— Ты тоже думаешь, что я — не я, а кто-то другой? — спросил Фонси. — Кто-то чужой и страшный? Меня все, стоило мне уехать из Тукборо, постоянно принимают за кого-то другого, и вот теперь ты?
— Я не принимаю тебя за кого-то другого, — спокойно ответила Лилия, — я знаю, что ты кто-то другой. Надеюсь, что не чужой, но страшный.
Фонси так и застыл на месте, даже приоткрыв рот от изумления и возмущения. Как Лилия могла узнать про Ветера и почему она считает, что Ветер победил?
— Нет. Это я. Это действительно я, — заговорил он, — хочешь, я расскажу тебе что-нибудь, что знаем только мы с тобой?
Лилия удивлённо приподняла брови.
— Я не имею в виду, что ты оборотень, или что в тебя вселился злой дух, — сказала она, — это было бы нелепо. Я говорю о том, что я не видела тебя больше полугола, и всё это время ты провёл, странствуя в Глухомани, убивая троллей, сражаясь с орками и совершая прочие великие подвиги. А я...
— Да не совершал я никаких подвигов!
— А я сама достаточно странствовала в Глухомани, — спокойно продолжила девушка, — чтобы понимать, что Глухомань меняет всех. Ты уже совсем не тот хоббит, в которого я когда-то влюбилась.
Фонси почувствовал, как всё его тело тяжелеет, и сел на камень, опустив голову.
— А ты, — спросил он, — та же самая?
— Никто не тот же самый, — Лилия села на другой камень, напротив, — когда мы только выехали, Белладонна даже голубя не могла заставить себя подстрелить, а сегодня...
— Ей очень тяжело от того, что она сделала сегодня! — вскинул голову Фонси.
— Я знаю, — ответила Лилия, — и она спасла тебя. Но она всё равно стала другой.
Девушка вздохнула и опустила глаза.
— Гуго и Гербера были такие влюблённые, — продолжила она, — а им хватило тридцати пяти дней, чтобы рассориться, и теперь они видеть друг друга не могут... Шенти был весёлый, непоседливый и смешной, а в Кардуне убил на поединке большеца и даже глазом не моргнул. Да и я сама... я сама изменилась. Я натравила Заливая на этого второго орка, а я видела, что может сделать Заливай. И самое страшное, что я не подумала о том, что и Заливая могут убить. Я боюсь и тебя, и себя, Фонси. Я не знаю, кем мы стали.
Лилия смотрела на Фонси, и в её взгляде, несмотря на её слова, больше не было страха, а только боль и усталость.
— Когда я шёл на север, — тихо сказал Фонси, — я повстречался с духом, старинным духом моего родича, Ветериха Тока. Здешние жители, риворы — потомки его друзей. Но это неважно. Важно то, что он захотел отобрать у меня мое тело, а меня стереть, как будто меня и не было.
Лилия застыла, не дыша.
— И единственное, что меня спасло — это ты. То, что я тебя люблю. Я зацепился за это, как за край пропасти, и удержался. Так что я знаю, кто я. Помнишь, когда мы только начали видеться, я первый сказал тебе, что люблю, а ты не могла мне ответить ещё месяца два?
— Шестьдесят четыре дня, — выдохнула Лилия, — мне надо было точно убедиться. Узнать тебя...
— Давай снова? — улыбнулся Фонси. — Нам же не в первый раз. Как будто я тебе вот только сейчас сказал, что люблю, и мгновенного ответа не жду. Лилия Чистолап, — Фонси встал и выпрямился, — я люблю тебя. Я ушёл искать для тебя сильмарил, — Фонси пошарил в жилетном кармане и вытащил прозрачный шестигранный хрусталец, подобранный когда-то в Пустограде, — но нашёл только вот. Ты уж не обижайся.
— Глупый какой, — выдохнула девушка, поднялась на ноги, шагнула вперёд и прижалась к груди хоббита. И так и осталась, прильнув к нему, а Фонси гладил её спину и волосы одной рукой, а другой рукой обнимал, но хрусталец выбросить было жалко, а положить некуда, так что он действительно чувствовал себя дурак дураком, зато самым счастливым дураком на всём белом свете.
