— К черту юридические заключения!

— О, конечно. В принципе я с вами согласен. Но нет надобности проявлять излишнюю смелость в таких делах. Осторожность не повредит.

— Садитесь, сержант, — приказал Маркхэм. — Мы не можем арестовать человека на основании теории. Надо это обдумать. Против Блисса нет улик. Мы не могли бы держать его и час под арестом, если бы он взял себе адвоката.

— И Блисс это знает, — вставил Вэнс.

— Но он же убил Кайля!

— Верно. — Маркхэм сел за стол и оперся подбородком на руку. — Но я не имею ничего осязаемого, чтобы представить присяжным. Даже если Скарлетт поправится, мы можем обвинять Блисса только в этом нападении.

— Меня прямо-таки бесит, сэр, — простонал Хис, — что человек может совершить убийство чуть ли не у нас на глазах и выйти сухим из воды. Это же неразумно.

— Но много ли разумного на этом ироническом, фантастическом свете, сержант? — заметил Вэнс.

— Ну, — ответил Хис, — я возьму риск на себя и арестую эту птицу.

— Я вам сочувствую, — сказал Маркхэм. — Но дело в том, как найти убедительные доказательства. Этот дьявол так умело покрыл все улики, что любой суд в стране его оправдает, если вообще нам удалось бы довести дело до суда.

Вэнс вздохнул и встал.

— Закон! — сказал он. — Правосудие! Вот мы тут трое: окружной следователь, сержант бюро уголовного розыска и любитель концертов Брамса — в пятидесяти футах от нас заведомый убийца — и мы беспомощны! Почему? Потому, что это старательное измышление идиотов, называемое законом, не предусмотрело возможности истребления опасного презренного преступника, который не только убил своего благодетеля, но пытался убить другого честного человека, и затем взвалить вину на третьего, ни в чем не повинного, чтобы иметь возможность продолжать выкапывать из земли старинные почитаемые тела. Я не удивляюсь, что Хани его ненавидит. Блисс в душе — вампир, а Хани честный, умный человек.

— Ваши рассуждения едва ли нам помогут, — прервал его Маркхэм.

— Но и ваш закон не решит дела, — ответил Вэнс. — Вы не можете осудить Блисса, вы не смеете его даже арестовать. Он мог бы сделать вас посмешищем страны, если бы вы это сделали. Он представился бы своего рода гонимым героем, подвергающимся преследованиям бездарной и бестолковой полиции. Маркхэм, старина, я склонен думать, что боги древнего Египта были умнее, чем Солон, Юстиниан и другие древние законодатели.

— Ради Бога, замолчите! — сказал Маркхэм.

— Ваши руки связаны юридическими формальностями, — продолжал Вэнс, — и в результате такой человек, как Блисс остается на свободе. Больше того, безобидный малый, вроде Сальветера, оказывается под подозрением, а Мерит-Амен, мужественная женщина…

— Я все это понимаю, но, Вэнс, у нас ни одной убедительной улики против Блисса. Что мы можем сделать?

— Я полагаю, — сказал Вэнс, — что вы могли бы написать новый закон, изменяющий порядок судопроизводства и представить его конгрессу. Главная беда только в том, что к тому времени, когда наши демосфены обсудят его в своих комиссиях, и вы, и я, и сержант, и Блисс давно уже будем в царстве теней.

— Что значит ваша детская болтовня? — сердито спросил Маркхэм. У вас есть что-то на уме?

— Маркхэм, — сказал Вэнс, — вы знаете так же, как и я, что нет нормального способа добиться осуждения Блисса. Единственный путь, чтобы привлечь его к ответственности, это западня.

— Западня?! — с негодованием воскликнул Маркхэм.

— О, ничего предосудительного, — ответил Вэнс. — Послушайте, Маркхэм…. и он начал подробно повторять все дело. Я не мог понять цели его многословного повествования. Маркхэм несколько раз старался его перебить, но Вэнс делал повелительный знак рукой и продолжал свое изложение. Через десять минут Маркхэм не выдержал.

— Перейдем к делу, Вэнс. Вы уже все это говорили не раз. Есть у вас какое-нибудь предложение?

