах. В основном стремилась туда, где учились физики и математики. Понятно, среди математиков и физиков мало студенток, зато студентов - красавцев в избытке. При приближении достойной особи мужского пола Маргарита прищуривала свои русалочьи глаза и неожиданно широко открывала: даже в полутемном коридоре они ярко светились. Приемчик срабатывал всегда: заинтересованный взгляд красивой девушки останавливал любого юношу. Те, кто поувереннее, сходу приглашали ее на свидание. Но она ни на ком не могла остановиться, как объясняла в курилке на лестнице, ведущей на чердак, слишком увлеклась стрельбой по мишеням.