...В первый раз за многие месяцы Фонси сидел верхом на пони — Белладонна настояла, чтобы Фонси и Лилия ехали на её Репке, а сама переместилась к Гэндальфу, едущему во главе. Рядом с Репкой трусил чуть уступающий ей в росте Заливай, впереди ехал на своей Бузине Гуго Кучкорой, а по бокам, то забегая вперёд, то отставая, легко бежали семеро риворширских охотников.
Фонси держал одной рукой поводья, а другой обнимал прильнувшую к нему девушку.
— А Шенти мы встретили в Уютном Доме, — говорила Лилия, — и, честное слово, без него было бы спокойнее. Он из кожи вон лез, чтобы понравиться Белладонне, два раза чуть не затеял драку с какими-то глухоманскими прохожими, храбрость показывал. Я после этого вздохнуть спокойно не могла, всё ждала, что он ещё выкинет. А тут ещё Гуго!
— А что Гуго? — спросил Фонси.
— Все эти выходки Белладонне понравиться, конечно, не могли, — Лилия кивнула в сторону Белладонны, — а вот Гербера очень ими впечатлялась и всё хвалила Шенти, какой он смелый. Уххх! — Лилию даже передёрнуло, и Фонси обнял её покрепче, чтобы она не упала с пони.
— И Гуго начал из ревности то подражать Шенти, то наоборот, пытался задирать его. И стало ещё хуже, даже вечером у костра стало неуютно...
Лилия замолчала, прижавшись к груди Фонси.
— А что случилось в Кардуне? — спросил хоббит через некоторое время.
— В Кардуне было страшно, — поёжилась Лилия, — я никогда так много большого народа сразу не видела. И все шумные, все злые... и говорят, как будто с набитым ртом, я с трудом их разбирала. Мы к тому времени уже расстались с Элладаном и Элрохиром, они сказали, что с ними в Кардуне будет только опаснее. Гэндальф стал как будто чужой совсем — растрепал бороду, ходил ссутулившись, говорил резко и хрипло, и от этого становилось ещё страшнее. И Шенти тоже стал держаться, как кардунец. А потом один большец как-то мерзко пошутил про Белладонну, я даже не поняла, в чём там была суть, но Шенти понял и вызвал его на поединок, на виду у всех. Большец сначала смеялся, а потом перестал и сказал, что он лучше наймёт поединщика.
— Потому что если бы он убил Шельмеца, над ним бы смеялся весь Кардун, — подхватил Фонси, — а если бы Шельмец его убил, то и весь Север.
— Да, Гэндальф так и сказал, — согласилась Лилия, — и большец стал искать поединщика ростом поменьше и нашёл этого... Сорковку? Сартыкву?
— Сосрыкву, — поправил Фонси.
— Без разницы, — отмахнулась девушка, — а тот, как узнал, что Шенти твой родственник из Шира, то отказался драться с ним, и наоборот, предложил Шенти, что за него подерётся с большецом. Но Шенти уже окончательно скардунился и убил большеца сам. Правда, тот успел стукнуть его по голове, так что с нами Шенти не поехал, остался у Сое... у этого странного гнома, лечиться. Я, конечно, очень злая, — вздохнула Лилия, — но я обрадовалась, что он остался.
— Шенти неплохой парень, — задумчиво произнёс Фонси, припоминая произошедшее в Пустограде, — но его иногда заносит.
Лилия кивнула.
Они подъехали к развилке двух троп: одна из них вела в Кинейсмил, и там среди деревьев уже виднелись похожие на корзинки хижины.
— Э-эй! — крикнул Хизмай. — Мы пойдём предупредим хоббитов, что Хильдейфонс вернулся!
Риворы свернули с тропы и побежали в Кинейсмил, вскоре пропав из виду за деревьями.
Гэндальф придержал лошадь и полуобернулся в седле.
— Милые мои хоббиты, — сказал он, — вы поезжайте в Кинейсмил, а у меня есть дела в Кардуне.
Он подхватил Белладонну под мышки и опустил её на землю.
— То есть как это, дядя Гэндальф!? — возмутилась Белладонна. — Какие дела?
— Не волнуйся, дитя моё, — ободрил её старый волшебник, — я вернусь дней через восемь-десять. Мне нужно поговорить с Гернотом и послать кое-кому весточку насчёт дракона. Да и мастеру Северян-Туку я обещал за ним приехать после того, как мы найдём Фонси.
