И все же следует признать, что Сирия, перемешавшая храмы, забывшая войну, которую во времена хаоса вели самец и самка, а также войны, что феаки или финикийцы-несемиты вели в прежние времена с семитами не из-за идеи самца и самки, а из-за мужского и женского начала; Сирия, примирившая в своих храмах оба принципа и их многочисленные воплощения, — эта Сирия все-таки обладает чувством некоторой естественной магии, верит в чудеса и обретает их; но превыше всего она хранит идею магии, не имеющей естественного происхождения: она верит в зоны разума, в мистические линии влияний, в нечто, вроде блуждающего магнетизма, принимающего определенную форму, которую затем выражает фигурами на картах варварского неба, и которую невозможно увидеть на астрономических картах.

В обозримом фрагменте Истории единственной в своем роде женщиной, ставшей воплощением этой магии и этих войн, была Юлия Домна.

В слиянии реального и ирреального она возносит свои грандиозные видения, которые подпитываются снизу дыханием говорящих камней, и все чудесное для нее становится и украшением, и зеркалом.

Именно Юлия Домна затеяла, разожгла и породила войны, чтобы они служили ее женским амбициям и идеям превосходства, она же ответственна за то нагромождение чудес, которыми заполнена книга «Жизнь Аполлония Тианского», написанная Филостратом[51]; Аполлоний Тианский — тот белый, который обозначает духовность земли знаками, оставленными в гробницах.

Я прощаю Юлию Домну за то, что она вышла замуж за римского безумца по имени Септимий Север; я прощаю ей также ее сыновей, еще более безумных и преступных, чем их отец. Я прощаю ее только из-за написанной по ее приказу книги «Жизнь Аполлония Тианского», которую я цитирую.

Впрочем, без Юлии Домны не было бы Гелиогабала, но я полагаю, что без этого педерастического сплава монархии и жречества, где женщина стремится к тому, чтобы стать самцом, а самец готов полностью перенять повадки и манеры женщин, царственная женственность Юлии Домны, настоянная на вере в чудеса и рассудке, никогда бы не помышляла сверкать на троне Римской Империи. Свою роль сыграли и внешние обстоятельства, и ее решительность. Все это вместе взятое превратило ее в чудовище, подталкивающее императора к войне. Но как только война заканчивается, она окружает себя поэтами, как могла бы окружить знахарями и колдунами. Все ее любовники — люди, которые служат чему-либо и служат ей. Она смешивает секс и разум, но никогда не использует разум без секса, и тем более не было одного лишь секса, без разума. Еще в Сирии, совсем юная, она отдается направо и налево, но неизменно врачам, политикам, поэтам. Она отдается людям, которые необходимы для осуществления ее собственных планов, не заботясь о том, что интересует их самих. Царить и царствовать — прежде всего. Любовные связи приводят ее к власти. Нетрудно вообразить, как она заставляла Септимия Севера плясать под ее дудку в 179 году, когда он принял в Сирии командование 4-ым Скифским легионом, — и продолжала в том же духе до своего замужества. И даже позднее.

Она тратит, не считая; и не умеет, подобно Юлии Мэсе, плести хитроумную интригу, но она вынашивает великие планы. Превыше всего — амбиция и сила. Амбиция в крови, и порой даже выше крови. Пусть два сына убивают друг друга на ее глазах — она прощает смерть живому, потому что этого живого зовут Каракалла, и он царствует. И еще потому, что она превосходит Каракаллу умом и сохраняет трон, отправив его вести войны в дальних краях.

Латинский историк Дион Кассий[52] утверждал, что Юлия Домна спит с Каракаллой в крови своего сына Геты, убитого Каракаллой. Но Юлия Домна спала только с представителями царского рода, прежде всего представителями рода, ведущего начало от солнца, откуда вышла она сама; затем — с представителями римской императорской семьи, которую она покрывает, как конь кобылу.

