Зина перешла к рассказу о цветах, которые посадила в прошлом году на могиле, Софья перебила ее:

- Ты не помнишь темно-синие суконные шторы? Висели вместо двери. Вышивка на них еще была, шелковыми нитками, в японском стиле, бабочки, ветка с белыми цветами.

Та удивилась:

- Шторы? Какие? Там и раньше была дверь.

- Дуся снимала ее, чтобы освободить место для зеркала и тумбочки.

- Коля иногда дверь ломал, когда мы с Дусей прятались от него. На него находило, он ведь запивал, вот она и вешала их. Но ненадолго.

- А вешалка? Куда она делась?

- Не помню, крючки так и были. Слишком узко, вешалка бы не поместилась,-

прихожая видна была из кухни, действительно, не поместилась бы. - Все как при Дусе, я ничего не выбрасывала и не передвигала, только убираюсь, - частила Зина.

- Тебе Николай не говорил, что мы встречались незадолго до его смерти?

- Не помню, может, и говорил, да я пьяненькая была.

- Да, встречались. Он пригласил. Как-то приходил к нам, пьяный, но Яков его не пустил. А тут позвонил, и я пошла. Думала, о детях поговорим.

- Миша не забывал бабу Дусю. Все иконки ей дарил, о боге говорили. Бабушка очень ждала его, любила сильно Мишу.

Зина улыбнулась ей и предложила еще чаю. Но Софья заторопилась, уже взялась за ручку двери, Зина тихо произнесла:

- Я его потом ругала, зачем он сказал Мише...

- Что сказал? - Софья резко повернулась, заныло сердце.

- Что не он ему отец.

- А кто? - резко спросила она.

- Гришка, кто еще, он самый. Ведь все знали... Коля удивился, что ты не вышла за него.

На улице резко похолодало, ноги скользили по обледенелым лужам, а ее бросало то в о жар, то в холод.

Значит, Дуся знала, не подозревала, а знала, но как тут можно быть уверенной, если она сама долгое время сомневалась, только в последние годы, когда Миша стал взрослым, решила, что он не из рода Гольбергов. У него есть воля, да и походка, уверенная, как у Григория. Странно, но находилось сходство и с Яковом, что невозможно.

Почему Дуся молчала? В чем в чем, а в благородстве раньше замечена не была. Разве что Григорий купил ее молчание. Хотя нет, с ней не прошло бы. Она любила Мишу с рождения, неважно, что не похож ни на нее, ни на Гольбергов, но для нее главное - любовь. Ради нее способна была убить. Софья вздрогнула. Почему нет? Дуся - убийца, Софья - изменница, прощаем всех.

Но почему Николай ни разу не обвинил ее? Не верил?

Незадолго до своей смерти он назначил Софье свидание, в центре, у оперного театра. Решила, будет денег просить, поэтому кошелька не взяла, только мелочь на проезд.

С трудом узнала его: худое одухотворенное лицо, блеск глаз, усы и бородка, никогда раньше не отращивал. Он крепко обнял и поцеловал в губы, приятно щекоча усами.

- Неудобно, вдруг увидят, - она отстранилась.

- Учительница ты моя, - улыбнулся он, - пошли, я знаю место, где никого нет.

Он уверенно повел ее туда, где еще сохранялись купеческие дома, но уже велась интенсивная стройка, - мимо скелета высотного дома, через пустырь, во двор брошенного частного дома. Все заросло густой травой и кустарником. Торчала только часть бревенчатой стены, через провалы окон высовывались ветки, двери не было, только провисшие перила и гнилые ступени, сквозь них росла малина. Из травы выглядывала рвань, фрагменты мебели и осколки посуды. Любители старины уже покопались и все ценное унесли.

Она села на сохранившийся стул без спинки, рядом с укропом - великаном, под ним можно укрыться от дождя. Николай отыскал для себя ящик из фанеры.

- Какой сюрр, смотри, Соня! Ты на свалку посмотри! Памятник роду. А как природа разрослась, ты только посмотри! Все-таки прав Миха, что на эколога хочет учиться. Хотя и глупо спасать природу, она в миллион раз сильнее и живучее нас, но в ней надо разбираться. В чем-то другом - пустая трата времени, а в природе мы живем. И обгаживаем все вокруг. Благо на небо еще не гадим.

