Оказавшись в обществе, София также могла справиться с критическими положениями личного свойства. Сюда входило умение изящно справить нужду в ночной горшок, искусно укрытый под платьем, чтобы никто ничего не заметил, или же, в случае крайней необходимости, в подкладное судно, зажатое между бедрами. Впрочем, София надеялась, что до этого не дойдет. Она практиковала этот навык в ночной сорочке, но занятие оказалось чрезвычайно трудным. Страшно подумать, что будет, если она промахнется и из-под ее юбки растечется совсем не элегантная лужа. Дабы избежать подобных неприятностей, девушка ничего не пила с самого завтрака в надежде, что если она не будет пить до тех пор, пока не вернется домой, то наверняка продержится.

Затем возник вопрос с ее новыми туфельками на высоком каблуке. Премиленькие, с хрустальными пряжками, то и дело посверкивавшие острыми лучиками, когда изящный атласный носок выглядывал из-под подола, они требовали величественной поступи. Бóльшую часть своей жизни София предпочитала передвигаться быстро и стремительно, но теперь вынуждена была напоминать себе о необходимости выступать чинно и медленно.

Когда вереница гостей двинулась вперед, София принялась еще раз мысленно перебирать все, что должна и чего не должна была делать. Их очередь неумолимо приближалась. Ее бы наверняка пробрала нервная дрожь, не будь она настолько туго затянута в корсет, что ей было практически нечем дышать.

– Наконец-то, – прошептал лорд Графтон. – Ты следующая.

София нервно покосилась на него, но он в ответ лишь ласково потрепал ее по руке.

И тут были объявлены их имена: виконт Графтон, леди Бернхэм и почтенная София Графтон. София прошептала про себя коротенькую молитву о том, чтобы ничего не напутать, не споткнуться и не упасть на пол, получив заслуженный упрек от рассерженного короля, который, как ее предупредили, был ярым сторонником соблюдения этикета вплоть до мельчайших тонкостей, легко терял интерес к окружающим и отличался некоторой бесцеремонностью манер. Она воинственно выпятила подбородок, словно отправлялась на смертный бой. Они поднялись по ступеням и там, прямо перед собой, увидели сидевших на возвышении короля и принцессу Амелию.

По сигналу камергера София сделала пять осторожных шажков вперед, держась между отцом и леди Бернхэм. На подобающем расстоянии от членов королевской фамилии она медленно присела в реверансе. Король, имевший довольно угрюмый вид, пробормотал что-то нечленораздельное, и это с равным успехом можно было принять как за любезность, так и за пожелание убираться с глаз долой. Принцесса Амелия улыбнулась и поманила ее к себе. София приблизилась и преклонила колени, помня о своей юбке.

Сколько бы знаменательным ни было представление, оно оказалось очень кратким и быстро завершилось после того, как принцесса поцеловала Софию в лоб и любезно заметила что-то насчет того, как она рада наконец-то увидеть при дворе дочь лорда Графтона. Но потом, к неописуемому ужасу Софии, король пролаял какой-то вопрос со своим гортанным германским акцентом, сказав нечто вроде:

– Ха! Говорят, что в наши дни дамы все как одна бринялись бисать стихи[1]. А вас интересуют боэты и боэзия, мисс Графтон?

Софии показалось, будто она расслышала обвиняющие нотки в его тоне, и принялась лихорадочно думать над тем, что он имеет в виду под «боэзией».

К королю не подобало обращаться с вопросами «Что?» или «Прошу прощения?».

Ее отец, к счастью, предвидел, что она может столкнуться с непонятным вопросом, и в таком случае посоветовал ей отвечать следующим образом: «Если так будет угодно Вашему Величеству, то да, но ровно в той степени, в коей мой батюшка полагает это позволительным». Король, похоже, вполне удовлетворился ее ответом и кивнул. София с облегчением поднялась с колен, трижды присела в полагающемся реверансе и осторожно попятилась подальше от членов монаршей фамилии, заняв прежнее место между отцом и крестной матерью.

Как только они вышли из зала аудиенций, леди Бернхэм сочла свой долг исполненным. Отправив ливрейного лакея за своим слугой в помещение для прислуги, дабы тот кликнул ее портшез, она поцеловала Софию, пожелала ей доброй ночи и отправилась домой.

