И сразу увидел — есть.

Кухонька оказалась небольшой. К одной стене жался холодильник, другую занимала раковина и стоящая под ней стиральная машинка. Около окна с широким подоконником стоял стол. На подоконнике боком сидела женщина. Одну ногу свесила на улицу, вторую поставила на батарею. Волосы пепельного цвета лежали витиеватыми локонами на плечах, закрывали лоб. Широко раскрытыми глазами она ощупывала кухню, невидимым взором пытаясь зацепиться за источник звука. В руках дымилась тонкая дамская сигарета.

Я замер на пороге между коридором и кухней, разглядывая Валентину, пытаясь выудить из ее образа что-то, что напомнило бы мне об Аленке. Я дрожал от волнения, будто сорванный весенний лист, находящийся во власти ветра.

— Аленка… — прошептал я неосознанно…

— Я вас вижу, — неожиданно сказала Валентина. Голос у нее был густой, с примесями мужской хрипоты, — вы кто такой? Неужели ба забыла закрыть дверь?

— Меня зовут Филипп, — сказал я, — не подумайте ничего плохого… Просто… Как бы вам сказать… Мне нужно с вами поговорить…

— Вы из тех чертей, которые преследуют меня уже вторую неделю? — осторожно поинтересовалась Валентина, — эти чертики из табакерки, которые бродят за мной тенями, что-то записывают в свои блокнотики, смеются за моей спиной, прячутся под кроватью и за стиральной машиной?

— О чем вы? Нет…

— Тогда валите отсюда, Филипп. Слыхали о неприкосновенности личной жизни? — она затянулась и выпустила дым дрожащими кольцами. Точь-в-точь как это делала Лена…

Я замялся, испытывая сильнейшее желание развернуться выйти из квартиры, скатиться по ступенькам на улицу и навсегда забыть об этом. Потом произнес:

— Мне нужно с вами поговорить. Очень нужно, понимаете? Я совершенно не знаю, зачем я ввязался в это дело, но… у меня погибла жена совсем недавно, и мне сказали, что вполне возможно ее душа переселилась в тело другого человека… реинкарнация, понимаете? Переселение душ. И еще какие-то игры со временем… в общем, мне сказали, что моя жена… она теперь вы…

Женщина, выслушав меня, заулыбалась. Снова пустила сигаретный дым кольцами. Ветер играл с ее платьем и волосами.

— Очень странно и интересно, — сказала она, — в моей никчемной жизни еще не было таких клинических случаев. А я уж было собиралась помирать. Ну-ка, пройдите, расскажите мне, как это случилось?

— Что? — я прошел в кухню и прикрыл за собой дверь.

— Как она умерла? Болезнь? Самоубийство?

— Мы летели на самолете. И самолет развалился на две части в воздухе. Она сгорела.

— А вы почему не сгорели?

Я пожал плечами, хотя Валентина наверняка этого не увидела.

— Я не помню, — сказал я, — у меня есть ожоги. Я тоже сильно обгорел, но выжил.

— Вы падали?

— Да.

Валентина как-то мечтательно вздохнула и посмотрела из окна вниз.

— Я тоже хочу упасть, — сказала она, — наверное, это замечательные ощущения. Ветер тебя кружит, волосы душат, и ты знаешь, что где-то там, внизу, тебя ждет смерть.

— Не уверен, что это хорошо.

— Вы же не помните, откуда вам знать? — она засмеялась. Смех у нее тоже был грубый, мужской. — И вообще, что за чушь вы тут сейчас несете? Зашли в квартиру, воспользовавшись тем, что ба забыла закрыть дверь, пристаете к несчастной слепой женщине. С чего вы взяли, что я буду вас слушать, а не вызову милицию?

— Мне и не надо, чтобы вы меня слушали. Я сам не знаю, зачем пришел. Какое-то непреодолимое чувство. Может быть, любопытство. Или тоска. Или еще что. Понимаете, я потерял близкого мне человека, и с тех пор чувствую себя не в своей тарелке. Я чуть не сошел с ума от горя. Может быть, вы — это моя единственная надежда, чтобы уцепиться за эту жизнь, чтобы почувствовать какое-то желание жить. Пусть крохотное, но желание…

— А она нужна вам, жизнь? — неожиданно спросила Валентина. — Я, например, не дорожу жизнью. Она мне не нужна. Привязалась, как голодный щенок, и никуда от нее не деться. Зачем она?

