Время, когда начинается эта история, (примерно 960-ый год от падения Лация[11]) — представляет собой период особого расцвета этой нации рабов, торговцев, пиратов, впившейся, словно лобковая вошь, в землю этрусков. С точки зрения духовности, эта нация была способна только высасывать чужую кровь, она всегда была одержима одной идеей — защитить свои сокровища и сундуки, прикрываясь моральными правилами. В это время, в 960-м году, который соответствует 179 году нашей эры, Юлии Домне, прабабке, могло быть восемнадцать лет, а ее сестре — тринадцать, и, надо заметить, что в этом возрасте уже думают о замужестве. Но Юлия Домна была похожа на лунный камень, а Юлия Мэса — на серу, растрескавшуюся на солнце.
Я бы не отдал руку на отсечение, утверждая, что они были девственницами; об этом следует спросить их мужчин, т. е. про Лунный Камень — Септимия Севера, а про Серу — Юлия Барбакия Меркурия[12].
Что касается географии — вокруг того, что именовалось Римской Империей, всегда существовал пояс варварства. В эту же Римскую Империю следует поместить и Грецию — историческую родину идеи варварства. С этой точки зрения мы, жители Запада, — достойные сыновья своей тупой матери, поскольку для нас цивилизация — лишь мы сами, а все остальное, — такова мера нашего всеобщего невежества, — ассоциируется с варварством.
Однако следует отметить, что все идеи или понятия, которые позволили римскому и греческому мирам не погибнуть сразу же и не погрязнуть в слепом скотстве, пришли именно из этого варварского окружения, а Восток, вместо того, чтобы привнести свои болезни и свои трудности, позволил сохранить связи с Традицией. Принципы, или основы,[13] не изобретаются — они сохраняются, они передаются, и немного в мире более трудных процессов, чем сохранение понятия всеобщего принципа, настолько обособленного и в то же время растворенного в едином целом.
При этом надо заметить, что с метафизической точки зрения Восток всегда находился в состоянии монотонного бурления и там никогда ничего не приходит в упадок; и в тот день, когда волшебная шагреневая кожа принципов там значительно уменьшится, лицо мира уменьшится тоже, и все окажется на грани исчезновения. Теперь мне уже не кажется, что этот день далек.
И вот среди этого метафизического варварства, этого сексуального половодья, которое в самой крови упорствует в поисках имени Бога, и родились Юлия Домна и Юлия Мэса. Они родились из ритуальной спермы отцеубийцы Бассиана, которого я могу представить себе только в виде мумии.
Этот отцеубийца воткнул свой член в побежденное царство Эмесы, которое к тому же было не царством, а жреческим государством, и все это — царство, жречество, жрецы и царь-жрец во главе, — поклялось, что в них влита жидкая материя, что все они созданы из золота и ведут свой род прямо от солнца.
Но однажды это самое жречество, которое ловко манипулировало предписаниями и пережевывало основы так, как пользуются наудачу, без всякого знания, булавками или кузнечными мехами; это самое жречество, в котором было, возможно, нечто божественное, но которое уже не знало, где это божественное находится; жречество, в котором божественное было раздавлено, сведено до нуля, как маленькое царство Эмеса между Ливаном, Палестиной, Каппадокией, Кипром, Аравией и Вавилоном, или как стиснуто солнечное сплетение в наших Западных организмах; это жречество, эта священная корова Эмесы, корова, т. е. женщина, — существо трусливое, податливое и порабощенное; это жречество, которое не смогло бы завоевать свое собственное государство грубой силой, ибо оно наслаждалось довольством в атмосфере легкости и анархии, — но чтобы объявить себя независимым, это жречество смогло воспользоваться распадом царства Селевкидов[14], которое с интервалом в 160 лет следует за более значительным распадом империи Александра Великого[15].