София же дернула отца за рукав: ей не терпелось поскорее оказаться в бальной зале. Двери в нее были распахнуты настежь, и оттуда доносились чарующие такты французского танца, а сама комната была переполнена. Ах, как же ей хотелось танцевать! Она внимала каждому слову своего учителя танцев. София снова и снова практиковалась в менуэте, аллеманде и кадрили, а потому буквально загоняла и своих учителей, и гувернантку, и экономку, и служанок, чтобы они помогли ей освоить фигуры контрданса, в результате чего ее домашние вполне сносно научились исполнять его. Она даже пробовала танцевать в вечернем платье.

Впрочем, их продвижение сквозь толпу гостей оказалось мучительно медленным из-за многочисленных знакомых лорда Графтона, поскольку то один, то другой из них останавливал его, чтобы раскланяться, представиться Софии или обменяться мнениями по поводу государственных вопросов, недавнего выхода в отставку лорда Графтона и заметить между делом, как расстроен был король, лишившись своего специального дипломатического посланника и советника. И все они окидывали Софию оценивающим взглядом.

– Значит, это и есть та самая молодая леди, которая исполняет обязанности хозяйки вашего дома, сэр! Да-да, нам говорили, сколь очаровательными бывают ваши приемы. Вы делаете честь своему отцу, дорогая.

София, словно заведенная, приседала в реверансе и благодарила их, в глубине души искренне желая, чтобы отец наконец перестал болтать.

– Папа, прошу тебя, будь краток! Этак и танцы скоро закончатся! – нетерпеливо шептала она.

Когда же они в конце концов добрались до бальной залы, хозяйка приема, сверкая бриллиантами, тут же заприметила виконта и, воскликнув, как давно она в последний раз видела его на балу, протянула ему руку для поцелуя.

После того как лорд Графтон представил их друг другу, София вновь присела в реверансе, чувствуя, как платье становится все тяжелее, когда ей в очередной раз приходится сгибать колени. Хозяйка просияла и незамедлительно предложила взять Софию под свое крыло, дабы предоставить лорду Графтону возможность без помехи пообщаться с друзьями или сыграть в карты. Она также попросила разрешения представить ей своего племянника, высокого молодого майора гвардии. Лорд Графтон соблаговолил дать свое позволение, и офицер тотчас умыкнул счастливую Софию, пригласив ее на танец под любопытствующие взгляды, сопровождавшие пару, которая поспешила занять свое место на танцполе.

Подавив улыбку, лорд Графтон потихоньку отошел в сторонку, ибо знал, что ничто не вызывает такого интереса на балу, как новое симпатичное личико. Он заметил, как хозяйка что-то шепчет на ухо своей подруге, показывая на Софию. Уже через несколько танцев его дочь займет полагающееся ей место среди гостей, что устраивало лорда как нельзя лучше. София официально достигла брачного возраста, и лорд ничуть не сомневался, что в самом скором времени дом Графтонов вернет себе былое величие, на что он надеялся и о чем мечтал.

Вскоре по бальной зале распространилось известие о том, что девушка в голубом переливающемся платье – дочь виконта Графтона, и София моментально превратилась в объект самого пристального интереса. Семья была старинной и известной, а лорд Графтон обладал и внушительным состоянием, и большим влиянием, в течение многих лет оставаясь доверенным советником короля по иностранным делам. Острый ум, энциклопедические знания и дипломатическое искусство сделали лорда неоценимым посланником и переговорщиком, вследствие чего, несмотря на свою недавнюю отставку, люди продолжали искать его совета и покровительства.

Привлекательный мужчина шестидесяти лет, лорд Графтон оставался вежливым и обходительным со всеми, проявляя особенную галантность по отношению к женщинам, хотя и сохранял при этом некоторую отстраненность в общении с представительницами слабого пола. Незримая аура трагедии выделяла его среди прочих, поскольку всем было хорошо известно, что сердце его умерло в тот день, когда он похоронил свою прекрасную молодую супругу, леди Кэтрин, скончавшуюся при родах через несколько лет после свадьбы.