Красавицы шли по неприбранным улицам с остатками рыхлого с коркой грязи снега, по сырому асфальту мимо зданий с непромытыми окнами, так, как бы вышагивали по красной дорожке в сказочный замок, где заждался принц. Но город захвачен злобными монстрами, и в конце пути в лучшем случае их ожидает разочарование.

Софья улавливала запах духов, но лишь на мгновение: ароматы улетучивались под напором сизого дыма от потока машин.

Как ни печалила судьба юных див, легкость их походок передалась ей, и она наслаждалась движением. Но от слякоти озябли ноги, и она поспешила к метро, мимо главпочты, через мост, мимо горного института, завернула за угол и на подходе к станции услышала свое имя. Обернулась и среди толпы не сразу увидела Зину - Офелию, так называл ее Николай. Софья поправляла: "Ты сын Гамлета, значит, она дочь Офелии". "Нет, я настоящий Гамлет, возрождаюсь с новым поколением, пьеса вечная, как и вечно женское коварство", - возражал он.

На фоне рекламы Зина терялась. Ее шапка серого цвета маскировки, темнее тоном куртка и брюки сливались с мокрым асфальтом. Одежда аккуратная, даже ботинки блестят от крема. Поразительно, но внешне она мало изменилась: морщин почти нет, выбившаяся из-под шапки прядь волос все такая же русая. Кажется меньше ростом, но это загадка восприятия. Софья давно заметила, места и люди, вынырнувшие из прошлого, выглядели меньше, чем она помнила. Все правильно, по закону перспективы.

После того, как Софья вышла замуж за Якова, Николай женился на Зине и ушел к ней. Спрашивалось, зачем выгонял Софью с детьми из подвальной квартирки, если сам не захотел там жить.

Увы, Зина тоже спивалась. Николай жаловался, что жена пьет, не знает меры, пытался приучить ее к шампанскому, но она злилась: шампунь пусть твоя бывшая, твоя Сонька пьет, а мне водку давай.

- Ой, как я рада! столько лет не виделись, вроде живем почти рядом, а встретились вон где, - восторгалась Зина. - А я с кладбища, убиралась там, Дуся ведь на моих руках умерла. Рядом с Коленькой лежит.

Где кладбище, где ее дом, а где центр - треугольник с тупым углом.

- Ты что, с Дусей жила?

- Да, с ней после смерти Коленьки, - она оглядела Софью. - Ты все такая, красавица! А я думаю, что меня в центр потянуло, как чувствовала, тебя встречу, - она смотрела на Софью так, будто долго искала и, наконец, нашла. - Сегодня как три года Дуси нет. Дяди Яши твоего тоже нет, я знаю, от соседки, шел, упал, и нет человека. Мы с тобой обе вдовы. Дуся отписала квартиру мне. Ты зла не держи, я ведь говорила ей, чтоб внукам отписала, она махнула рукой, что им халупа моя, а тебе где-то жить надо. Она ведь упросила с ней остаться после смерти Коленьки.

- Сочувствую.

- Нет, нет, мне с ней хорошо было, она жалела меня, добрая была ко мне.

- Вот как? - не поверила Софья.

- Знаешь что, поедем ко мне, прямо сейчас, чайку попьем, я пирожки с утра постряпала, думала, может, кто в гости придет. Посидим, погрустим вдвоем.

Они спустились в метро, Зина держала ее за руку, как будто боялась, что Софья сбежит.

Двухэтажка стала ниже ростом, не только люди к старости усыхают, но и дома тоже. Деревянная лестница скосилась, доски под ногами ходили ходуном, стены чистые, детишки теперь пишут в интернете.

В тесной прихожей свежевыкрашенный деревянный пол блестел от лака, кроме крючков для одежды и подставки для обуви ничего не было.

В комнате все тот же кривой диван, покрытый пыльного цвета пледом, все тот же плюшевый коврик: среди кислотно - кучерявой зелени возлежит крутобедрая красавица поросячьего цвета, черная грива волос прикрывает соски пышных грудей. Удивительно, столько лет висит, а краски не поблекли. На овальном журнальном столике пожелтевшая от времени вязаная салфетка, у окна комод с фотографиями в рамках сердечком. На одной Дуся с пронзительным взглядом светлых глаз и кудряшками до плеч, на другой молодой Василий неловко держит младенца Колю. Младенец улыбается беззубым ртом.

