— А вы? — спросил Фонси.А мы разрушали Ангмар, — коротко ответил Элрохир, помолчал и заговорил снова. Его голос стал жёстче, и Фонси показалось, что эльф хмурится. — Мы делали так, чтобы Ангмар перестал быть государством. Всё, что делает страну страной, — дороги, мосты, переправы, города — мы уничтожали. Мы изменили даже сам лик земли. Только на книги у нас рука не поднялась. Все книги, что нашлись в Ангмаре, сейчас хранятся в Гаванях.

Элрохир вздохнул.

— Не прошло и одного человеческого поколения, как Ангмар превратился в то, чем был за шестьсот лет до того — горсточку разрозненных диких племён. Они враждуют с Разъезжими, потомками артедайнцев — и не знают, почему. Да и друг с другом они враждуют и продают друг друга в рабство. И даже слова «Андан-маа» — так на их языке назывался Ангмар — они не помнят. Так что никуда они не делись, Морфанг, и ты сам вчера застрелил двух ангмарцев.

— Трёх, — отчего-то печально сказал Морфанг.

— Бывают прекрасные вещи, созданные для зла. Когда сломаешь такую вещь, понимаешь, что сделал правильно, но радости не чувствуешь. Ангмарское королевство было именно такой вещью. Вот потому в доме Элронда и не поют об ангмарской войне.

Элрохир легко вскочил на ноги.

— Довольно о старине, — сказал он. — Мастер Хильдифонс, ты уже давно зеваешь. Ступай спать и спи спокойно. Утром мы двинемся в сторону Уютного Дома.

Фонси спал беспокойно — ему снились скачущие всадники с ярко блестящими копьями, рушащиеся в клубах жёлтой пыли каменные стены и Элрохир, с грязным и окровавленным лицом, выпускающий куда-то стрелу за стрелой. Потом пыль рассеялась, и Фонси увидел кого-то — не то Короля-Ведьмака, не то Северного Душителя в чёрном плаще и закрытом чёрном шлеме. Ведьмак или Душитель осадил вороного коня и рассмеялся, а Фонси проснулся с криком ужаса.

Было уже светло, день выдался ясный. Все остальные давно проснулись. Фонси с радостным удивлением услышал детский смех и крики: вчерашние скованные пленники бегали друг за другом между телегами и лошадьми. Трое серокожих и зубастых тоже были там. Фонси заметил, что некоторые большецы косятся на них опасливо и недобро.

Позавтракав каким-то неуловимо знакомым и очень вкусным варевом — не может быть, чтобы в основе его лежала давешняя каша! — хоббит решил, что пора прощаться. Он обнялся с Торном и получил от него клятву в верной дружбе и обещание помочь в беде любому из родичей Фонси. Фонси сердечно поблагодарил мальчика, хотя и был твёрдо уверен, что никому из его родни никогда не понадобится помощь вождя дунедайн посреди Глухомани.

— Скажи мне, мастер Хильдифонс, и прости за излишнее любопытство, — спросил подошедший Элрохир, — а для чего тебе нужно на север?

— Прежде скажи мне, мастер Элрохир, — осторожно осведомился Фонси, — не приходится ли тебе родичем Тингол, король эльфийский?

Тонкие надломленные брови Элрохира взлетели вверх. Он в голос расхохотался.

— Блестяще, мастер Хильдифонс! Великолепно! Вот такого вопроса мне за все мои две тысячи семьсот пятьдесят лет никто не задавал, и меньше всего я ожидал услышать его от тебя. С королём Тинголом мы и впрямь в родстве. По вашему счёту, он мой пращур.

— Тогда прости меня, мастер Элрохир, я не могу ответить тебе на твой вопрос, — покачал головой Фонси. — Спасибо тебе и дружине твоей за то, что выручили нас всех из плена. Кланяйся от меня своему батюшке, и брату, и всем остальным домочадцам, а мне пора.

— Что ж, мастер периан, доброй дороги тебе, и да сберегут тебя в пути Элберет, Кементари и покровитель странников в диких землях Оромэ. Будь осторожен в дороге и если услышишь ночью в лесу перестук, прячься получше. Прощай!