Он поднял голову, и она увидела родной с детства ленинский профиль: мощный выпуклый лоб, усы, бородка и запавшие щеки. Не успела сказать об этом, он повернулся к ней, сходство пропало: не было характерного прищура и твердости взгляда, зато страдальческое выражение напомнило Федора Михайловича.

- Видишь? сквозь разрушенную стену на нас смотрит небо, - он поднял руку. - В той стороне заходит солнце, мы с тобой сегодня дождемся заката.

Она сникла. Было по-осеннему холодно, и она продрогла. Он почувствовал:

- Замерзла? Как сгорбилась, и нос посинел, - он осторожно поправил ее волосы, выбившиеся из-под берета, обнял за плечи и притянул к себе.

И она растаяла как льдинка в пламени. Еще немного, и согласилась бы на все, но откуда-то появился старик. Он медленно передвигался, неся пакет: красавица с обнаженной грудью кивала широкополой шляпой в такт стариковской походке.

Близости как не бывало. Софья отстранилась, Николай неохотно убрал руку с ее плеча,- лирический настрой растаял как кусок сахара в океане. Сам виноват, надо было пригласить туда, где не бывает случайных прохожих.

Старик прошел мимо, ни разу не взглянув на парочку, а если бы посмотрел, что бы увидел подслеповатыми глазами?

- Проклятый старик, откуда только взялся. Не мог собирать бутылки в другом месте? А, кстати, у меня есть согревающее, - он вытащил из кармана плаща бутылку красного сухого вина.

Это было так неожиданно, что она засмеялась.

- А чем мы будем закусывать?

Он засуетился, стал рыться в карманах плаща и достал в замусоленной обертке карамель с эвкалиптом от кашля

Почему он такой, почему ни разу не сделал ей приятного подарка? Всегда поступал как ребенок, который дарит игрушку своей маме на день рождения. Вино - дешевка, завтра будет болеть голова. Но скрыла раздражение и стала преувеличенно нахваливать его:

- Какой ты молодец, и как догадался купить именно это вино. Ведь я люблю сухое больше всего, - фальши он не почувствовал.

Вино не согрело, оба дрожали от холода, и чуть ни бегом направились к остановке.

Зачем он ее позвал тогда? Попрощаться?

А она дома вспоминала, что тогда, в поезде на юг он все исчезал. Нина или спала, или мылась в туалете, постоянно переодевалась, аккуратная, чистенькая, просто загляденье. Все что-то протирала, ходила за чаем с ослепительно белой чашкой. Когда появлялся Николай, она просила купить на станции еды, покупал, но потом выбрасывали - никто не ел из-за духоты в вагоне.

Нина не обращала внимания на его исчезновения. не выдержала Софья:

- Куда он все девается?

- Пусть бегает. Дуся передержала его рядом, свободы захотелось. Когда у меня будет сын, я тоже его никуда не отпущу, хуже Дуси, - она засмеялась.

- Как ты справляешься с ней?

- Не бойся, все будет нормально, Дусю я одолею. В их семье любят много говорить, а делать ничего не умеют, - она красиво играла своими пальчиками.

- Будешь бороться с Дусей за ее сына?

- Нет, еще интереснее. Я оставлю его ей. Пусть живут.

* * *

Миша отказался идти на похороны отца, в тот день должен быть сеанс Кашпировского по телевизору. Софья возмутилась:

- Отец умер, а ты не желаешь проводить его в последний путь.

Он пожал плечами, непробиваемый, она перестала контролировать себя. Лицо его побледнело, хоть что-то, хоть какая-то реакция. Яков обнял ее за плечи:

- Нам пора, нельзя опаздывать.

Когда они вернулись с похорон, сын сидел у телевизора и даже не повернулся в их сторону. На нее с экрана уставился гипнотическим взглядом черных пронзительных глаз мрачный мужчина в черном свитере под горло и с прямой темной челкой.

- Ты веришь в эту чушь? - спросила она.

- Не мешай! - сын махнул рукой, не отрываясь от мужчины.