Жрецы Эмесы, которые уже более 1000 лет считали себя потомками Самсигерамидов[16], от матери к сыну передавали друг другу царство и кровь солнца. От матери к сыну, потому что в Сирии преемственность определяется матерью: это мать служит «отцом», имеет все социальные атрибуты отца; и с точки зрения поколения, сама рассматривается как прародительница. Я говорю: прародительница.
Это означает, что для них мать — это отец, что именно мать играет социальную роль отца и является женским началом, которое порождает мужское. Следует сопоставить это с мужским полом луны, который не позволяет стать рогоносцами тем, кто его почитает.
Как бы то ни было, в Сирии, и, в частности, у Самсигерамидов, именно дочь передает жречество, тогда как сын не передает ничего. Но вернемся к династии Бассианов, самым известным представителем которой стал Гелиогабал, а основателем был Бассиан: здесь таится ужасный пробел — зияние между линиями Бассианов и Самсигерамидов, и этот пробел отмечен узурпацией и преступлением, которые отклоняют, но не прерывают их происхождение от солнца.
Итак, поскольку у Самсигерамидов родителем является мать, то для того, чтобы римский историк[17] смог назвать Бассиана «отцеубийцей», необходимо, чтобы тот убил свою мать. Но поскольку наследуют не женщине, а мужчине, даже если женщина передает свое священное происхождение, то все-таки на мужчину возлагается обязанность его сохранить; и я думаю, что Бассиан должен был убить того, кто его хранил, и что он убил своего настоящего отца, отца природного и отца социального. В нем все-таки была мужская кровь. Бассиан находился с мужской стороны солнечной крови; и тот факт, что еще раз было утверждено превосходство самца над самкой, мужского начала над женским, практически ничего не спасает, потому что именно с него начинается падение; и трудно найти в Истории более совершенное собрание преступлений, гнусностей, мерзостей, жестокостей, чем в этой семье, где мужчины вобрали в себя злобу и слабость, а женщины — мужественность. Кроме того, можно сказать, что Гелиогабал был создан женщинами; что он мыслил, сообразуясь с волей двух женщин, и что когда он захотел думать сам, когда гордость солнца, подстегиваемая энергией этих женщин, обеих его матерей, спавших с ним, захотела проявить себя — результат не заставил себя ждать.
Я сужу о том, что произошло, не так, как может об этом судить История; эта анархия, этот разврат, это распутство мне нравятся. Мне все это нравится с точки зрения Истории и с точки зрения Гелиогабала; но в тот момент, когда я начинаю свой рассказ, Гелиогабал еще не родился.
Цари Эмесы, эти маленькие правители-женщины, которые считали себя одновременно и мужчиной, и женщиной — как Мегабиз[18] в храме Эфеса, который перетянул себе член, чтобы принести себя в жертву в качестве женщины, но превратился в камень, перед которым посвящают в сан, — эти царствующие женщины давно передали свою свободу в руки Рима. От старого Эмафийского царства[19] остался только храм, темный и объемистый. Контроль над торговлей, война, защита имущества — все принадлежит солдафонам Рима. В остальном — каждый сириец может думать, что хочет, и культ Солнца живет, осажденный поклонением Луне, с мешаниной из лунных камней, рыбы, баранов и кабанов. Кое-где уже пропали быки, орлы, ястребы-перепелятники, но не петухи[20]! Хотя, кажется, петух уже не занимает значительного места среди всех этих ритуалов.
Храм Элагабала в Эмесе уже несколько веков был центром конвульсивных попыток измерить чревоугодие бога. Этот Бог, Элагабал, или Иссу[21], Сошедший с Горы, Сияющая вершина, появился очень давно. И, возможно, он зовется Желанием в древней финикийской космогонии; и это желание, как и сам Элагабал, совсем не примитивно, поскольку оно стало результатом медленного и множественного смешения основ, расходящихся лучами из глубины Дуновения Хаоса. Из всех этих основ Солнце — всего лишь уменьшенный образ, годный лишь для уставших и вымирающих обожателей.