Въехав на холм, Фонси долго смотрел вслед обозу. Когда последняя телега скрылась за поворотом, хоббит развернул Горошка и поехал к северу.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

в которой встречается много мертвецов

...Большец, хрипло закричал и повалился лицом вперёд на землю, роняя меч. Фонси почувствовал, как что-то горячее и мокрое плеснуло ему в лицо. Хоббит прыгнул на спину большецу — добить.

Сражения в строю — не для хоббитов. Они отличные лучники и пращники, но никудышные наездники и скверные пехотинцы. Но неразумен тот, кто поведёт свои отряд драться с хоббитами врукопашную, на неровной почве, а тем более в полной темноте.

Вопреки распространённому мнению, хоббиты не слабее большецов, и напавшие убедились в этом на своей шкуре. Поднырнуть под удар меча, подойти вплотную, полоснуть по внутренней стороне бедра, оказаться сзади противника, рубануть под колено или по бедру сзади, так, чтобы перерезать жилу — и где твой рост, большец? Лежишь, такой высокий, большой и сильный, на земле, истекая кровью, а презренный половинец стоит на коленях у тебя на широкой спине и стаскивает с головы твоей шлем, чтобы удобнее было перерезать горло.

Шлем соскочил с головы большеца и остался в руках у Фонси. Было темно, но хоббит смог разглядеть, что шлем — остроконечный и крылатый. И почему-то — так часто бывает во сне — вид шлема вселил в сердце хоббита больше страха, чем само ночное нападение.

Фонси хрипло закричал и проснулся. Рядом заворочался и несколько раз кашлянул Горошек — ночи становились всё холоднее, и Фонси ложился спать, прижимаясь к тёплому ослиному боку.

— Тише, тише, — Фонси потрепал ослика по шее. — Спи. А я выйду на улицу, посмотрю, как там.

Он выполз из норы, вырытой прошлым вечером под корнями большой поваленной ели, и глубоко вздохнул. Дождь, зарядивший с вечера, всё так же моросил, еле слышно шелестя по хвое и опавшим листьям. Было совсем темно.

Фонси шёл на север уже больше недели с тех пор, как расстался с Элрохиром и его разъезжими. Страна здесь была лесная, холмистая и мокрая. И почти что пустая — за всё это время хоббит только два раза видел следы того, что здесь кто-то живёт: один раз наткнулся на недавнюю вырубку, а в другой раз, проходя по меловой пустоши, на несколько невысоких шалашей, примостившихся под нависшей плоской скалой. Шалаши показались ему слишком маленькими для большецов, и сначала он подумал — не живут ли здесь хоббиты? Было тихо, слишком тихо для обитаемого места, ни дымка не поднималось над шалашами. Фонси подошёл к одному из них и осторожно заглянул внутрь.

Внутри, скрестив ноги, сидел большей, совсем выцветший, и приветливо улыбался хоббиту усохшими губами; на плечах большеца лежала меховая накидка, а в глубине шалаша виднелась какая-то посуда и не то лопата, не то грабли. Движимый каким-то странным чувством, Фонси обошёл все шалаши и поклонился каждому обитателю — от двух или трёх из них оставалась только кучка костей у основания увенчанного оскаленным черепом шеста.

Фонси сел верхом на Горошка и поехал прочь по пустоши, что возвышалась над лесом, будто ранняя лысина на макушке братца Грима. Молодому хоббиту было не по себе, но в то же время ему казалось, что он совершил что-то нужное, навестив мёртвых — как будто побывал в гостях у троюродной прабабушки Арагинты Пухль. Старуха давно выжила из ума, принимала всех гостей за своих собственных детей, кое-кто из которых и сам успел умереть от старости, и мучила каждого, кто заходил к ней в комнату, одной и той же былью о том, какая большая репка выросла у них на огороде в году по широкому счёту одна тысяча сто и девяносто втором, — но так тосковала, если к ней долго никто не приходил, что братья Туки, их кузены Пухли и ещё другие родственники через отца этой самой Арагинты (Хилоноры, Вожжинсы и Хилонор-Вожжинсы) договорились между собой навещать её по очереди раз в три-четыре дня, так, чтобы никому это сомнительное удовольствие не выпадало чаще пары-тройки раз в год.