- Если есть бог - создатель, творец человека, скажи, зачем ему было создавать вселенную? Для чего все эти звезды над головой?

- Не человек - главное. Замысел бога для нас непостижим.

- Зачем тогда все эти науки: физика, астрономия?

- Постигать бога. Другого пути у нас нет.

Разговор глухих. Не подался ли он в монахи? Ведь когда-то мечтал об этом.

Чтобы успокоиться, включала записи Мары и подолгу слушала ее глуховатый голос.

" Порой я устаю так, перебирая прошлое, что начинает ныть все тело, ломить кости, а сердце бьется как птица в тесной клетке. Потом долго восстанавливаюсь. В моем возрасте надо двигаться. И голову держать в порядке, а не попадать в джунгли прошлого, в тиски переплетенных и скрученных прочными узлами лиан, вот-вот тебя придушат. Все эти ветви и ответвления необходимо на корню уничтожать. Но тогда ничего не останется. Вообще ничего. Ведь моя теперешняя жизнь состоит из снов воспоминаний.

Да еще делюсь, старая, с теми, кто меня слушает. Или будет слушать, когда меня не станет.

Они пришли ко мне на старый Новый года, у Сони были каникулы, наговорила я им вместо "Голубого огонька", навспоминала, болтливая старуха, хоть бы Яша меня остановил. Сам виноват, знал ведь, что после шампанского из меня так и льется словесный понос. Не придут больше ни на какой праздник и будут правы.

Я им даже свой странный сон рассказала, приснился на первое января. Перед сном заставляла себя запомнить куриными мозгами, что завтра наступит четвертый год нового столетия, - дожила. Приснилось нечто вроде зоопарка, мужчина в клетке обратился к публике: "Отдам все диски и кассеты с записями фильмов и музыки, только вытащите меня отсюда". В соседней клетке сидел медведь и с интересом за нами наблюдал. Я знала, почему мужчину посадили туда. Он ехал в поезде, не доел пирожок, сунул в чемодан, и запустился фейерверк (вез подарки детям на Новый год), красивый, расцвеченный всеми цветами радуги. Конечно, перепугался, выпрыгнул на ходу из вагона и побежал по заснеженному полю, а из чемодана вырывались искры. Мужчина все петлял по полю, пока его не поймали и судили, как террориста. Я проснулась и подумала: за решетку в нашей стране легко попасть.

Мать советовала: "Марочка, учись или на врача, или на художника. Полезные профессии на случай посадки, ведь надзиральня болеет тоже и еще любит картинки смотреть. Знающие люди врать не станут".

Для врача у меня слишком буйное воображение, поэтому выбрала второе и окончила художественное училище - по заветам матери".

Артефакты

Зачем-то полезла в буфет и на верхней полке рядом с аккуратной стопкой полотенец и льняных салфеток обнаружила чашки, чистые, сверкающие белизной, с тремя красными кругами - знаком триединства. Кто их туда поставил? Не она, значит, Яков.

Эти чашки всегда были на кухне, он споласкивал их, внутри оставался коричневый налет от кофе. И теперь отмытые до блеска, стояли они на верхней полке, куда она не заглядывала, и пугали сверкающей белизной.

Им место на столе, на холодильнике, на полке рядом с телефонным аппаратом. Когда исчезли из кухни, не заметила. А что она замечала? Даже не помнит, когда они в последний раз вдвоем пили кофе. Утром, на ходу, но только если он успевал приготовить. Вечером предпочитала чай в синей кружке с золотистыми колокольчиками.

Эти чашки с красными кругами предназначались для кофейной церемонии. Более десяти тысяч раз наблюдала ее, но так и не научилась варить кофе как он. Завораживающее колдовское действо, шаман, настоящий шаман, - говорила Дуся, и было непонятно, ругает или восхищается.

