Не хотелось верить, что останется в этом, уже не родном городе, и мечтала жить с сыном, в солнечном и теплом городке с широкими малолюдными улицами и приветливыми прохожими,- никто никуда не спешил. Как будто возвращалась в детство.

Звонила ему, говорила, что готова приехать и купить хоть развалюху, вместе бы жили, а там, кто знает, может, ему повезет. В чем повезет, не договаривала. Миша терпеливо объяснял, что это другая страна, работать в школе она не сможет, неважно, какое образование и стаж, потому что здесь она иностранка.

- Ты тоже иностранец? - спросила она.

- Нет. Но это неважно там, где я работаю.

- А где?

- Официально нигде.

- Мне так одиноко.

- Сходи в храм, помолись, легче станет.

И сходила. Поставила свечку за упокой души Якова, огляделась: в стороне молилась плохо одетая женщина, рядом с ней худой мужчина с затуманенным взором.

Что-то смущало, она посмотрела наверх, на стены, завешанные иконами, опустила глаза и увидела новенький кафельный пол. Точно такая же плитка для ванной понравилась Якову в магазине стройматериалов. Когда посмотрели на цену, ушли из магазина.

Суета сует, - подумала она, если и есть бог, то не здесь.

На крыльце Надиного дома ждали приблудные пес и кот. В ее прошлом не было ни кошек, ни собак. А сейчас радуется, зверьки скрашивают одиночество.

Нет, не считает, что жизнь прошла мимо, как из окна вагона. Жила, не прячась, не лелея независимость, как Григорий, который упрекал, что она сама ничего в своей жизни не решала, решали за нее. Теперь решать ей, но в глубине души надеялась на большого и сильного, как раньше, когда был Яков. Кого ждать теперь?

Если история повторяется, то по закону кругового движения явится помудревший Григорий, с желанием создать семью.

Надя поселилась у дочери смотреть за внуками, пока родители отдыхали заграницей.

Страхи отпали, и Софья углублялась в лес, к ручью, туда, где тишину нарушали редкие звуки поездов. Брала с собой блокнот и пыталась делать наброски деревьев, листьев, цветов. Никому не надо объяснять, что она делает и зачем. Она впервые почувствовала облегчение.

Одиночество прервала Марго, пригласила к себе, хотелось поболтать, есть бутылка шампанского.

- Ты, наверное, удивилась, что я с коммунистами? - спросила она, доставая хрустальные фужеры.

- Да нет, как-то. Мы ведь с тобой нахлебались в перестройку. Видимо, у истории возвратно-поступательное движение, только под пресс не попадать. Да и вообще, всех тварей по паре, чем больше партий, тем лучше нам.

- Да, ты точно сказала, всех тварей по паре запомню, передам другу, он ведь в нашей городской думе.

- Ты кем при нем?

- Всем, - коротко ответила она.

- Не жалеешь о школе?

- Я? - Марго подняла брови. - Нет, конечно, тепло вспоминаю физрука, помнишь? Он ведь жениться на мне хотел, если бы не директриса Нинель Александровна.

- Где она кстати?

- В Москву перебралась вместе со своим любовником. Но я тоже выиграла. Разве нет?

- Все хотела спросить, почему ты не венчалась с мужем? Ведь ты верующей была.

- Мне даже в голову не пришло венчаться, - она пожала плечами и придвинула ей кусок шоколадного торта.

Софья только откусила кусок пирожного, вдруг зазвонил телефон, голос сына:

- Мама, здравствуй, как ты?

- Все нормально, сынок, - ответила она, пытаясь прожевать пирожное.

Сказала и пожалела, разве нормально, но жаловаться при Марго не хотелось. Да и привыкла отвечать детям: "У меня все хорошо, и у вас тоже, надеюсь", как благословляла.

- Григорий Григорьевич приезжал, он знает о тебе.

- Григорий Григорьевич? - опешила она. - Приезжал?

Лицо и шея Марго заливались краской, и даже грудь порозовела, надо же, а ведь ненатуральная.