— Но ведь это… жизнь.

— А вы задумывались над тем, что жизнь, это, может быть, всего лишь начало? Первая ступенька в долгом путешествии? Или первая преграда, которую надо преодолеть, чтобы идти дальше? Не задумывались? Я завидую вашей жене. Она уже на один шаг опережает меня.

— Глупости вы говорите…

— Попробуйте опровергнуть, — сказала она, — попробуйте привести контраргументы, чтобы я заткнулась, а? Может быть, мертвые не возвращаются обратно, потому что не хотят. Там лучше. Вы об этом задумывались? Может быть, вашей жене сейчас так хорошо, что она и думать о вас забыла?

— Не надо так говорить! Лучше молчите.

— А то что? Вы вышвырнете меня из окна? — улыбнулась Валентина. — Ладно, Фил, забудьте об этом. Вернемся к вашим пирогам. Так вы говорите, что я могу быть вашей умершей женой?

— Есть доказательства, — как-то неуверенно произнес я. — Над этим работали специалисты.

— Уж не те ли тени, которые меня преследовали?

— Я не знаю. Есть такая наука, которая занимается изучением реинкарнации… Я обратился к специалисту…

— Ваша жена была слепой? — перебила Валентина.

— Нет. Она хорошо видела.

— Может быть, ее пару раз клали в психиатрическую больницу?

— Нет.

— Или она дымила как паровоз, выкуривая по пачке сигарет в день?

Я молча покачал головой, не думая о том, что Валентина не видит этого. Но она и так догадалась.

— И о каких совпадениях может идти речь? — спросила она. — О каких?.. Знаете, много лет назад меня поместили в психиатрическую клинику, и я пролежала там четыре месяца. Условия были адские. Нас будили в шесть утра, строили в коридоре и проводили перекличку. Потом назначали всевозможные хозработы, которые мы должны были выполнить до десяти утра. Кто не выполнил — тот не завтракает. Но я не об этом сейчас. На соседней койке со мной лежал человек, которому казалось, что он умеет разговаривать с мертвыми. Может, правда, и не казалось, этих психов не разберешь. Так вот, он утверждал, что у мертвых есть свой собственный мир. Вроде нашего, только лучше. Там живут души. У них есть свои города, свои деревни, заводы, кинотеатры, автомобили, жевательные резинки и много чего еще. И они живут припеваючи, и в ус не дуют. После месяца разговоров с этим человеком я подумала, что все его доводы вполне реальны. А почему бы нет? Почему мы должны ему не верить? Почему мы считаем его психом? Потому что верим во что-то другое? В Бога? В Аллаха? В рай и ад? Так вот, если верить ему, то никакой реинкарнации не может существовать. Потому что не логично. А в нашей жизни все подчиняется логике. Верно?

— Не уверен.

— А я не уверена, что хочу с вами общаться, — сказала Валентина. — Вас облапошили, как ребенка. А вы готовы всему поверить, лишь бы отдалить осознание того, что ваша женщина к вам больше не вернется. И я тут не причем. Не тратьте мое время, пожалуйста. Иначе я вызову милицию.

Она продолжала курить, а ветер срывал сигаретный дым с ее губ и развеивал его по комнате. Я молчал, не зная, как утихомирить бурю в душе, что делать, как поступать. Как выбрать правильное решение? Как не оступиться?

— Я так понимаю, вы мне не верите, — медленно произнесла Валентина спустя минуту.

— По поводу милиции?

— По поводу того, что вся ваша реинкарнация — это чушь собачья. Сколько вы заплатили этому неизвестному мошеннику, чтобы он вас надурил?

— Пока еще нисколько. Мы договорились, что я переведу деньги на его счет после того, как лично удостоверюсь, что он не соврал.

— Вы удостоверились?

Я смахнул со лба капельки пота.

— У вас такие же волосы, как и у моей жены, — пробормотал я, — пепельные локоны на плечах…

— Правильно. Ваши мошенники искали женщину, похожую на жену. Чтобы вы еще больше запутались. Ладно, хватит, Фил, даю вам две минуты на то, чтобы выйти и закрыть за собой дверь. Вы отвлекаете меня. Мешаете сосредоточиться.

— А чем это вы заняты? — не желал сдаваться я. Цеплялся за лоскутки надежды, которые трещали и рвались в моих пальцах.