Все как прежде, можно открывать музей быта середины двадцатого века.

Софья машинально открыла ящик комода и увидела старый альбом, тот самый, который и раньше лежал в этом ящике, и уже тогда был старым.

- Ничего себе, сохранился, и на том же месте, - она почувствовала пристальный взгляд Зины. - Извини, без спроса залезла.

- Нет, нет, что ты, смотри, - заволновалась Зина. - Я там ничего не трогала. Для белья и одежды есть кладовка.

В углу, там, где у Дуси стоял двустворчатый с зеркалом шкаф, была узкая дверь.

- Раньше кладовки не было.

- Всегда была. Ничего, кроме старых газет и журналов. Ты не думай, я тут ничего не брала. Зачем? мне своего хватает.

- Может, Дуся раньше кого-то в заточении держала? - пошутила Софья.

Но Зина шутки не приняла.

- Нет, нет, она очень изменилась. Ты пока посмотри фотки, я чай поставлю, - Зина удалилась на кухню.

Софья открыла наугад альбом и увидела черно-белый портрет Николая и Нины в день свадьбы. Жених напряжен. Невеста слишком красива, чтобы быть реальной. Темные накрашенные губы, полуопущенные веки, угадываются румяна, а ведь она обычно предпочитала естественный бледный цвет лица, - румяной и с накрашенными губами сестра лежала в гробу.

Позвала Зина, она захлопнула альбом и сунула его глубоко в ящик. Кухня чистая, нигде нет бутылок, ни пустых, ни полных. Зина налила чай, пододвинула к ее чашке тарелку с пирожками и стала рассказывать, как Дуся в последние годы не могла ходить, но старалась подниматься в туалет. Почти ползком, но добиралась, не позволяла помогать ей. Все мужа бедного вспоминала.

- Какого мужа? У нее их три было.

- Первого, - коротко ответила Зина, помолчала: - Тебя вспоминала.

- Представляю, как.

- Каялась: грешница я, грешница, что учудила с Соней, а у самой голова трясется. Что-то плохое она тебе сделала?

- Не только мне, да, ладно, давно это было.

- Она всех жалела, как начнет жалеть, приходилось ей сердечные капли давать. А я бросила пить после Коленькиной смерти. Помнишь, какой я была?

Как не помнить. Николаю было сорок пять лет, и он неделю не дожил до двадцать первого века, умер от пневмонии.

Зина даже не заметила, что он заболел. Лежит, ну и пусть, есть - пить не просит. Когда начал задыхаться, растерялась, не знала, что делать, никогда раньше не вызывала врачей на дом, тем более, скорую, все болезни лечила сорокоградусной. Прибежала к соседке, та вызвала скорую, но было уже поздно.

На похоронах потемневшая, безучастная Дуся не отрывалась от лица сына в гробу, ее поддерживала Зина.

Когда гроб опустили в могилу и стали засыпать землей, Зина вцепилась в Софьину руку, будто боялась упасть в яму. "Ведь мы с тобой знаем, Коленька был хороший, хороший был, добрый был, поэтому так мало прожил", - повторяла она.

Дусе стало плохо, она как-то осела, лицо одеревенело в кривой ухмылке, похоже, инсульт, произнес кто-то, вызвали скорую прямо на кладбище.

На поминках в кафе Зина сидела между Яковом и Софьей и пила водку в ускоренном темпе под осуждающие взгляды женщины напротив. Наконец, женщина не выдержала:

- Жаль, сгубили Колю. Ему бы жить еще, он ведь совсем молодой ушел.

- Кто сгубил? Ты че? Его бог рано прибрал, потому что он был добрый человек. Такие долго не живут, - заволновалась Зина.

- Если бы ты вызвала скорую вовремя, он бы был жив, - возразила женщина.

- Он не хотел, чтобы я вызывала врачей, он их не любил, - Зина заплакала.

Софья и Яков дружно поднялись, извинились и направились к выходу. "Вы куда?" - услышали они голос Зины и ускорились. Софья на выходе оглянулась и увидела, что она наливала себе водку. Встать была уже не в состоянии.