Однако эта сила не обходится без снисходительности, без попустительства. При дворе Юлии Домны царит всеобщее веселье с тех пор, как ей удается насадить в Риме привычки и обычаи Сирии, воспользовавшись покровительством своей сестры Юлии Мэсы и ее дочерей.

Возможно, сперма течет потоком, но это — умная река, и этот поток спермы знает, что он не пропадет.

Ибо податливость здесь — всего-навсего пена на волне этой силы, гребень, трепещущий на ветру.

Ничто не может сломить эту необыкновенную женщину. Когда уходит война — возвращается поэзия. И все это время у нее под каблуком ее сестра со своими дочерьми, которые увековечат род Солнца.

Гелиогабал рождается в Антиохии[53] в 204 году, во времена правления Каракаллы.

И Каракалла, Мэса, Домна, Соэмия — мать Гелиогабала, в ту пору вдова Вария Антонина Макрина[54], и Маммея — мать Александра Севера и вдова Гессия Марциана, куратора зерна и воды, — вся эта компания вместе спит, беснуется, пирует и окружает себя сирийскими факирами, требуя, чтобы они постоянно пребывали в состоянии транса.

Затем, неподалеку от храма луны, мужского культа бога Луна (Lunus), убивают Каракаллу[55], — это происходит в тот момент, когда он сходит с лошади, чтобы облегчиться.

И Макрин, новый император, усаживается на римский трон, никогда больше не возвращаясь в Рим, и воображая, что можно управлять из сирийской глубинки, где он организовал убийство Каракаллы.

Из-за этого, возможно, и происходит воцарение Юлии Домны. Макрин оставляет ее там, где она находится[56]: он ее почитает, не трогает, — а Юлия Домна не возвращается. Однако она больше не настоящая царица. Она еще сохраняет титул, почести, эскорт (включая вооруженную охрану) и, самое главное — сокровищницу царицы (сокровищница — важнее всего); но она больше не принимает участия в управлении империей и втихомолку организует заговор, чтобы вернуться к власти.

Макрин узнаёт об этом и поспешно возвращает в Сирию Юлию Домну, Юлию Мэсу, Юлию Соэмию и Юлию Маммею, а также маленького Вария Антонина из семьи эмесских Бассианов, которого мы назовем Гелиогабалом, хотя он еще не получил этого имени.

Мать Гелиогабала в момент его зачатия находилась в Риме и, следовательно, Каракалла мог быть его отцом, хотя в ту пору ему было только 14 лет. Но почему бы четырнадцатилетнему римлянину, сыну сирийки, не сотворить ребенка восемнадцатилетней сирийке? Это случайность, что Гелиогабал родился не в Риме, а в Антиохии, во время одного из таинственных переездов, которые семья Бассианов совершала регулярно: от римского двора — к храму Эмесы, проезжая через военную столицу Сирии.

По возвращении из Сирии Юлия Домна, которая превыше всего ценила верховную власть и для которой любовь была не в счет (а поэзия Аполлония Тианского и некоторых других была для нее высочайшей формой власти), Юлия Домна, которая не могла вынести потерю короны, решает умереть от голода — и она это делает.

Таким образом, в Сирии водворяется Юлия Мэса и ее потомство.

Итак, 211 год после Рождества Христова.

Гелиогабалу почти 7 лет, и уже два года как он посвящен в жрецы солнца. Но вокруг маленького Эмафийского государства, Эмата[57], которым он правит, раскинулась Сирия, пустынная и пустая, и было бы важно узнать, что она собой представляет.

С военной точки зрения она спокойна. С физической и географической точек зрения она представляет собой примерно то же самое, что и сейчас. В настоящее время река Оронто, омывавшая стены храма Эмесы, как бы обнимая его своим изгибом, перестала их омывать. Антиохия называется Антакией, а Эмесу теперь называют Хомс. От храма солнца не осталось абсолютно ничего, так что веришь, что он исчез под землей. Он действительно исчез под землей, а там, в полустадии[58] правее, построили мечеть, обращенную к западу; простая мощеная площадь скрывает великолепный фундамент храма, и никому не приходило в голову вести там раскопки.