Сын молчал, и Софья переспросила:

- Так что Григорий Григорьевич?

Краснота багровела.

- У него есть план, устроит всех. Только он пока просил не делиться с тобой, чтобы не давать надежду. Думаю, план осуществится. Он вполне реальный.

- Да, да, все будет хорошо, и у меня, и у тебя, - формула благословения в будущем времени.

От шампанского Софья не опьянела, хотя выпила полбутылки, на равных с Марго.

- Пора спать, - Марго широко зевнула, взглянув на часы, было одиннадцать.

Остаться в ее хоромах не предложила. Но Софья сама бы не осталось: надо было кормить пса и кота.

Часть 4

Домик у моря

Переезд

Сын хотел, чтобы ей помог Константин, он был в городе. Но она отказалась. Позвонила дочери, что билет купила. Маша поездку не одобрила: куда и зачем ехать? Бросать работу, ради чего? Понятно, едет к сыну. Но ведь там ни друзей, ни знакомых, а у Мишки своя жизнь.

Как будто у Софьи было много друзей. Так, коллеги. А работу и там себе найдет.

Провожать на вокзал пришла математичка, как-то узнала. Она бегала, суетилась, покупала пирожки, воду, помидоры, совала в Софьину сумку. А Софья смотрела на привокзальную площадь, на людей и думала, что этого больше не увидит. И ничего не чувствовала, как будто уже рассталась с городом.

Поезд тронулся, Софья в последний раз посмотрела на замершую как на торжественной линейке математичку и отвернулась от окна.

Вместе с ней ехала молодая женщина с уставшим лицом, а, может, так казалось, потому что бледное без косметики. Гладкая прическа, длинная ситцевая юбка и широкая, будто с чужого плеча, теплая кофта - облик верующей.

- Повезло, что не с мужчинами, - сказала она и улыбнулась.

Сложила полупустую сумку и пару пакетов на верхней полке и ловко забралась следом. От одежды исходил несвежий запах долгого пребывания в затхлом помещении. И почти сразу уснула. Обнажилось белое колено, Софья прикрыла женщину простыней. Пусть спит.

Хотелось тишины. Но наискось сидели две дамы, пили пиво и громкими навязчивыми голосами пугали одна другую жуткими историями об убийстве взрослыми детьми престарелых родителей. Пугали долго, Софья задремала. Но пронесся мимо со свистом состав, и разбудил ее.

Из соседнего купе доносились голоса: глухой мужской и женский, молодой и звонкий. Слов не разобрать. Голоса усиливались, Софья услышала:

- Хочешь похудеть? Что сидишь? А? Двигайся, по проходу, выходи на станциях. Птицей летай. Птицей, понимаешь?

Ему отвечал женский, оправдывающийся:

- Выхожу, почти на всех станциях, даже на коротких, и что-то из еды покупаю.

- Покупаю, - передразнил мужчина, - а ты не покупай. Красотой радуйся, и этим будешь сыта.

Он как-то странно строил предложения. Какой-то дефект. Нет, не речи. Может, думал на другом языке, и приходилось сначала переводить, потом отвечать.

За окном плыл густой сосновый лес вперемешку с лиственными деревьями, мелькали редкие населенные пункты и брошенные избы с заколоченными окнами или черными провалами, вместо них.

- Что-то случилось? - сочувственно спросила проснувшаяся женщина на верхней полке, - вы помолитесь, легче станет.

- Да, вот, печально смотреть на все это.

- Много пустых мест. Брошенные поля, изрытые как после боя. А вы на отдыхе?

- К сыну навсегда. Брат - художник, в деревне живет, в Тюменской области, еще дочь в Питере, больше никого, умерли.

- Бог дал, бог взял. Они уже на небесах. А вы помолитесь, помолитесь, молитва успокаивает.

Напрягало, что женщина верующая, вероятно, паломница. Надо знать их язык. Язык, естественно, родной, русский, но смысл разный. Скажет так, а верующая воспримет иначе. Вдруг обидится.

Но поговорить хотелось.