Обязательно за беседой, то есть, говорил он и доставал с полки банку с зернами, их присылали тетки из Москвы. Кофемолка всегда на столе, он включал ее, и под завывание о чем-то говорил, а она старалась улавливать слова. Периодически выключал, открывал крышку, густой кофейный аромат пьянил, а он привычно ворчал: "Старая молотилка, ни черта не мелет, пора ее выбрасывать". Ворчание входило в ритуал. Сколько ложек кофе сыпал, не считала, хотя и наблюдала, как он, держа в крепких пальцах отмытую с содой до блеска чайную ложку, выверенными движениями пересыпал порошок в алюминиевую кофеварку с вмятинами, ставил ее на плиту и наливал кипяченую воду из алюминиевого чайника. Она могла говорить о чем угодно, какие-то мелкие неприятности: не так посмотрела завуч в школе, нахамили в магазине, толкнули в почти пустом троллейбусе, а он надолго замирал, вглядываясь с высоты своего двухметрового роста в приворотное зелье. Она замолкала, постепенно впадая в гипнотическое состояние, грезы наяву,

Кофе готов, он поворачивался к ней, взмахивал рукой, будто отгонял мух, сигнал к перемене темы: "Глупости все это, не стоят вашего внимания, - делал паузу и продолжал, - я на днях забавную книжонку прочитал...", говорил и одновременно доставал с полки чашки с тремя вишенками, разливал густую темную жидкость, понемногу, как принято на востоке, и она осторожно делала первый горько-обжигающий глоток.

Садился напротив, и, обхватив чашку сильными пальцами, пробовал напиток, отставлял, чтобы набить трубку табаком, и говорил - говорил. Его усталое лицо преображалось: появлялся блеск в глазах, легкий румянец на щеках, тихий глухой голос становился все звучней. Он говорил, а она заворожено наблюдала, как оживал узор на чашке: подмигивал, если пальцы закрывали две вишенки, если только одну - пристально наблюдал за ней в оба глаза. Когда узор смеялся, она понимала, что кофе перепила.

Со временем на одной чашке появилась трещина, у второй отпала ручка - выскользнула и ударилась о стол. "Дрогнула рука - оправдывался Яков, - какую-то чушь нес, несусветную, вот и результат". "Чушь несусветную" она запомнила. Он не любил лезть в чужую личную жизнь, не любил давать советов, а тут зачем-то встрянул: "Почему бы вам не выйти замуж за прохфессора Гришку Распутина, у вас нет моральных обязательств перед семьей Гольбергов", - она только вернулась из Прилопино от брата.

Вскоре раскололась другая, с трещиной. Он приобрел толстостенные кружки, кривовато вылепленные из глины, с тремя густо коричневыми кругами, в сумраке мастерской казавшимися черными. Куда-то они делись, не разбились, просто исчезли.

Потом приобрел на барахолке эти, цилиндрической формы, тоже походили на кружки, но из советского фарфора, на дне с внешней стороны сохранилась маркировка: 1 сорт, цена 2 - 35. Старик - продавец объяснил, кружками никогда не пользовались, бабка жалела, так и померла, а посуда осталась.

Она с ним не напрягалась, не боялась его, не чувствовала, что наедине с мужчиной. Пожалуй, было однажды, неловкая сцена, уже родился Миша, вырвалась в мастерскую и стала жаловаться на Николая: "Какой из него муж, ведь он даже не скрывает, что любит женщин. Так и говорит: чем их больше, тем кайфовее жизнь, иначе зачем все это".

- Это комплексы, - чуть заикаясь, произнес Яков, - такой мужчина не способен к длительным отношениям, ему скучно, кайфовее победа над женщиной...

- ...он за ценой не постоит, - продолжила Софья.

Наступила пауза, он нависал над ней с сигаретой в мундштуке: крупная голова, лысина, увеличивающая лоб, могучий нос, седая борода, большие уши. Померещился суровый Фрейд, только Яков брил усы, и взгляд его добрее.

- Хотите кофе? - спросил он.

- Фраза из анекдота, - усмехнулась она.

Он густо покраснел.

- Вы меня в краску вогнали, - он потянулся к полке за жестяной банкой, - редко кому удается меня смутить.

Карамелька

Весенние каникулы начались с мартовского потепления, потянуло прогуляться по центру, развеяться. Юных дев было так много, и такие они нарядные, успевай, пока не похолодало. И успевали, спешили выставлять напоказ свои прелести, а прохожие с повеселевшими лицами смотрели им вслед.