— Да, у меня есть предложение, — серьезно сказал Вэнс. — Это психологический опыт, и он может оказаться успешным. Я думаю, что если Блиссу вдруг представить все, что мы знаем, и при этом его несколько напугать, он может от неожиданности сделать признания, в которых потом запутается. Он не знает, что мы нашли Скарлетта в саркофаге, и мы можем притвориться, будто получили от него уличающие показания. Мы могли бы сказать ему, что м-с Блисс знает истину. А если он подумает, что его план провалился, и что ему нечего больше рассчитывать на продолжение раскопок, он может сдаться и принести полное признание. Это, в сущности, наш единственный шанс.

— Начальник, а мы не можем арестовать этого типа на основании улик, подстроенных им самим? — спросил Хис. — Этот скарабей, и кровавые следы, и отпечатки пальцев…

— Нет, нет, сержант, — прервал его Маркхэм. — Он принял все меры на этот случай. Как только мы его арестуем, он повернет все против Сальветера.

— Что же, тогда воспользуемся советом мистера Вэнса.

— Пожалуй, придется, — сказал Маркхэм. — Но тогда уже хватайте его не бархатными перчатками!

— Никогда не ношу таковых. Замшевые, да. А зимой я предпочитаю перчатки из свиной кожи. Бархатные? Боже мой! — Хис подошел к двери и отворил ее.

Хани стоял в коридоре, как часовой со скрещенными руками.

— Доктор выходил из кабинета? — спросил Вэнс.

— Нет, господин.

— Отлично, идемте, Маркхэм. Посмотрим, чего можно достигнуть внезаконными мерами убеждения.

Мы прошли к двери кабинета. Вэнс бесцеремонно распахнул ее.

— Что-то неладно, — сказал он, увидев, что кабинет пуст. — Наверное, доктор пошел поглядеть свои сокровища.

Мы пошли вниз по винтовой лестнице. Вэнс остановился на нижней ступеньке и приложил руку ко лбу.

— На этом свете мы никогда не будем допрашивать Блисса, — сказал он тихим голосом.

Объяснения не требовалось. В противоположном углу, почти на том месте, где накануне мы нашли тело Кайля, лежал ничком Блисс, среди лужи крови. Поперек его размозженного черепа лежала статуя Анубиса, величиной в человеческий рост. Тяжелая фигура бога преисподней, очевидно упала на него, когда он наклонялся над сокровищами, стоявшими на той полке, перед которой он убил Кайля. Совпадение поразило нас так, что мы сразу не могли ничего сказать. Мы стояли и смотрели на тело знаменитого египтолога.

— Это невероятно, — сказал, наконец Маркхэм. — В этом проявляется возмездие свыше!

— О, это бесспорно. — Вэнс подошел к подножью статуи и наклонился над ней. — Однако я не поклонник мистики. Я эмпирик. Жалею, что должен вас разочаровать, но в кончине доктора нет ничего сверхъестественного. Поглядите, Маркхэм, ноги статуи Анубиса сломаны в щиколотках. Положение ясно. Когда доктор наклонялся над своими сокровищами, он задел статую, и она рухнула на него.

Мы нагнулись вперед. Тяжелый пьедестал статуи Анубиса стоял на прежнем месте. Но сама статуя, начиная от щиколоток, обломилась и упала с нее.

— Видите, — объяснял Вэнс, — щиколотки были очень тонкие, а статуя сделана из известняка — довольно хрупкого камня. По всей вероятности, статуя была повреждена в пути, и надломанные ноги не выдержали тяжести тела.

— Так оно и было, — сказал Хис. — По правде сказать, начальник, я не мог желать лучшего исхода. Мистер Вэнс мог, конечно, поймать доктора на каком-нибудь признании, но ему это могло и не удаться. Теперь нам не о чем беспокоиться!

— Верно, — сказал Маркхэм, — предоставляю завершить дело вам, сержант. Вызовите карету скорой помощи и судебного врача. Телефонируйте мне на дом, когда закончится эта процедура. Слава Богу, дело это закончилось!

— Приму все меры, сэр, — заверил его Хис. — А как нам сообщить эту весть миссис Блисс?

— Это сделает Хани, — сказал Вэнс, — кладя руку на плечо Маркхэма. — Идем, старина. Вам надо выспаться. Пройдемся в мое скромное логово, и я дам вам бренди с сельтерской.

— Благодарю вас, — сказал Маркхэм, вздыхая.

Когда мы вышли в переднюю, Вэнс обратился к Хани.

— Крайне прискорбно, но ваш возлюбленный хозяин отправился в Аментет, чтобы присоединиться к сынам фараонов.